Быть твоей родственной душой – лучшее, что случалось со мной

       Вэнь Кэсин часто крутится во время сна. Ему снятся кошмары, в которых он зовёт маму и папу, или кричит на своих врагов. Иногда он плачет, однако после нескольких минут ворочанья всегда просыпается в холодном поту и ещё долго не может уснуть. И только Чжоу Цзышу знал это, как никто другой. Ведь он сам почти каждую ночь застаёт Вэнь Кэсина в измождённом состоянии, после очередного дурного сна из воспоминаний, что спустя даже двадцать лет не могут оставить дорогого ему человека в покое. И как будто Чжоу Цзышу не смущает тот факт, что они спят в одной комнате, чтобы по ночам успокаивать внутренних бесов друг друга, поддерживать и выслушивать в такие важные моменты. После трёх месяцев, проведенных на холодной горе, они сблизились ещё больше. И дружеские объятия стали привычным делом, для которого не требовалось какой-либо причины. Просто обнять, чтобы молча сказать: спасибо, что ты рядом. Спасибо, что ты со мной. И прямо сейчас, когда Вэнь Кэсину снилось очередное воспоминание, измененное его сознанием, ставшее ещё более страшным и травмирующим, он будит Чжоу Цзышу. Тот лежит совсем недалеко, их кровати стояли близко, даже чжана расстояния бы не набралось. Всего лишь около чи. Темной ночью Чжоу Цзышу просыпается от тихих всхлипов, где иногда можно было расслышать хриплое «А-Сюй». Сразу разворачивается и протягивает руку, сжимает чужую, холодную, дрожащую. Нарушитель его сна начинает шептать все быстрее и судорожнее, пытается вырваться, но Чжоу не даёт. Наверно, думает Цзышу, его должны были напрягать настолько частые ночные казусы, когда его сон, что спустя столько лет наконец имеет шанс стать нормальным и полноценным, постоянно нарушают. Но как бы он не пытался, ни капли раздражения в своей душе найти не мог. В конце концов, он больше десяти лет не мог спать спокойно: сначала времена, когда он был главой Таньчуан, а после гвозди в груди. Да и он чувствовал, что не помочь своей родственной душе в такой момент просто не мог. Ведь из-за кого тот сейчас седой? Вэнь Кэсин начинает глухо стонать, как будто от боли, и Чжоу Цзышу понимает, что конкретно сегодня все хуже, чем обычно. Он приглядывается и видит влажный блеск на бледных щеках. Поднимается и садится на чужую кровать, рядом с Кэсином, продолжая сжимать его руку в своей. Того секунду трясет как в припадке и он резко встаёт, сразу же утыкаясь в Чжоу Цзышу. Дышит загнанно, а пальцами почти царапает спину, пытаясь ухватиться крепче, как за последнюю надежду выжить. Задыхаясь от слез, хрипло произносит: — А-Сюй, ты здесь. — Я здесь. Рядом. Все хорошо, Лао Вэнь. Кэсин дрогнул всем телом и прижался ближе, положил седую голову на плечо. Чжоу Цзышу ясно почувствовал тепло, окутавшее все тело. Его грудь к груди чужой, часто вздымающейся, и руки, что обвивали торс и плечи. И дыхание, что ещё две недели назад показалось бы обжигающим, пока они были в вечно холодных горах. — Как ты? — спрашивает Чжоу Цзышу, отметая куда подальше мысль о том, чтобы спросить, что Кэсину снилось. Захочет — расскажет сам. — Мне лучше, А-Сюй. Спасибо тебе. И жмется ещё ближе, хотя казалось бы, а куда дальше? Смотрит в глаза напротив, мягко оглаживает и разминает плечи, что болели из-за напряжённого дня, проведенного с учениками. Улыбается. Дурак, ведь плакал только что. Он уже практически сидит на коленях друга, все ещё заплаканный, точно с красными пятнами на лице, но в темноте видно плохо. Жмурится и тихонько смеётся: — А-Сюй. — Мгм? — от удовольствия Чжоу Цзышу немного откидывает голову назад, так как этот массаж был так сильно необходим ему, а Кэсин как всегда угадал все его желания. — Давай сдвинем кровати? Все равно мы каждую ночь приходим друг к другу. И толь от усталости, толь от столь хорошего массажа шиди, но после тех слов Цзышу ничего не помнил. Однако проснулись они практически в обнимку, так как все-таки сдвинули кровати ночью.

* * *

— А-Сюй, — позвал Вэнь Кэсин и ткнул лежащего друга под бок. Чжоу Цзышу отмахнулся от его руки, даже не открыв глаз. Прошло уже, может быть, две недели с того момента, как они сдвинули кровати. И да, так действительно оказалось удобнее. Чтобы успокоить Кэсина, однажды и Цзышу, хватало просто протянуть руку чтобы очутиться в теплых успокоительных объятиях. И, на тайную радость обоим, сон в обнимку тоже стал в порядке вещей. Мужчины не разговаривали об этом, ведь это было как будто само собой разумеющееся. И сейчас Чжоу Цзышу лежал всего в чи от лица Кэсина, собирался спать. Сегодня опять был тяжёлый для него день. Все те дела, что были запихнуты в долгий ящик пока его не было, и что игнорировались первые полмесяца по приезде в Усадьбу Времён Года, наконец, всплыли, и их пришлось решать. То привезти, там увезти, тех организовать. Все это очень вымотало бывшего главу Таньчуан. Да так сильно, что по приходу в дом, где его после своих не столь многочисленных дел ждал Вэнь Кэсин, не смог даже самостоятельно помыться. И самому Вэнь Кэсину стыдно признаться, что ему слишком понравилось помогать раздеваться своему шисюну и аккуратно, мимолётно прикасаться к упругой коже медового оттенка, пока тот этого даже не замечал. И как ему нравилось, когда от его массажа тот тихо вздыхал и прикрывал глаза, практически засыпал в бочке для омовения. Это, как ему казалось, было наверно уж слишком для двух холостых мужчин, живущих вместе. Но его успокаивала та мысль, что если Цзышу позволяет ему все эти вещи, то он не против. И другая мысль, очень щекотливая, уже много дней не давала ему покоя. Эти тонкие губы, что говорили про якобы холодное сердце их хозяина, слишком манили Кэсина. Да и весь он — Чжоу Цзышу, бывший глава Таньчуан, нынешний глава Усадьбы Времен Года, его шисюн, очень хотелось больше. Кэсин не намерен игнорировать зов. — А-Сюй? — игриво позвал он, ни на что на самом деле не надеясь. — Делай, что хочешь. Сердце Кэсина начало биться быстрее, а мозг неожиданно потерял весь свой скудный здравый рассудок. Эта фраза, брошенная невзначай, могла быть равносильна фразе «отстань от меня и дай поспать», но также могла и означать, что Цзышу понял все желания Кэсина или научился читать его мысли. В зобу сперло от предвкушения, ведь Кэсин все-таки принял вызов буквально: начал целовать, как и хотел. Сначала зарылся рукой в черные волосы и погладил ухо, к которому, кажется, он никогда ещё не прикасался вот так. Приблизился к смуглому лицу и поцеловал в лоб, аккуратно и долго, как уже давным-давно хотел. Поцелуй, что содержит в себе все слова благодарности, что существуют на свете. Потом в висок, чтоб показать, что любит и снова благодарит. Что относится трепетно, по особенному — как ни к кому другому. В закрытое веко, чтоб показать, как сильно доверяет. Как хорошо с ним, как спокойно. В щеку, чтоб показать, что быть твоей родственной душой, лучшее, что со мной случалось за тридцать лет жизни. Кэсин смотрит на Цзышу и он может разглядеть еле видимую улыбку на его лице. Он все ещё пытается заснуть? Мужчина разворачивает его на спину и почти садится на бедра, нависает над уставшим Цзышу, расставив руки по обе стороны его плеч. И наклоняется ближе. Несколько раз целует в шею, чтоб показать и поделиться теми чувствами, что разъедают его уже несколько месяцев. Те ощущения полного доверия, что он вновь открыл с ним спустя двадцать лет скитаний, та страсть, что была в нем все это время, но не показывалась, даже не намекала на свое существование. И наконец, когда из всех мест лица Цзышу осталось только одно нецелованное — губы, Кэсин в неуверенности останавливается и оглядывает любимого. Тот легко улыбнулся и не открывая глаз, спросил: — Чего ты ждёшь? И теперь никаких сомнений не осталось точно. Кэсин наклоняется и целует желанные губы. Сначала осторожно, еле касаясь, а после наращивая темп, захватывая своими губами то верхнюю, то нижнюю губу Своей Родственной Души. Он наслаждается тем, что ему с охотой отвечают и затягивают обратно в постель, чтобы продолжить целовать дальше, жарче и напористее и когда-нибудь, точно, эта любовь сведёт его с ума.        Кэсин счастлив.