Цзыдянь

      «Защити моего сына!»       Услышав родной голос, полный требовательной ярости и отчаяния, Цзян Чэн подскочил на месте, мгновенно пробуждаясь, и тут же насторожился. Вокруг не было ничего, сплошь покрытое туманом пространство, без неба и земли, он даже ног своих не видел. Где Вэй Усянь? Откуда такой густой туман в Юньмэне? С каждым мгновением Цзян Чэн беспокоился все больше, пока не заметил просвет.       С сомнением он сделал несколько шагов вперед, готовый чуть что атаковать, а то и бежать, но вышел он на столь знакомую тренировочную площадку, что застыл каменным изваянием. На этой площадке он тренировался годами и знал, как свои пять пальцев, он никак не мог ошибиться. В груди сдавило: в последний раз, когда он видел тренировочное поле, оно было залито кровью и укрыто телами адептов его ордена. Цзян Чэн не мог оказаться здесь, если только не во сне…       — В какой-то степени вы правы, — он развернулся на голос, приготовившись к схватке. Если он во сне, то кто здесь? Какая-то проникающая в сны нечисть? — Но я все же надеюсь однажды сюда вернуться, как, полагаю, и вы.       — Кто ты, гуй побери, такой?! — высокий незнакомец носил богатые одежды фиолетового, кланового цвета, и Цзян Чэн еле сдержал рычание. Как какая-то тварь посмела использовать цвета его погибшего ордена?!       — Ответ зависит от вас! — и он чуть не задохнулся, когда в руке противника появился Цзыдянь. Духовное оружие его матери!       Цзян Чэн не успел рассмотреть хлыст в подробностях, как ему пришлось от него уворачиваться. И еще раз. И снова. Цзыдянь танцевал в чужих руках с легкостью, которую он и у матушки не видел, что вызвало бы шквал вопросов, если бы у него было хотя бы мгновение, чтобы подумать. Он попробовал сбежать, вот только стоило ему пробежать несколько шагов в тумане, как он вылетел на ту же площадку! Когда случившееся повторилось, ему пришлось принять неизбежно проигрышный бой. И самое унизительное: враг нападал без промедления, но ни разу не нанес действительно опасного удара, словно игрался!       — Не недооценивай меня! — закричал Цзян Чэн, вне себя от злости. — Отвечай, откуда у тебя Цзыдянь?! Он же был…       У него на руке. Цзян Чэн пропустил удар, уставившись на кольцо на пальце. Невозможно! Не существует другого такого же оружия, Цзыдянь уникален! Но вот же, один хлыст у противника, а другой преобразовался из кольца у него в руках. Совсем перестав понимать происходящее, Цзян Чэн, тем не менее, рискнул использовать малознакомое оружие в бою. Терять ему больше нечего, кроме самой жизни, ни сестры, ни Вэй Усяня здесь нет, а подозрительный враг есть.       Неуклюжие движения раздражали незнакомца, тот хмурился все больше, пока не начал покрикивать, то руку Цзян Чэн неправильно вывернул, то ноги не так поставил, словно ему противно сражаться с неумелым противником. Он огрызался, шипел, но если не следовал указаниям, то получал несильный удар, как тычок палкой на тренировках, и чужак не успокаивался, пока он не вслушивался в его указания. Какого гуя?!       — Ты что, учить меня вздумал?!       — Заметили, наконец-то! — усмехнулся незнакомец в ответ и тут же атаковал, заставляя крутиться, отскакивать и отбрасывать мысли о чрезмерной странности происходящего. — Вкладывайте больше сил, так вы даже с ног не собьете!       Стиснув зубы, Цзян Чэн продолжил странное подобие тренировочного поединка, пока не рухнул окончательно, не сумев подняться после удара. Он глотал воздух, ожидая, что теперь сделает противник, но тот лишь оперся на ограждение спиной и заговорил:       — Главное преимущество кнута перед другим оружием — непредсказуемость. От него не укрыться за щитом и сложно защититься мечом. Обычный кнут используется как вспомогательное орудие, им удобно держать врагов на расстоянии, подпуская поодиночке чтобы убить основным оружием, им можно задушить противника или обездвижить, но для серьезных травм придется приложить намного больше усилий, что неудобно.       — Но когда речь о духовном оружии, то используя ци, кнутом можно непоправимо покалечить или убить. Для правильного удара необходимо отработать меткость и количество используемой энергии. Иначе как практикой здесь не справиться, вы должны ощущать кнут как продолжение руки, чтобы наносить им достаточные для убийства раны. Попробуйте.       — Кто ты все-таки такой? И где я? — он действительно отдохнул за время лекции, но так и не понял, с кем имеет дело. Для водных тварей он был слишком далеко от воды, а для горных — недостаточно высоко, да и вообще, они же использовали отпугивающие талисманы, написанные буквально кровью за неимением лучшего. И темной энергии он не чувствует от него. Не Вэнь же это?!       — У нас не так много времени, пусть во сне оно течет иначе, — и взмахнул хлыстом.       Вэнь, не Вэнь — неважно, но воспоминания о вырезанном ордене разожгли в груди пламя, которое лишь подстегивалось неудачными ударами. Чем больше он злился, тем яростнее становился и противник, будто отвечая его чувствам, но удары оставались четкими и контролируемыми, когда как сам Цзян Чэн совершал ошибку за ошибкой. В какой момент прорезался крик, он и не заметил, но не сказать, что от этого был хоть малейший урон, кроме вреда самому себе — дыхание сбивалось. Как и говорила матушка, самый настоящий простофиля, никогда не угонится он ни за Вэй Усянем, ни за ней самой.       Злость и разочарование в себе плохие помощники в бою, что противник доказал, обмотав его кнутом как гусеницу. Зарычав от злости, он выпустил гнев на единственного собеседника, бранясь такими словами, каких молодой господин и знать-то не должен. Незнакомец же внимательно вслушивался в его яростный монолог, изредка качая головой, то ли возмущаясь его грубостью, то ли изумляясь собственному милосердию. Если бы самому Цзян Чэну кто-нибудь высказал хотя бы треть из его слов, уже лежал бы побитый и покалеченный, а этот просто слушает.       — Если вы закончили, продолжим, — но даже когда его отпустили, он остался на земле. Сон, да? — Вам нужен отдых?       — Что тебе от меня нужно? — хриплым от долгой ругани голосом спросил Цзян Чэн, настолько обессилев от вспышки гнева, что даже отголоска каких-либо чувств не осталось. — Я не понимаю…       И пусть последнее прозвучало презренно и жалко, он устал. Он не мог встать, но что хуже — не хотел. Ему хотелось остаться там, где был, в бессмысленной, бесконечно жалкой попытке забыть недавнее, представить, что все ужасы прошедшего дня всего лишь сон. Как все так закончилось? Его родители мертвы, его орден пал, он сам не то спит, не то гуй знает где, даже Вэй Усяня рядом нет.       «Защити моего сына!»       И снова он подскочил, услышав голос матери, в тщетной надежде обернулся, но той нигде не было, только все тот же незнакомец, терпеливо ждущий, когда же никчемный противник возьмет себя в руки.       — Ты знакомый моей матери? — слово «друг» едва ли пришло бы ему в голову, у Юй Цзыюань была лишь одна сердечная подруга, госпожа Цзинь, но никого кроме. Но насколько должен быть могущественен заклинатель, чтобы проникать в чужие сны?       — Можно сказать и так.       — Но откуда ты… вы? Почему я вас не знаю? — поправился Цзян Чэн, мысленно отвесив себе оплеуху за прежнюю грубость, пусть даже и во сне.       — Напротив, вы очень хорошо меня знаете, — насмешливая улыбка скользнула по лицу мужчины, и это было единственным предупреждением, перед атакой.       И снова ему пришлось напрячь силы, продолжая отбиваться и уклоняться, но на сей раз он действовал спокойнее. Гнев прошел, и страх вместе с ним: мать ни за что не потребовала его защитить, если бы не доверяла. Как она верила Вэй Усяню и в его преданность. Было тоскливо, что в силы собственного сына Юй Цзыюань не верила ни капли, но себе он мог признаться, что именно сумасбродный шисюн стал голосом разума в ожившем кошмаре, без него он бы натворил уже глупостей и погиб как дурак. А он на него так набросился…       — Вам стоит перестать отвлекаться.       Вспыхнули и щеки, и шея, несмотря на ровный тон, упрек считывался мгновенно, как и проявленная неблагодарность: на него время тратят, учат орудовать Цзыдянем, а он отвлекается, словно все еще хорошо и от пропущенной тренировки не будут беды, лишь материнские упреки. Встряхнувшись, он преисполнился решимости доказать новому знакомому, что достоин наследия Пурпурной паучихи.       Цзыдянь заискрился вновь и пусть удар в полную силу у него все еще не получался, он уже не был так беспомощен. Он не задавал вопросов, раз ему не отвечают, не видел смысла и в неповиновении, ему же помочь пытаются. А потому делал что умел, чему его научили — сражался безо всякой жалости к себе и оглядки на усталость. И все равно его мысли периодически уплывали к тому, как бы действовал Вэй Усянь на его месте.       — О чем вы думаете? — Цзян Чэн снова рухнул под тяжелым, на сей раз серьезным ударом. Кажется, он разозлил временного учителя.       — Простите, это не повторится.       Разумеется, кем бы ни был человек перед ним, идиотом он не был точно, а потому Цзян Чэну пришлось кое-как утрамбовать сумбур в мыслях, чтобы донести их до собеседника.       — Будет ли этого достаточно? — будет ли его достаточно? — Против Вэней.       — Смотря с кем сражаться, — логичное замечание. — Против Вэнь Чжулю — нет. Его техника позволяет ему высасывать ци, оставляя лишь пустую оболочку, поэтому желательно избегать прикосновения его рук.       Цзян Чэн вздрогнул, вспомнив, как изумилась матушка, когда удар Цзыдянем не возымел толка над вражеским заклинателем. Она этого не ожидала, так откуда это знает новый знакомый? Цзян Чэн уставился на собеседника, попутно выстраивая в голове факты. Он знает Юй Цзыюань настолько хорошо, что та просила о защите, хотя скорее требовала ее. Утверждает, что Цзян Чэн знает его, хотя сам он мог поклясться, что впервые видит, хотя тот и похож на сотни других заклинателей. Безупречно владеет Цзыдянем, кнут как продолжение руки, а также знает, почему духовное оружие не причинило вреда Вэнь Чжулю.       — Цзыдянь? — он чувствовал себя неимоверно глупо, но ему надо было знать! И легкая гордая улыбка осветила лицо нового-старого знакомого.       — Да, господин, — поклон. — Отрадно, что вы догадались.       — Погоди! Но как? Что? — конечно, он догадался, но полностью поверить не мог, никогда о таком не слышал, и мать не рассказывала о таком свойстве Цзыдяня, только об изгнании духа-захватчика.       — Господин, вы забыли, как давно я был создан…       Давно, века минули, и этого времени было достаточно для обретения не только души — она есть у любого мощного оружия заклинателя, но и сознания. Сознания, способного мыслить не только эмоциями, чувствами, но и логическими доводами, рассудком. Духовное оружие способное к обучению человеческим знаниям. Способное обучать нового владельца прямо во сне, пусть это и сопряжено определенными трудностями.       — Цзыюань не знала о такой возможности, она училась на обычном кнуте. Человеческое тело, даже тело заклинателя скверно приспособлено к такому обучению, — пояснил Цзыдянь. — Но трудные времена требуют трудных решений.       — В это все еще сложно поверить… — растеряно пробормотал Цзян Чэн в ответ. Как это вообще возможно?       — Я же духовное оружие, господин, — усмехнулся Цзыдянь. — Кольцо, под воздействием человеческой ци превращающееся в кнут. Вплести в тонкую связь души и тела несколько нитей, чтобы опыт, полученный вами сейчас, остался эхом в памяти тела, не сложнее, чем расплести связь между телом и захватившей его нечистью.       Когда Цзыдянь пояснял все таким тоном, казалось, что это очевидно, кто как не духовное оружие, освобождающее одержимых, знает, как бережно работать с душами. Конечно, изгнать можно и другими методами, те же Гусу Лань используют музыку, но это долго, а талисманами — опасно для захваченного. Орудие матери же было идеально, одного удара достаточно, чтобы без последствий выгнать нечисть из тела.       — С последствиями — место удара будет болеть, — поправил его Цзыдянь. — Вы готовы продолжить?       Вместо ответа он атаковал, впрочем, безуспешно. Цзыдянь был ловок, грациозен и безжалостен: стоило Цзян Чэну совладать с выученными движениями, как духовное орудие набросилось на него с удвоенной силой, стремясь довести приемы до бездумного выполнения за то короткое время, что у него есть. Он молчал, покорно принимая все тычки и окрики, позволяя подстегивать себя напоминаниями о Вэнях и мести, которая на мгновение стала выглядеть достижимой. Кому достигать невозможного, как не ему?!       «Ты всё ещё не понимаешь девиза Ордена Юньмэн Цзян»       Слова отца эхом прозвучали у него в голове, из-за чего движение вышло смазанным и неуверенным, и Цзыдянь с легкостью не только уклонился, но и атаковал, разумеется, успешно. Растянувшись на тренировочной площадке, Цзян Чэн наконец-то позволил себе впустить мысль, которая злобным умертвием грызла его разум исподтишка.       — Возможно, будет правильнее, если вашим владельцем станет Вэй Усянь, — он сел и тут же сгорбился, ожидая вспышки гнева, но молчание было куда хуже.       — Почему? — подняв взгляд, он увидел лишь легкое любопытство, без тени недовольства, что, несмотря на усилия Цзыдяня обучить его кнуту, Цзян Чэн думает о том, чтобы передать его новому человеку. Неужели ему настолько все равно, он же принадлежал его матери, должен был знать, как она относилась к первому ученику! А может именно поэтому он и знает.       — Потому что он одаренный, — он глубоко вздохнул и заставил себя продолжить. — Вэй Усянь сможет быстрее научиться сражаться вместе с вами, чем я, и он сильнее как заклинатель. Он сможет отомстить за родителей и защитить а-цзе…       Под конец он совсем затих, сглатывая комок в горле. В конце концов, в этом все дело? С самого начала он просто не был Вэй Усянем, поэтому был не тем сыном и не тем наследником. Но какое теперь это имеет значение? От ордена ничего не осталось, от семьи только они трое, поэтому все, что имеет значение — шисюну хватит сил отмстить вэньским псам и защитить Цзян Яньли. А раз меча у него нет, Цзян Чэн обязан отдать ему их единственное оружие. Так будет лучше.       — Вы готовы передать ему наследие матери, несмотря на его вину в падении вашего ордена? — вежливо, но со скрытыми ножами в тоне уточнил Цзыдянь.       — Да, — помолчав, Цзян Чэн продолжил. Почему-то признать это перед духовным оружием во сне было проще, чем в реальности перед тем, кто на самом деле должен был услышать его. — Вэни все равно бы пришли. Они… они хотели сделать из Пристани надзирательный пункт. Ни матушка, ни отец ни за что бы не согласились, поэтому они и привели армию. Чтобы нас уничтожить и занять наше место. Вэй Усянь… был только предлогом. Даже если бы он не взял Вэнь Чао в заложники… ничего бы не изменилось. Ничего.       И разве это не было болезненным осознанием? Что, что бы они ни делали, как бы себя ни вели, мерзавцы все равно бы напали, а учитывая силу Цишань Вэнь — Юньмэн Цзян все равно бы пал, даже если бы отбил первое нападение. Его орден был обречен с того момента, как Вэнь Жохань возжелал править всем заклинательским миром, и все, что ему осталось — сходить с ума от бессилия что-либо изменить. Слезы вырвались наружу рыданиями, которые он и не пытался подавить, несмотря на крик гордости в голове, что он позорит себя перед семейным наследием.       — Я рад, что вы это понимаете, — Цзыдянь присел рядом, не прикасаясь ни единой частью тела. — Надеюсь, однажды вы так же поймете, что передавать кому-либо духовное орудие моего уровня без согласия — плохая идея, печально заканчивающаяся для следующего владельца.       — Простите…       — Вы знаете, кем был предшественник вашей матери? С кем я сражался рука к руке до Цзыюань? — неожиданно спросил Цзыдянь и он мог лишь покачать головой в ответ. Кольцо-кнут всегда был на руке матушки, он и не задумывался о его истории.       — Юй Цыси, Лиловая змея. Она скончалась почти столетие назад и пока Цзыюань не настояла на примерке, я оставался один, — Цзыдянь смотрел только вперед, словно видел нечто недоступное ему. — Ци это дыхание самой природы, источник жизни всего сущего. Человеческая ци несет отпечаток души ее носителя, уникальный для каждого человека, будь то заклинатель или нет. Только человеческая ци может преобразовать кольцо в кнут, но далеко не все способны использовать его в полную силу.       — Почему? — а матушка смогла? Поэтому Цзыдянь не хочет менять владельца, надеется, что Цзян Чэн тоже сможет?       — Полагаю, это часть задумки моего мастера, — с тонкой усмешкой Цзыдянь процитировал. — «Вдох Пань-гу рождает ветер и дождь, выдох — молнию и гром, я же буду тем, кто поймает их все!» — тихий смешок. — Мастер всегда ставил высокие цели, недостижимые для иных, и считал, что оружие и заклинатель обязаны дополнять друг друга, и не будет гармонии, если кому-то придется подстраиваться. Поэтому лишь те, кто соответствует его представлениям о достойном владельце, могут использовать мою силу.       — Разве я… соответствую? — это невозможно. Вряд ли мастер прошлого считал подходящим для своего творения кого-то вроде него.       — Гроза это и гнев богов, и радость, и печаль, — спокойно продолжил Цзыдянь. — Чувства столь сильные и громкие, что скрыть их не удастся даже при желании, какого обычно нет. Я всегда отвечаю на чувства своих владельцев, но если они недостаточно сильны или настолько глубоко скрыты, что и следа их нет — я не увижу в этом человеке никого кроме временного хранителя. Я молния, пойманная в кнут, и только гроза в обличие человека высвободит мою полную силу.       Цзыдянь говорил не слишком прозрачно, гроза и молния, боги и люди, но Цзян Чэн понимал основное: Цзыдянь не признает другого владельца, пока есть он. И от этой мысли стало легче.       — Вы отдохнули? — Цзыдянь не стал ждать ответа, снова взмахнув кнутом.

***

      Голова болела нещадно. Цзян Чэн вдохнул глубже, в надежде усмирить боль хоть немного, и прислушался: кто-то бормотал под боком смесь проклятий и обещаний, очень знакомым голосом, но обычно он звучал ярче и громче, без задавленных слез.       — Вэй Усянь? — свет резал глаза, но он упорно старался держать их хотя бы немного приоткрытыми, чтобы убедиться, что больше не спит.       — Цзян Чэн! — с всхлипами друг бросился ему на шею, чуть не придушив.       Впрочем, неизвестно, как бы отреагировал сам Цзян Чэн, если бы Вэй Усянь не просыпался двое суток и ни на что не реагировал, не говоря уже о том, что тому пришлось нести безвольное тело на себе. Ни поесть, ни поспать толком — вэньские псы бежали по их следу, и им очень повезло, что их искали не собаки, которых шисюн боялся до умопомрачения, а люди, ленивые и сытые заклинатели, которые опрашивали жителей деревень, а не рыскали по лесам.       Вэй Усянь же, поняв, что Цзян Чэн не просыпается никак, даже вылитая вода не помогла, запаниковал не на шутку и припустил пешком в Мэйшань Юй, надеясь, что их лекари смогут ему помочь. Он не рисковал заходить в деревни после того, как мельком увидел вэньский патруль, заходящий в одну из них, а потому питался какими-то корешками и ягодами — Цзян Чэн искренне поблагодарил богов, что ядовитых среди них не было.       — Ты голоден? Есть еще немного ягод, и вчера мне повезло поймать кое-кого…       Зверски голодному Цзян Чэну было все равно, даже подсунь ему Вэй Усянь жабу, съел бы целиком, а потому скудный завтрак был проглочен мгновенно. Если бы он не был так сосредоточен на том, что сказать по поводу его «сна», то непременно бы подавился — ему разве то в рот не заглядывали. Вэй Усянь словно боялся, что Цзян Чэн снова впадет в убойную «спячку», и говоря откровенно, его можно было понять. Но в конце концов, такое пристальное внимание все же раздражало:       — Хватит так смотреть, — и пихнул в бок локтем, как раньше. На миг его затопило ощущение нормальности, но осознание фальши ранило уже не так сильно. Они еще живы. Они отомстят, восстановят Пристань и все станет… другим, но тоже нормальным.       — Не я тут бревном лежал, — тихо ответил Вэй Усянь, не отводя взгляда. — Что с тобой было, Цзян Чэн?       — Матушка постаралась, — и повел плечами, будто пытался скинуть с себя что-то. Говорить об обучении у Цзыдяня казалось чем-то кощунственным, сродни предательству, поэтому он ответил довольно туманно. — Она знала нас… очень хорошо знала, поэтому постаралась сделать так, чтобы я не сумел натворить глупостей на эмоциях, а у тебя не было возможности, не мог же ты меня бросить.       — Конечно, не мог, — еще тише ответил Вэй Усянь, возможно, чувствуя ложь, но неуверенный, стоит ли расспрашивать дальше. — Я всегда буду рядом с тобой, Цзян Чэн, твоей правой рукой. Это наша судьба, забыл?       — Даже когда орден уничтожен? — горы трупов их собратьев, кровь, заливавшая тренировочное поле, смех вэньских псов — все это вспыхнуло в памяти, и в ответ на боль и гнев вспыхнул Цзыдянь.       — Мы его восстановим! — Вэй Усянь крепко сжал его плечо. — Ты, я и шицзе.       Цзян Чэн взглянул тому в глаза и не увидел ничего кроме решительности, скрывающей за собой чувство вины. Он не мог ответить, не тогда когда извинения все еще стояли в горле, но кивнул и шисюну этого хватило. Он поклялся разъяснить Вэй Усяню, что он на самом деле не виноват, до того, как они дойдут до сестры, но сейчас он не мог набраться смелости. Цзыдянь обещал, что будет связываться с ним по ночам, ненадолго, а так как во сне время течет иначе — он успеет собраться с духом и правильно извиниться. Словами, потому что никакие действия не смогут объяснить шисюну, что во всем виновен только Цишань Вэнь. Ничего, он разрешит эту проблему до прибытия в орден матушки.       Было утро третьего дня, и им предстоял долгий путь.