Хиганбана

Казалось, что весь мир разбился вдребезги. Сквозь пелену сна я слышал лишь спокойный шум ветра, изредка сопровождаемый более громкими звуками; что-то внутри меня трепетно повторяло, что там, дома, совсем другая атмосфера - ежедневная рутина резко сменилась на новые ощущения. Но на самом деле я, наверное, не мог чувствовать ничего, кроме обжигающей боли. Она была практически везде, в каждом месте моего израненного тела - каждая мышца, сухожилие, абсолютно всё терзало и мучало меня, не давая спокойствия. Мне сложно понять, что произошло, как долго это происходит и за что мне дана такая странная судьба. Но сквозь любые размышления я инстинктивно дотрагиваюсь рукой до доспеха, будто я давным-давно держал это за привычку. Я не имею ни малейшего понятия, зачем я это делаю - прикосновения к нему не дают ничего, кроме слабого и пробивающегося сквозь остальные ощущения чувства прикосновения к холодной поверхности искусно выкованной защиты. Неужели это и правда было так важно проверить? Казалось, что это касание вернет мне волю к жизни и даст новые силы, подарив повод для надежды. К сожалению, нет. Он был ледяной, в отличии от моего тела - да и очевидно, лежащий вокруг снег сделал его таким. Но всё же, столь любопытная деталь привлекла моё внимание. Я решился проснуться. Взглянуть окружающей меня правде прямо в глаза. Снег дома появлялся не так часто, но он всегда был белый - это я помню. А вот окружающее меня снежное полотно было алое. В ужасе я наклонил голову вниз, чтобы увидеть, что вся моя грудь была ужасно изранена и истерзана, а новые порезы восстанавливались прямо поверх старых. Боль была такой сильной и покрывала такое большое пространство на теле, но я не обращал на неё внимания, как и на окружающий меня холод, шокированный этим зрелищем. Кожу можно было сравнить с полотном импульсивного художника, который не может остановить порыв идей, каждый раз рисуя новое изображение яркими красками поверх предыдущего. Снег впитал в себя красную жидкость - она была везде, и всю мою одежду можно было смело назвать растерзанным тряпьем, несмотря на вышитые на порванной ткани изысканные узоры, блестящие от любого попадания на них света. Стоило мне посмотреть налево, как взгляд упал на окровавленный меч, лежащий рядом со мной. Я даже не мог понять, чей он… Моё ли это оружие или же жестокого воина, который без доли страха жесткого со мной расправился. Но что-то отвлекло меня от размышлений. От одной только мысли о совершенном в мою сторону наказании стало только хуже; тело вновь пронзила острая боль, заставившая слёзы выступить на испачканном лице. Они бесконтрольно лились по моим щекам, и я вновь упал на снег, продолжая рыдать. И в тот момент я осознал, что не могу определиться, что же сейчас страшнее - моральная боль или физическая. Неужели такой безымянный я заслужил всё это? Страшные мысли мелькали перед глазами, заставляя себя ненавидеть. Я не мог даже представить, за что мне такие мучения. Хрипы и стоны вырывались наружу, нарушая тишину в таком укромном и неизвестном месте, где я был абсолютно один. Ко мне пришла мысль - должно быть, с такими ранениями любой отправился бы на тот свет. Я замер в ужасе. Еще раз окинул взглядом собственное тело. Не может быть такого, что с подобными ранениями люди остаются в живых. Почему я не умер? После стольких ощущений казалось, что смерть вот-вот придёт, но раз за разом приходила лишь новая порция боли, заставившая потерять счёт времени. И тут меня осенило. Не ранения и причиненная жестокость являлись моим наказанием. Терзающая боль исходила лишь от попытки моего несчастного тела исцелить тяжёлые раны и порезы, с чем оно справлялось, забирая в качестве цены любой покой и оставляя мучительные ощущения. Оно восстанавливалось, а не увядало. Было ужасно страшно это признать, но моим наказанием было именно бессмертие. Уставившись уставшими глазами на небо, я продолжал лежать, практически не двигаясь. Казалось, что это лишь ужасный сон, который надо просто пережить, но боль была самая настоящая. Зачем исполнять такое наказание, если оно не оставит никакого эффекта? От прошлого меня осталось лишь это тело и меч, а израненный я понятия не имел, кто же я такой. Хотелось взглянуть на того человека, который подвергся всем этим ужасам - было трудно назвать его собой - и посмотреть ему прямо в глаза, изучив эмоции, мелькающие на этом лице. Гордость за содеянное? Парализующий страх? Доля разума во мне понимала, что даже с утерей воспоминаний грешник не стал другим человеком. Но бесконечная жизнь требовала борьбы, новых эмоций и впечатлений; и как же мерзко думать, что кто-то считает это благословением. А оставленный в снегу меч, покрытый багровыми разводами, терпеливо стоял и ожидал своего попутчика. Пройдёт ещё немало времени, когда тот сможет встать на ноги, не плача от боли.