Моей любви
Хватит нам с тобою.
───── ◉ ─────
Когда Глен в числе последних студентов покинул стены университета — местности поистине колдовской, высасывающей всю энергию, — было уже совсем темно. Он устало выдохнул. Всё это походило на день сурка: ломать зубы о гранит науки с утра до ночи, видя белый свет лишь сквозь покрытые узорчатым инеем окна. Смысл его стараний уже настолько размылся, что возникали сомнения: был ли он вообще когда-то? А жизнь попусту превратилась в существование — утягивающее ко дну болото. Глен спрятал руки поглубже в карманы, проклиная свою забывчивость, резко выпустил облачко пара, предвещая морозный путь, и рассеянно оглянулся. Под высоким фонарным столбом в старинном стиле — под стать и самому зданию — стоял юноша, запрокинув белокурую голову и высматривая что-то в вышине: то ли блеклые звезды, впрочем, попытки их найти были бы тщетны, то ли искусные детали фонарей. Будто ощутив на себе внимание, он опустил подбородок и почти моментально заискрился улыбкой, стряхнув элегичную пелену. Оттаяв, как ледышка по весне, Глен двинулся в его сторону, хрустя снегом, коего стало в разы больше, чем утром, избегая опасно поблескивающих скользких участков, чтобы ненароком не встретиться с ними всем телом. — Ты чего здесь? — без упрёка, лишь с искренним любопытством спросил он. Шинья чуть склонил голову к плечу и вздернул бровь, мол, не рад меня видеть? Однако признался просто: — Тебя жду. — Хоть бы в здание зашёл, холодно ведь... — Не ворчи, лучше иди сюда, — Хиираги потянул его за рукав, предлагая пристроиться рядышком. — Смотри. Глен повиновался и повторил за Шиньей: точно так же посмотрел вверх, чувствуя, как возмущается утомленная сидением за книгами шея. Он поморщился, когда снежинки упали на лицо, но с изумлением подметил, что от прохлады терновый венец боли понемногу втягивал свои острые шипы. Что необычного, достойного такого интереса было в снежном каскаде, струящемся, как фейри, в капельках желтоватого света? Глен покосился на Шинью: он сиял детской радостью и поэтичной вдохновлённостью. Значит, что-то было. — Мы выглядим наверняка странно. — Всё равно, — пожал плечами Хиираги, будучи действительно равнодушным. — Ладно, пойдём. Задерживаешь нас. Несправедливо обвинённый хмуро посмотрел на него, но Шинья лишь лукаво улыбнулся и взял его под руку. Они дошли до высоких ворот университета. Глен привычно завернул направо, но и шага сделать не успел, как прижавшийся к боку Шинья настойчиво дёрнул его в другую сторону. — Шинья, нет, — строгость к последнему звуку превратилась в мольбу. — Глен, да. Упрямец, вздохнул Глен, и как только найти в себе силы ему отказать? Точно не тогда, когда он смотрит своими прелестными глазками прямо в душу. Пришлось покорно подчиниться.───── ◉ ─────
Снежинки густо падали с неба. Кто там, в непроглядной смоляной вышине, был столь неуклюж, что рассыпал всё сразу, нарядив землю белой парчой? Руководил ли кто-то сим торжеством зимнего вечера, парадом в честь предпраздничной поры? Как бы то ни было, Шинья, маячивший впереди, наслаждался морозным ливнем, скользил по льдистым участкам с совершенной ловкостью и без страха набить синяки, загребал пушистый снег до щиколоток, оставляя вместо следов глубокие полосы, отряхивался и вновь, словно танцуя, неспешно отправлялся дальше. Глен позади то замирал, кажется, и не дыша вовсе, когда Шинья оборачивался и задевал сердце своей солнечной улыбкой, то, напротив, вбирал холодный воздух, впитывая каждое его движение, каждый брошенный взгляд, полный подначивающего озорства. Руки непроизвольно сжимались в карманах, губы приоткрывались, и белесая пелена пара застилала взор. Откуда в тебе столько жизни? Путь через парк был самым длинным, и, к досаде, именно он был Шиньи милее всех прочих. Юноша с воодушевлением разменивал час сна на прогулку, только чтобы насытиться живописными пейзажами перед учёбой, считая, что такое утро — залог хорошего дня. Глен едва в это верил. Фонари рассеивали мягкий свет, от чего атмосфера становилась неземной, несколько сонной, застывшей, как на сказочной иллюстрации. Усталый парк — словно единственное, что существовало в мире, под этим тёмным куполом, в который упирались голые верхушки деревьев, таким ничтожно маленьким сейчас, что и все тревоги, как сдувшийся шарик, теряли свою значимость. Только горькое, вязкое послевкусие не позволяло распробовать лёгкую сласть вечера каждым рецептором. Глен вытянул руку ладонью вверх, не обращая внимания на то, как стылый воздух кольнул кожу, до того мало-мальски согревающуюся в кармане. Снег падал на неё и почти что сразу таял — его мимолётные, дразнившие осязание прикосновения приносили странный покой. Так глупо, словно в детстве, когда он ловил снежинки и пытался рассмотреть их, проверяя правда ли, что не бывает двух одинаковых. Куда подевался тот беззаботный мальчишка? — Глен? Он растерянно оторвался от созерцания. Шинья подошёл к нему — Глен даже не заметил, что остановился — и заглянул прямо в глаза с робким беспокойством. Его губы чуть разомкнулись в намерении предоставить волю словам, но, передумав, он лишь хмыкнул и взял его руку в свои две, облачённые в мягкую серую шерсть. — Где твои перчатки? Тыльная сторона ладони Глена раскраснелась, в некоторых местах кожа и вовсе покрылась мелкими трещинками от мороза, которые щипало под горячей водой, а кончики пальцев окоченели. Шинья не стал дожидаться ответа, вместо того достав из кармана ещё одну пару. Он расправил перчатки и поочерёдно надел их на чужие руки, словно Глен, как неумелое дитя, запутался бы в том, куда совать пальцы, даже края заботливо спрятал в рукава, чтобы ничего не продувало. — У тебя всегда есть запасные с собой? — Да, потому что у меня есть ты, — Шинья усмехнулся, — а ты — балбес. Глен фыркнул, картинно надувшись. Впрочем, да, он точно им был. Хиираги его не отпускал, всё смотря проницательно, кусая нижнюю губу и потирая костяшки сквозь ткань. Ждал, пока Глен наконец вымолвит хоть что-нибудь. А Глен молчал: все переживания забылись. Не исчезли, нет, куда уж там, но точно спрятались где-то в укромном уголке, будто испугавшись зимней стужи. Да и не хотелось портить миг. — Когда мы впервые встретились, тоже был снегопад... — тихо произнёс Шинья, рассуждая вслух, в то же время ненавязчиво перемещая одну руку на спину Глена и притягивая его чуть ближе, другую же вытягивая в сторону. — Ты был таким же хмурым, таким же задумчивым, — он шагнул на него, и Ичиносе пришлось принять свою позицию ведомого, подчиняясь, — и я невольно задался вопросом: почему в такую чудесную погоду этот парень в таком скверном настроении? — Я не люблю зиму. — Но признайся, что тебе нравится снегопад. — Нет, он просто вызывает приятные воспоминания. — Разве я не сказал то же самое? — Не совсем. — Ты упрямый. — Я постоянно тебе уступаю. Их реплики сопровождались медленными поворотами, скользящими по снегу шагами, скрипом под подошвами, шорохом одежды — на уснувших улицах это было единственным подобием музыки. У Шиньи рдели щеки, как грудки нахохлившихся на веточках снегирей, а ресницы стали ещё пушистее из-за налипших снежинок. Он глядел иногда с лёгким прищуром, дергал уголком губ и искушал тоже улыбнуться, пусть и устало, но так искренне, что у Хиираги в сим мягком тусклом сиянии нежилось сердце. Почему ты всё ещё достаёшь меня со дна? — Знаешь, почему сегодня нет звёзд? — Из-за погодных условий. — Как скучно, Глен, — фыркнул Шинья. Глен вздохнул и снисходительно улыбнулся. — Почему их нет, по-твоему? Мне крайне любопытно. — Они все в твоих глазах. От комплимента пришлось смутиться самому его дарителю, потому как Ичиносе он весьма позабавил, пусть и немало польстил, за что Шинья удостоился ласкового поцелуя в лоб. Жизнь текла медленно и плавно, как блёстки в стеклянном шарике, стоит его встряхнуть. Она будто бы утратила ту удушающую личину и обрела освежающую свободу. Бесконечный водоворот рутины остановился. Глену хотелось просто дышать и смотреть. Не искать всему вокруг причины, не стремиться вечно вперед, стремглав перескакивая ступеньки с риском упасть со следующей, не мучиться гнусными мыслями, подкидывающими печальные исходы любого решения и предстоящего события. Он на эти сказочные, едва ли заслуженные мгновения запер всё за тяжёлой металлической дверью. Всё так же покачиваясь в руках Шиньи, Глен опустил голову на его плечо. Прижался, спрятался. Шинья держал крепко, будто остерегая ото льда, коварно утаившегося под слоем снега, и льнул к нему щекой, напевая какую-то мелодию. Тихо-тихо, как колыбельную. И так согревалось трепетающее сердце, что чуть щипало глаза, а вымотавшееся за день тело забыло о своих жалобах. Не отпускай. — Я не хочу домой... — Ты же ненавидишь мёрзнуть, — беззлобно усмехнулся Шинья, поглаживая его волосы. — Мне тепло. Хиираги выдохнул. Глаза его — чистый облик любви. Он ещё крепче притиснулся к Глену, будто вот он весь я, и я буду дарить тебе тепло вечно. — Я никуда не тороплюсь... Жизнь вновь обретала краски, стряхивая мрачный туман. Смысл сплетал свои прочные алые нити. И даже зима, добродушная и волшебная в эту минуту, чуть больше нравилась Глену.