После любви.

Для того, чтобы повеситься необходимо было сделать усилие не только моральное, но и физическое. Попрощаться со всем, что наполняло Его быт, затем с остатками того, что оставалось в душе, и, наконец, без страха принять свою смертность – это Он уже мужественно прошёл, и потому оставался чрезвычайно спокоен. Но мысль о том, что придётся встать с пропахшей дымом и чем-то сладким простыни, надеть уверенным движением старые тапки, а затем выполнить последовательность бытовых действий вроде снятия люстры, закрепления верёвки и прочего, угнетала даже этот равнодушный ко всему, сломленный болезнью разум. Впрочем, ожидание становилось невыносимым. Он перевернулся на другой бок, спиной к стене, и принялся изучать убранство комнаты. Великолепный творческий бардак с разбросанными повсюду вещами, когда-то важными бумагами, игрушками для кота, грязной посудой и двумя билетами в театр, настолько шокировал любого, кому бы взбрело в голову сюда войти, что совершенно отвлекал внимание от трещин в потолке, покосившегося окна с ржавыми ручками и пустоты квартиры. Он снова повернулся, теперь уже на спину и тупо смотрел в потолок. Мёртвую тишину нарушал ровный стук часов, как будто отмерявший чьи-то шаги. Он знал, что скоро дом снесут и уже сейчас в нём оставалось лишь несколько жильцов. Знакомство с ними принесло бы много хлопот, так что спускаясь по грязной лестнице в подъезд со сломанной входной дверью, Он всегда поднимал воротник и шёл быстрым шагом, словно куда-то спешил. Хотя, возможно, в те дни Он действительно куда-то спешил, раз находил в себе силы вылезти из этого затхлого лабиринта. Наверное шёл к Ней. Или за кормом для кота. Пушистый дармоед умер почти без мучений. Несколько секунд хрипел, дёргая лапами, после чего вдруг вытянулся, и остался лежать неподвижно, глядя пустыми глазами в тёмно-серое небо. Он закопал последнего товарища во дворе, у дома, на пустом поле с грязно-зелёной травой. На следующий день на могиле лежал букетик из ромашек, одуванчиков и сирени. Он не видел, как Она принесла его и как плакала, если ещё могла. Она не любила животных, но кот всегда вызывал в ней тёплые чувства, точно заставляя своим мурчанием смягчиться и нежно потрепать его за ухом. Цветы время от времени появлялись. К Нему Она не заходила. Тяжело вздохнув, Он снова отвернулся к стене. Необходимо было отогнать скверные мысли, поэтому Он принялся вновь обдумывать самоубийство. Больше всего проблем, не считая сломанного стула на который теперь невозможно было встать, приносила предсмертная записка. Негласные правила приличия предполагали её написание, тем самым отодвигая мероприятие. Он раскинул ноги на всю кровать, схватился обеими руками за голову и направил взгляд на кусочек бледно-серого неба, который виднелся через мутно-пыльное стекло. Итак, начать стоит, пожалуй с объяснения причин. Загвоздка начиналась уже здесь. Причины казались настолько очевидными, что подробно расписывать их и отнимать тем самым время у полиции было бы просто невежливым. В конце концов, кто из нас не помышлял бы о самоубийстве, не будь на свете людей, которых наша смерть расстроит? Он услышал где-то вдалеке скрип, но лишь мельком посмотрел на незапертую дверь и продолжил мозговой штурм. Может быть, стоит написать слова благодарности. Она, конечно, только усмехнётся на них, как и всегда реагировала даже на намёк каких-то чувств, но это уже не будет ничего значить. Впрочем, высокопарная лирическая фраза или глубокомысленные три точки на обрывки листа, также станут жертвами Её насмешки. Скрип послышался чуть ближе, словно кто-то медленно шёл через весь дом. А может написать стихи... Она их любила когда-то. Хотя, потом все возненавидела и осмеяла. Не стоит. Он снова тяжело вздохнул и повернулся лицом к двери. Её уже ничего не трогает, так к чему стараться. Небольшое усилие, и дело с концом. Дверь медленно распахнулась и вошла Она. Поглядев с безучастным видом на хаос, заполнявший комнату, прошла к стене, где стоял видавший виды стул, и аккуратно поднеся его к кровати, села, закинув ногу на ногу, и устремив на Него равнодушный взгляд. Он молча наблюдал за этими манипуляциями. Сердце колотилось, но Он подавлял в себе любые проблески чувств, чтобы не разозлить Её. Она давно не приходила. С минуту длилось молчание. Она лениво обвела взглядом некое подобие стола, заваленного не пойми чем, и вдруг замерла, заметив на столе билеты в театр. У Него в голове мелькнула мысль, что стоило их спрятать, но было уже поздно. Больше года назад, Она достала для них билеты, как счастливый ребёнок предвкушая тот день. Пойти не удалось. Потом Она постепенно возненавидела их любовь, поэзию, радость, жизнь, а Он хранил эти билеты, как воспоминания о прошлом, где они были счастливы. Воспоминания Она ненавидела больше всего. — Сожги их –негромким, равнодушным голосом произнесла Она. Он молчал. Любовался Её профилем и пытался вспомнить где лежат спички. – Хотя, знаешь, – Она потянулась к карману и выудила оттуда зажигалку – не надо. Я и сама справлюсь. Приятный запах дыма заполнил комнату. Она сосредоточенно стряхивала пепел на пол, наблюдая как исчезают в огне буквы, цифры, прошлое. Стул издал жалобный скрип и повалился на пол. Она соскочила с него, и задумавшись на пару секунд подсела к нему на кровать. — Что ж, теперь, способ которым пользовались и Есенин, и Цветаева, и, если верить писаниям, Иуда, недоступен, не так ли? – насмешливо произнесла Она, переводя взгляд с того, что стало грудой дерева, на Его глаза. Он внутренне похолодел и, по всей видимости, эти переживания слишком чётко отобразились на Его лице, потому что Она, не меняя равнодушного взгляда, захохотала. — Неужели ты думаешь, что я не замечала твоих настроений последние месяцы? Или то, как аккуратно ты вытащил из хаоса своей комнаты именно верёвку и стул? — Почему же ты ничего не говорила? – Его голос был сиплым и чуть неуверенным. Она перестала смеяться, но продолжала с усмешкой, невозмутимо перебирая в руках зажигалку: — А зачем? Чтобы сбить твой романтический настрой и лишить тебя единственного повода для мечтаний? Он почувствовал раздражение, которое практически всегда возникало сразу после Её появления. — Как бы то ни было, тебя это не касается, – начал Он с деланым равнодушием, но не удержавшись продолжил, – так что, если всё, ради чего ты пришла – это развести костёр и подействовать мне на нервы, то ты справилась со своей задачей, будь добра уйти. Она еле слышно залилась невесёлым смехом, но вдруг, отбросив зажигалку, залезла на кровать, и придвинувшись к Нему, некоторое время просто смотрела в Его лицо, словно изучая в первый раз. — Ты не сделаешь этого – прошептала Она, нежно проводя пальцами по щеке– ты слишком слаб, и сам это знаешь. Они молчали, глядя в глаза друг другу. Он понимал, что Она как всегда права, и это лишь сильнее злило. — Ты приходишь, когда тебе этого захочется, злишь меня, насмехаешься,  провоцируешь на эмоции, которых сама не испытываешь, а потом снова исчезаешь. – как-то задумчиво произнёс Он. Она молчала, лёжа у Него на груди и слушая неровный ритм уставшего сердца. – Да. – наконец сказала Она. – но только благодаря этому ты ещё жив. Она снова посмотрела ему в глаза, с чем-то, напоминающим интерес, но прикрытый слишком большим равнодушием. — Хочешь.... – начала Она шёпотом, медленно приближаясь к Его лицу – хочешь... я убью тебя? — Да... – тихо выдохнул Он, притягивая Её к себе. Больше не было места бессмысленным разговорам, вопросам о чувствах, упрёкам об очередном исчезновении. Какая разница, если сейчас они были вместе. И только случайно затерявшийся в доме, один из последних жильцов, мог услышать приглушённые стоны и шёпот за незапертой дверью. – У меня есть револьвер – с долей нежности произнесла Она, обнимая Его. – Отлично – отвечал Он слегка рассеянно, поглаживая Её спину и плечи. Хотелось продлить это мгновение. За окном начал накрапывать дождь. Она была уже одета и серьёзно настроена. — Правый висок. Потом вложу тебе в руку и уйду. Из автомата позвоню в полицию. — Иди через чёрный ход, точно не встретишь жильцов. Они замолчали. Он внутренне восхищался Ею как никогда, и казалось даже любил бы, не будь одно только слово это под запретом. Она тихонько подошла к нему, встав на колени перед кроватью. Револьвер чуть дрожал в Её руке. Он улыбнулся и протянул Ей руки. Когда-то Она безумно любила объятия. Больше, чем поцелуи. Он лёг, не чувствуя страха, и закрыл глаза. Она поднесла револьвер к виску. — Спасибо – спокойно произнёс Он, не открывая глаз. — Прощай – тихо прошептала Она. Гулким эхо по пустынному дому раздался выстрел. По карнизу барабанил дождь, ветер завывал через щели в окнах, сливаясь в одну печальную песню с Её рыданиями. Поцелуи в ещё тёплый лоб, несвязные слова, и слёзы, слёзы... Словно майская гроза проходила в Её душе, давно походившей на пустыню. Она страдала, Она чувствовала, Она была живой. Но пустыня остаётся пустыней. Дождь прекратился, слышно было как стекает вода по карнизам и трубам. Она тихо вышла из дома, вдыхая свежий воздух. Абсолютная, вечная пустота была у Неё внутри, а значит и вечный покой. Она небрежно сорвала ветку, с мокрого куста сирени и бросила на могилу кота. В последний раз оглянувшись на маленький, грязно-жёлтый дом, не вызывающий никаких чувств и сожалений как и всё вокруг, Она медленно отвернулась и пошла прочь.