Грудную клетку словно сжало под натиском тяжелых рук. Нойз пытается вдохнуть воздуха. От душного помещения кружится голова. Всё так и пляшет в его глазах, а он, не переставая, таращится на фигуру перед ним.
Хрупкая, знакомая и впервые такая сломанная. Актёр всматривается в черты фигуры и понимает, кто перед ним. Она явно до этого рыдала, а тут решила показать своё равнодушие. Плохо выходило. Выдавало буквально всё. Дрожащие плечи и колени, красные глаза и опухший нос.
Нойзетт впервые выглядит настолько разбито. Она едва ли держится на ногах, смотря на Теодора с болью и ненавистью, не присущей ей.
— Почему ты мне налгал? Почему ты не сказал что в отношениях? Разве я настолько противна, что не заслуживаю ебаной правды?
Тишина тянется непозволительно долго. Нойзетт поднимает голову выше. Кажется, ещё пару минут и её тоненькая шея сломается к чертям. Она сжимает зубы до треска. Даже не будучи коллегой, Нойз ощущал это всё на своей шкуре. Противно.
Теодор отвечает почти полу-шёпотом:
— Я не был тогда в отношениях.
Из глаз девушки прыснули слёзы. Резкий и шумный всхлип.
—
ПРЕКРАТИ.
Слёзы, слёзы, слёзы и слёзы. Актриса не смогла долго держаться. Ей словно дали тяжелую и болезненную пощёчину, сломали руки и ноги.
Она ведь доверяла ему. Нойз был для неё глотком воздуха в её тяжёлые дни. После того, как актриса начала "встречаться" с ним, она смогла банально перестала думать о своей кончине. А сейчас она стоит перед ним, и от прошлой влюблённости не осталось и следа.
Палач перед жертвой.
— Зачем ты врёшь мне сейчас, когда всё стало явным?
Нойз мог продолжать оправдываться, но становилось ещё хуже. Рвотный рефлекс подступал к горлу, и словно кто-то играл на его нервах. Тело затряслось хуже.
— Почему я, блять, должен оправдываться перед тобой?! Я сделал тебе одолжение, чтобы не так печально было тебе, дура, осознавать свою никчёмность, — Нойз стал выкладывать всё в красках, выдавливая все эмоции что остались в нём, — Считай, это был акт сожаления к тебе.
Ноги подкашивались, становились ватными. Устоять актёру было тяжело. Создавалось ощущение, что лишний взмах рукой и он рухнет на пол мертвецом. Но он крепко стоял на ногах, возвышая тон голоса. И резко замолк.
На лице Нойзетт не боль. Просто пустота. Она приоткрыла обветренные губы и… произнесла это:
—
А сейчас мне легче?
От слов сердце упало вниз. Теодор сжимал губы.
— Ты хотел по-хорошему? Так теперь слушай правду. Ты неисправим. Ты никогда не поймёшь чувства любых других нормальных людей. Я правда не знаю что заложено в твоей голове, но у тебя явно проблемы с пониманием, чего ты хочешь. У меня впечатление, что ты лишь жалкая пародия на Тео, которого я увидела впервые…
Нойзетт замолкла.
— Ты был более… понимающим? Я не знаю, что с тобой стало.
Девушка утирала слёзы. Она достойно держалась. Пусть и сердце её было разбито. Нойзетт пыталась выстроить образ нетронутой.
Шаги. Актриса ушла, захлопнув за собой двери. Нойз стоял на месте. Духота на сцене удушала.
Впервые у актёра не нашлось слов, чтобы полить дерьмом человека. Он поднял взгляд на двери в ничтожной надежде, что она вернётся и скажет, что погорячилась. Ебучая, глупая надежда после всего содеянного. Теодор сам не понимал, почему надеется на прощение, но ожидал. Бессмысленно.
Тео шёл тяжело. Ему отвратно от себя. Он желал разорвать себя, вспороть живот, вскрыть вены, да что угодно сделать, дабы забыть всё произошедшее. Шаги в ушах раздаются лишним шумом. Он слышит только стук туфлей об доски.
Белый шум. Актёр содрогался от каждого всхлипа.
Что бы Нойз не делал, он не хотел признавать свою вину. Он преследовал благие намерения, а получилось совсем то, чего он избегал.
Что он мог сделать со своей влюблённостью к долговязому ублюдку?
Тео упал на колени от бессилия, что раздирало его изнутри. Теперь рыдала не Нойзетт, а он. Тот самый актёр, который весь такой независимый и крутой.
Но знакомый голос прорезал тишину, столь желанную в это мгновенье.
— Надеялся усидеть на двух стульях?
— Да иди ты в пизду!! — огрызнулся Теодор, стирая слёзы.
— Не могу понять, на что ты надеялся.
— Ты думаешь я знаю, блять? Я не понимаю ровным счётом ни хуя.
— Стоило разобраться в себе.
— Пиздец из тебя нравоучитель, — Нойз попытался состряпать надменный вид, поднимая голову, но из-за этого становился ещё более жалким.
— Ты реально думал, что я могу испытывать симпатию? Как и ты, идиот! Нет.
Не могу. Твои чувства мне были чужды и не имели никакой ценности. Пойми. Прими. Живи. Навряд ли тебя простят. Даже не пытайся.
— Погоди, то есть?
— Я
играл с тобой.
Как всегда.
Всё в голове смешалось окончательно. Такой мешанины из непонятных звуков и слов, картинок и образов он ещё не испытывал. Всё это играло с ним, ударяя в солнечное сплетение. Мозг был растоптан в труху. Оставалось лишь наблюдать на концертом в голове.
Всё это походило на мысли душевно-больного. Но Теодор предпочёл особо не думать в этот момент. Он же совершенно в норме.
Резкая головная боль, а после совсем расслабленное состояние. Это ощущение напоминало Нойзу, как он пил пиво. Те же самые мысли и те же самые чувства. Сейчас всё сознание было забито о прошлом. Словно этой болезненной беседы не было.
Рука коснулась плеча. Мозг отошёл от бреда. Пицца-хэд смотрел на него свысока и так странно.
— Отъебись уже. Ты всё мне сказал.
Какой же нахуй пиздец. Я не могу это терпеть. Просто физически, как и морально. Я впервые испытал влюблённость похожую на неё саму. Не на "потрахаться и забыть", а просто желание касаться чаще. Смотреть в глаза и… чувствовать себя живым. Он такой мудак, я не лучше. Мы друг друга стоили, да? Я ненавижу себя за причинённую ей боль. Пиздец, она смотрела на меня слишком ненавистно. Я до сих пор ощущаю на себе этот взгляд. А Пицца-хэд? Я не знаю. Меня ужасно хуевит когда я вижу его..
…
—
Добавлю. Уволен.
Кратко и чётко. Спасибо за
ответ.
