Бирмингем

Она смогла проспаться лишь на третьи сутки в Магфорде, когда и Соловей и Шмыглинг наконец поняли, чего хотят друг от друга. Взаимопонимание творит чудеса, за неделю до матча им резко сократили количество тренировок, фактически предоставив самим себе, и весь их курс как-то разбежался, наслаждаясь свободой и возможностью жить в собственных комнатах. Подарок английского декана, уж непонятно за какие их заслуги. Таня отказывала всем предложениям о ночных полетах, пьянках и вылазках в город с остальными, даже подошла к Пупперу и вежливо, но твёрдо объяснила почему «приносить такой тяжелый букет цветов под дверь не лучшая затея», ибо она и так устала чтобы ещё и гири таскать в конце дня, и Гурий кажется услышал. Он спросил, будут ли ей угодны полевые цветы, и маленький букет, и Таня была уже слишком замученна, чтобы ещё и дальше продолжать злиться, хотя её уже давно раздражала эта английская твердолобость. Но она сделала выдох, посмеялась и обняла его, как старого друга. А после чего добавила, что если он хочет как-то помочь ей, то может организовать завтрак в комнату, чтобы она могла поспать подольше. Как-то впервые с их близкого знакомства, со всего этого бардака с магической-немагической влюбленностью, у него в глазах забрезжить понимание, он кивнул, и у них завязалась вполне приличная беседа на следующих минут пятнадцать. «Может, и не все так безнадежно на западе», подумала Таня и взяла с подноса на кровати ещё один поджаренный тост, обмакнув его в центр не до конца пропеченой яичницы. Все двигалось степенно и спокойно. Тренировки тренировками, но даже едва не случившаяся потасовка Гоярына с английским драконом, хоть убей Таня не могла запомнить его имя, не особо вывела обе команды из равновесия. Они все были единым механизмом, работающим ради одной цели. Отсутствие репортеров, теть Пуппера и, самое интересное и наводящее на самые неудобные масли, их двоих однокурсников, что они оставили на Буяне под присмотром Поклепа до дальнейших разбирательств, тоже способствовало миру. Ванька посматривал на неё из трибун, но Таню словно в стеклянную колбу поместили, её не трогали больше его взгляды. Место Бейбарсова заняли в команде Аббатикова и Свеколт, попеременно меняясь на площадке чтобы понять, кого в итоге ставить десятым игроком. Обе некромагини показали уровень не хуже Глебова, что и не удивительно, учитывая их выучку, а командности у них обеих было в десять раз больше. Даже Шмыглинг, впечатлившись как-то раз особенно чистым, безумным поворотом ступы Жанны, встал с трибуны и наколдовал над ней дождик из розовых гвоздик, так что они заполнили всю ступу и она, смеясь, дважды делала мертвую петлю чтобы цветы не покрыли ее с головой. «Знак уважения», объяснил ей Пуппер позже значение цветов. Судя по зардевшемуся лицу некромагини, и почти начавшим отдавать блеск, горящим черным глазам, она тоже знала значение розовых гвоздик. Глядя с контрабаса на всех темных, светлых, магов смерти, магических существ, англичан, русских и всех-всех других, Таня впервые за долгое время ощутила, что успокаивается. У неё есть полноценный сон, любимое дело, и этот заразный энтузиазм всех остальных, что ей теперь все остальное? Впервые может быть за всю жизнь Таня чувствовала себя настолько сильной, уверенной и, наверное… Наверное, да, счастливой. До матча оставалось меньше трех дней, Шмыглинг уговорил Соловья снова уменьшить количество тренировок, дать им всем набраться сил и встречаться на поле лишь по два часа в день, чисто чтобы поддерживать мышечную и пространственную память. Это привело к таким небывалым уровням братания, что вскоре Горианна и все близкое Пупперу окружение просто поселились в «русском блоке», а сами они вообще ночевали где хотели. Причин такому уровню свободы никто не мог найти, да и не пытался. Как-то раз, спасаясь от гогота в других комнатах, к Тане попросились Лоткова, а вслед за ними… Аббатикова со Свеколт. Им всем было довольно неловко, но затем разговор пошёл легче, и к вечеру они уже сами подхихикивали над шутками и рассказами друг друга. Поднимать тему Глеба никто не стал, и оно и к лучшему. К концу того дня Таня выпустила из своей комнаты новую подругу в лице Лотковой, и два очень перспективных знакомства, которые в жизни своей не ожидала найти. Некромагини некромагинями, а за каждым из них скрывается бьющееся сердце, разум, и такая же как и у всех способность чувствовать. Напоследок, не зная куда себя деть, но и не в силах промолчать, Таня выдавила из себя что-то вроде «я думала о вас очень плохо, потому что вспоминала все время Чуму, но вы нормальные, поэтому я прошу прощения». Жанна растрогалась и не знала куда себя деть, снова проглатывая буквы. Лена все сказала за них обеих, что они ценят её доброе мнение, после всего что её семье выпало от некромагии, что пришлось перенести ей самой. Они никогда не будут такими как все, но и зла этому миру не хотят. Им очень нравится во внешнем мире, нравится как к ним здесь относятся, не по их прошлому, а по их заслугам. По их настоящему. К комнате подходили разошедшиеся Ягун с Гробыня, и все поспешили уйти восвояси прежде чем их увидят и придется отбиваться от очередного приступа веселья. Между всеми четырьмя осталось это приятное взаимопонимание, что Магфорд вовсе не такой уж подрыглый, как Тибидохс хочет их уверить. Таня осталась одна. На душе опять скребли кошки, одиночество давило, и она со скрипом вышла таки из комнаты и пошла в сторону Гробыни и Пипы. Вот уж кто нашел друг друга. В комнате было человек восемь, на двоих односпальных кроватях умудрились разместиться и Ягун, но без Лотковой, и Гробыня, и Верка с Дусей, и Кузя с Гломом, Горианна и Прун, ножки кроватей явно выдерживали все это лишь заклинаниями. — О, Гроттерша! Отшельница вернулась! — Танюха! Давно тебя не видно не слышно было, залетай! Мы скатерть достали! — И не абы какую, а медовушную! Её Кощеев продул Шмыглингу на пьянке по случаю позапрошлого матча! — А зачем ему такая скатерть? — Сомесинг абаут зе дес оф йор Bessmertnik…. — Дес, дес…это подкупная скатерть, Кузя. Если к Кощееву придут. — Кто придёт? — Кто к нам всем однажды придёт. Не зуди. Таня скривилась, слушая все это, но все равно осталась стоять, опершись на стену. Её таки заставили играть в магические карты, которые складывались в шутовской колпак на голове каждого, кто проиграл, пока то не выполнит все фанты остальных, и Тане…фактически пришлось применить черномагическое заклинание шулера, что она однажды нашла в бумагах деда. Феофил категорически отказывался объясняться, и потому совершенно молча выдал ей крохотную красную искру, которую и она бы с трудом заметила. Скатерть таки достали, и в первую очередь налили англичанам, посмотреть на их реакцию. Те оказались ничуть не менее стойкими чем сами русские, но соревнования все равно не случилось, слишком близок уже срок матча, а не игроков в их компании было недостаточно. Таня немного расслабилась. Ну хоть пьяного дебоша не будет. Дверь открылась ещё раз, кто то вошёл, но Таня не обратила внимания. Достали гадание, сперва на судьбу, потом на славу, на работу, и всем серебряное блюдце называло небылицы в духе швеи-каратистки, или садовника для засохших растений, но потом стали гадать на любовь, и Танино настроение резко упало. Гробыне не хватило такта в очередной раз оставить эту тему, она же будущая ведущая. Так ей блюдце сказало. — Давай, Гроттерша. Ну чего ты. — Реально, Танька, не отдаляйся от коллектива. — Дай на свой гарем посмотреть. Ой! — Больше умничать будешь! Ты и Пупсикова! Таня обвела всех взглядом, сейчас они не казались ей её сокурсниками, которых она знала почти всю осознанную жизнь, а теми же репортерами с Лысой горы, или прихвостнями подружки Пуппера. Её «друзьям» нужно шоу, ну что ж. Она даст им шоу. Таня взяла из чьих то рук блюдце. Налила свежую воду. Отражение начала рябить, складываться в различные фигуры, то Соловья, то родительские. Вот показалось Ягун с Ванькой. Пуппер. Бейбарсов. Левый мизинец друг еле заметно кольнуло, верный признак магического влияния, особенно на руке с кольцом. Таня про себя прошептала заклинание Зубодерихи, что та использовала до третьего курса чтобы ловить учеников на экзаменах. Линия видная только её глазам четко вела к Пипе, и Гробыне. Таня увидела чье-то отражение в воде, не из гадания. Повернула тарелку немного вбок. Позади неё, с укоряющим взглядом стоял Валялкин и волей неволей смотрел в блюдце. Таню снова ужалило, как тогда, на крыше. — Всю правду сказало зеркало. Все как вы и думали. Девчонки аж замерли от ожидания. Один только Ягун неловко заворочаться и пробормотал, ну хватит вам ребят, ну отстаньте от неё. Ему не стоило смотреть на неё с таким виноватым взглядом, не сейчас когда все эти расспросы уже начались, теперь она точно ге остановится. — Я действительно крутила шашни с и Пуппером, и с Валялкиным. Даже когда тот был в Дубодаме. Замерли уже все. И только позади неё раздался сдавленный выдох. Небеса и гром, да они ей верят. — А когда нас забросило в параллельный мир, я крутила шашни с Ургом. Местный парень, ну, из параллельного измерения. Очень…ловкий. Он не читал мне мораль. Ягун смотрел на неё укоризненно, наверно дивясь откуда в ней такая жестокость. Пипа аж вся светилась от удовольствия. Гробыня… Гробыня уже кажется пожалела обо всём. — Мне было очень приятно, когда Пуппер из всех нас, из тысячи девчонок выбрал меня, ещё до того как Гробыня подослала ему купидона. Помнишь, Гроб? Прости, но Спиря да Глом это все что тебе светит. — Осторожнее, Гроттерша. — Но особым шиком было увидеть как за мной начал увиваться новенький, едва вылез из ступы. А Глом так выбесился, глядя как ты пускаешь слюни на Глеба, что сам едва не погиб. Скажи, Гуня, тебе нравится что твоя девушка смотрит куда угодно, кроме тебя? Гуня лежал посреди кровати, отвернув голову, но по разъяренноому лицу Гробыни Таня поняла, что он слышал все до последнего слова. — Смотрит годами, и не собирается останавливаться. Может это я её заразила? — Засобачис! Ты мне за это ответишь, Гроттерша! Красная искра Склеповой пролетела к Тане и погасла, даже не коснувшись её. Словно выключили лазерную указку. — Видали это? Таня достала запечатанный обломок Бейбарсовской трости из кармана. Именно на нём Медузия и Сарданапал поставили воронку для проклятия, рассудив что один вред должен быть искуплен другим. С её уровнем защиты в ближайшие три-четыре месяца она и смертельные заклинания, кажется сможет тушить, как сигареты. — Для тех кто не в курсе, мне пришлось припечатать очередного некромага пред выпускным. Потом разбираться с магическим артефактом с моим именем на нем, смертельным проклятием, о, и да, моим собственным парнем который проверяет меня на «светлость». Вань, расскажешь как? Ваня ничего не сказал. — А как ваш выпускной прошел? Остальные тоже ничего не сказали. — Тебе очень шел тот костюм, Ягун. У Кати хороший вкус. — Да ладно тебе, Тань, взъелась из-за глупости. — Разобрались бы с Зализиной, чего шуму-то поднимать. — Радовалась бы лучше, столько парней. — И терпят ещё, друг дружку. — Попугаева, отхватишь. — Ну а что такого? — Все же разрешилось, Тань. Глянь как за тебя преподы встали, горой. Ванька все же набрался смелости и выступил вперед ней. Зачем-то взял ее за руки, нежно, по-старому. Только поезд этот давным давно ушел. Таня смотрела на него и понимала, насколько давно поставила точку, но может из-за силы привычки не могла поднять руку с пером от бумаги. Куда бы Ванька не шел, с этим его брендом Света, как бы его ни поддерживал Сарданапал, и все прочие, рядом с ним себя Таня больше не видела. — Преподы только и заступились. И то, потому что я надавила. А так, оставили бы меня гнить в собственном безумии, как произошло с Лизой. — Тань, ну ты передергиваешь, ну ей-богу, ну ей мы что сделали-то? — Ничего, Ягун, ровным счетом ничего мы не сделали. Даже бабуся твоя, ходила-ходила вокруг, и проворонила как ту сожрал Тригон. Хорошие к нам учителя, не правда ли? — Эй, руки прочь от моей бабуси! — А то что? Таня была в ярости, и её немного повело от внезапно нахлынувшей силы. Запасы Чумы, хоть и не достижимы для неё, все же чутко отзывались на воронку из некромагической трости, на её эмоции, они поднимались и выглядывали откуда-то из-под её ауры, как чудовище из морских глубин. В комнате похолодало. Все смотрели на неё в изумлении, некоторые со страхом, некоторые — со злобой, как Ягун и Гробыня, некоторые, как Ванька, с печалью и горечью. Ей должно быть все равно, думают ли они о ней как о светлой или темной, но тут Таня не могла отказать себе. Она не даст больше кому-то решать за неё, где ей быть и к чему относиться. — Сезаммо распахнулло. Нейтральная искра, показывающая принадлежность волшебника, которую ей выдал Феофил была размером с мячик для гольфа. Дверь не сломалась, но открылась очень охотно. Таня вышла не сказав ни слова. За ней выбежал Ягун. — Постой же, Танька! Она остановилась. — Ты…ну не стоило тебе так на всех кидаться. Ну подумаешь, ну всё ведь реально хорошо закончилось, глянь как мы все хорошо сейчас ладим. Ягун говорил ей все это, и многое другое, пытаясь вернуть в комнату, ко всем, и сам видел что она отдаляется все дальше, и дальше. Таня спокойно выслушала его и пошла прочь. За Ягуном вдруг раздался голос Ваньки. — Некромагия не сделает тебя счастливой, Таня, хочешь мучаться — иди. Да и ты же теперь такая сильная, кто же теперь тебя остановит. Таня могла в этот момент обернуться, изложить ему тираду по поводу его смешения понятия могущество, зло и тьма, по поводу двойных стандартов на которых держится хрупкий мир их параллели, но он же опять затащит её обратно, в эту свою светлую нору. — Неприятно, не правда ли? Когда тебе больше не смотрят в рот. Больше она не останавливалась. Больше её не интересовало, как отреагирует Ванька, да и кто либо ещё. Оставаться в комнате не хотелось уже окончательно, она застрянет в своих мыслях, появятся сомнения, это её самокопание… Прочь от земли, прочь, прочь, гнала она себя, гнал по её рукой гриф контрабаса, чуя её нетерпение. Она улетела из Магфорда, впервые за всю поездку, почти у окон преподавательского состава. Плевать, если честно. Находившийся по соседству Бирмингем приятно напомнил ей с высока Россию, особенно бедные, закопченные углем районы. Она посидела в пабе и заказала себе на ломаном английском сидра. Бармен, мужчина много старше её с мертвыми серыми глазами, все время посматривал на неё, все же иностранка. Она прикончила свою пинту, но лететь дальше не стала, навела заклятие невидимости и пошла по самым злачным местам города. Всей этой романтики что ей так и не удалось попробовать. Того на что её приглашал Бейбарсов, забравшись к ней в комнату. Мысль о нем взбередила что-то очень нежное, захотелось ударить что-нибудь. Таня пнула со всей дури пустой мусорный бак. Вот же дебил, идиот!!! Ей, положим, безумно хотелось побродить ночью по Лысой горе, сходить с ним в кафе, и чтобы он нарисовал её, глядя этими своими черными глазищами, а он взял, и запорол решительно всё. От первой, до второй, третьей и четвертой их встречи наедине. Умудрился изгадить её такое заслуженное увлечение, прости господи шанс почувствовать себя живой, просто живой, а не живым символом. Таня вдруг осознала, что не могла отпустить мысль о нем все то время что прошло с выпускного. Нет да нет, а воспоминания о нем в черной рубашке с незастегнутыми двумя пуговицами возникало перед глазами, или его жилистые руки с бутылкой в руках, с тростью, вокруг её талии… Поэтому, может, она так жестила в кабинете декана, потребовала разрубить его трость, самый близкий эквивалент к кольцу, опустошить и сделать оружием и уликой против него самого. Вышло необыкновенно эффективно. Медузия и Сарданапал присоединились к их группе уже в Англии, сразу подослав ей купидона с запиской под декановой подписью, что она может быть спокойна. Бейбарсова как ветром сдуло. Ни звуку, ни духу. Девочки некромагини тоже видать имели к этому какое то отношение. Только Тане надоело это ожидание. Этот придурок сейчас сидит где-то и опять замышляет что нибудь мерзкое. На ней четыре манка Сарданапала, плюс некая бумажка спрятанная в локет на браслете что дала ей Зубодериха и Лена Свеколт, если она хоть что то понимает в рунах, некромажить Глебу впредь в ее присутствии ох как боком может выйти. Это он теперь должен ее бояться. С этой мыслью она заткнула кричавшую о том что это безумие часть себя и произнесла адресное телепортационное заклинание. Перенесло не её, а его, к большому счастью таниной гордости. Бейбарсов был в черных джинсах и белой майке, в боевой стойке с тремя голубыми искрами между пальцами правой руки. Увидев Таню, он убрал искры, не без излишней поспешности. Это было…неприлично приятно видеть. — Верно сделал. Тебе и в будущем это пригодится. Глеб вскинул подбородок. Она его задела. — Не играйте, барышня, с тем чего не можете понять. Можете проиграть. — Любой твой заговор на меня уменьшит твою долю в треугольнике вашей с девочками силы, Чешикошкин, твоя манера начинать разговор с угроз выглядит едва ли не более неуместно чем та дешевка вместо костюма в которой ты приперся на крышу башни приведений. Твой блеф сейчас выглядит не лучше. Глеб скривился, словно ему наживую зубы лечили. — Что, опять с крыш бросаться пойдешь? Он едва сдерживался чтобы глаза не загорелись голубым, но сдерживался, и сдержался. — Нет. Признаю, это было ребячеством с моей стороны. Глеб вернул себе самообладание. Огляделся по сторонам. — Однако, где же мои манеры. Татьяна, доброй ночи. Не ожидал вас увидеть…в таком месте тем более. За скобками осталось очевидное, не увидеть больше никогда. Таня оглядела подворотню. Они совсем рядом с центром, один поворот — и главная улица. — Улица как улица, удобная. Он сделал озадаченное выражение лица. — Для чего удобная? — Срезать путь там, пробку объехать. — Здесь не пройдёт машина. — Да. Наверное. Глебу явно было не по себе. У него не осталось более точек воздействия на ситуацию, на разговор. Он лишь смотрел на неё, этим характерным, тяжелый взглядом который как прикосновение мог оставить след. — Зачем ты меня вызвала, Таня? Таня взвешивала этот вопрос ещё с пару мгновений, прежде чем её собственный голос возобладал над всем что ей говорили, запрещали всю её жизнь. — А вот за этим. Она толкнула его в кирпичную стену, так что он даже головой ударился. Схватила за ворот футболки и впилась в губы. Жестко, властно, уверенно. Так, как ожидала он будет целовать её. Ударить первой, надеясь обжечь так же, как он непременно обожжет её. Таню захлестнула бархатная, густая чернота, и было уже почти не стыдно признаться, насколько это было упоительно. Глеб и вправду замешкался, от этого Таня почувствовала и триумф, и немного разочарование, прежде чем жесткие руки не зарылись в её волосы и не потянули на себя, чтобы целовать глубже, сильнее… Глеб пах углем, озоном и землей, и Таню вело от этого так, что самой было стыдно в этом признаться. Мгновение, и вот уже Таню впечатали в стену, ощутимо, но совсем не больно, в отличие от него. Таня на инстинктах обхватила его шею и подтянулась выше, чтобы дать себе больше простора… Запустила руки в его волосы, между корней от затылка к макушке, и где-то там Глеб издал самый настоящий, честный стон куда-то в ее щеку. Им обоим срывало петли. Одну за другой. Таня поймала его нижнюю губу между зубов, оттянула. Небеса, она никогда ничего подобного не делала. Никогда и не думала делать. Но каждая его реакция, такая открытая что Тане страшно становилось, насколько она походит на её собственную, каждый его рык ей в кожу, и эти исчезающие миллиметры между ними… Их обоих снова тащило в Колодец, с момента их встречи, но этот их мир на одно дыхание вмешал только двоих. Их некому вытащить. Глеб подхватил Таню за пояс и поднял чуть выше головы, его губы переместились к щекам, скуле, челюсти, шее… А потом этот его злой рот коснулся места за углом челюсти, под мочкой. Таню сначала холодом, а потом нестерпимым жаром, она прогнулась вся навстречу, навстречу чему бы это ни было. Она дернула Глеба за волосы и вскарабкалась ещё выше, снова атакуя его рот, отводя его подальше от этого места, которое превращало её в горячее желе. Было очень жарко, между ними не было никакого воздуха, и Глебу на это, кажется, вообще плевать. Таня легко представляла себе как он целует её, пока не исчерпает все до последней молекулы воздуха, и даже тогда откажется прерваться, просто щелчком пальцев заводит свое сердце обратно… Эта мысль вырвала у Тани её первый в жизни, честный, с хрипотцой стон. Для Бейбарсова это оказалось слишком. Он спрятал лицо где то в сгибе её шеи, давя какие-то неразборчивые слова, прошелся носом по щеке и зарылся в деликатную кожу за ухом, что опять заставило Таню давить, давить новый стон. А после был уже реальный, болезненный засос-укус который он растянул вниз, туда где его точно будет видно даже под воротником драконбольного комбинезона. Таню эта наглость выбесила. Она попыталась оторвать его от своей шеи, но он словно каменный стал. Тогда уже она обдала его левое ухо своим дыханием, так что кожа вокруг немедленно покрылась мурашками, и укусила, до крови. По всему его телу прошла дрожь, голова некромага вдруг запрокинулась, и Глеб издал красивый, задавленный, полувсхлип-полустон. Одного этого было Тане достаточно чтобы знать, его кроет не меньше чем её. Браслет на руке Тани издал еле слышный «дзынь», Глеб зашипел от боли. Таня не успела заметить, что произошло. А потом кровь некромага реально начала действовать. Звуки вокруг начали меркнуть, Таню сносило куда-то в сторону. Глеб прислонился лбом к её лбу, его рука нежно скользила по Танином щеке, пока их взгляды не встретились. Вокруг образовался какой-то пузырь, и ничего сейчас не имело значение, кроме неё и человека напротив. Словно под воздействием каких то наркотиков, все стало медленным, полусонным, и даже держаться на ногах было трудно. А сверху на них вывалили это непонятное чувство, что не подходило ни под одно известное описание, и не оставалось никакой другой опции, кроме просто прожить его. У Глеба опустил взгляд на её губы, все ещё запачканные его собственной кровью. По его лицу, даже в этом полумраке, Таня видела что ему так же страшно, как и ей. Что бы между ними ни было, здесь не оставалось места здравому смыслу. Он плавился, как олово поднесенное к раскаленной печке. Глеб еще с полминуты пытался сохранить контроль, уйти пока еще можно, не делать хотя бы хуже. То ли это были Танины полуприкрытые, приглашающие глаза, то ли что-то еще, но Глеб опять поцеловал её, буквально втирая в слизистую последние красные мазки. Этот поцелуй был гораздо медленнее, чувственнее. Нежнее. Они уже получили что хотели, торопиться уже не было куда. Так Таня хотела чтобы её целовал Ванька. Так бы целовались они, не загадь Глеб почти все свои шансы сходу. Ей стало интересно, все парни которые хорошо целуются — идиоты? Глеб её подзеркалил, должно быть, потому что его поцелуи снова стали жесткими, обжигающими. Таня сделала все возможное чтобы показать, насколько плевать ей на это хотелось. Ты ухаживаешь за занятой девушкой, конечно же у неё в мыслях её собственный парень. Ту часть воспоминаний, где хранилось их расставание Таня предусмотрительно отвела в сторону. Таня понятия не имела, сколько времени прошло прежде чем они вышли на главную улицу. Ночь все ещё была молода, и вся улица была завешена огнями и вывесками пабов, пьяными и просто весеоыми людьми. — У меня есть ещё немного времени чтобы перекусить. У Глеба взгляд был немного шалый. Словно на него свалилось несметное богатство, и он не знает с какого боку к нему подойти. Он промолчал. Тане стало легче из-за этого. — Ну, и возможно небольшой прогулки. Уверена, старый центр тут прекрасен. Бейбарсов облизнул губы, словно в попытке уловить исчезавший вкус. — Давай уж тогда я тебя привезу к тренировке, и посмотреть все…успеем…и ты не булешь волноваться о времени. Таня сменила его взглядом и впервые за вечер честно, искренне рассмеялась. Бейбарсов стоял как истукан и не понимал, что происходит. Видит провидение, подумала Таня, ей нравилось видеть Глеба сконфуженным. — Ты такой смешной, Бейбарсов. Я оценила юмор. Мне нужно быть в Магфорде через четыре часа. От отвел взгляд, ему ох как не нравилось быть не главным. Таня взяла его за запястье, и провела немного наверх, наслаждаясь ощущением гладкой, чуть суховатой кожи покрытой редкими, гладкими волосками. Это возымело немедленную реакцию. От её рук по всей его коже ползли мурашки, как в переулке, за ухом. Жвалки на лице напряглись, а глаза снова вспыхнули. Таня потянула его к себе, чтобы он вынужден был наклониться, тем же самым уже почти зажившим ухом. — Выкинешь ещё хоть один твой фортель, Бегичерепашкин, хоть один, разрази меня гормус, и я вытру тебя из своей жизни. Не посмотрю, не заговорю больше никогда. И обращу каждую твою попытку вернуть меня, в уничтожение твоей магической силы. И, что самое главное, я вообще не буду сомневаться. У Глеба плясали в глазах черти, уже раздумывающие, как перехитрить её, как сделать своей, навеки. В её глазах плясали другие черти, столь же многочисленные. Таня поцеловала боковую поверхность его шеи. О, ему это очень понравилось. — Ты очень привлекательный, Глеб, я тебе это ещё на прошлой нашей встрече сказала. Но я не буду раздумывать прежде чем вычеркнуть тебя и привлечь к ответственности, если я ещё раз почувствую угрозу. Тебя предупредили. Бейбарсов, после некоторых раздумий, кивнул. Кивнул так, будто бы усек. Таня улыбнулась и кивнула на ночной город. — А теперь, будь добр, не облажайся в этот раз, и организуй девушке хороший вечер. Как солдат, уже взявший в руки саперский талмуд и набор инструментов, Глеб осторожно, шаг за шагом пошел с ней по этим улицам, на ходу пытаясь вычислить тонкости человеческого существования. Таня не собиралась ему помогать. Она не спасительница, и тем более не учительница. На следующий день команда Тибидохса одержала победу со счетом 8:1, и никакие светлые флейты или бактрийская магия не могли их остановить. Бессмертник смотрел, как Гроттер вколачивает в пасть дракона очередной мяч, скинув гандхарва с хвоста, как зеленые глаза иногда деловито посматривают на его место на трибуне, и понимал что их соглашению с Самой доброй тетей не суждено сегодня сбыться. Одно хоть хорошо, Пуппер к ней тоже не слишком липнет. И свои тоже, попробуй-догони. Им опредрленно следует давать русским худшие комнаты в следующий раз. Ишь, развеселились как, скоро выселят вообще.