Черная нимфея

Солнечные блики играли в многочисленных подвешенных на тонких нитях к потолку кристаллах: маленькие разноцветные кусочки горного хрусталя, что отбрасывали радужные тени на деревянные стены дома. В воздухе застыл тонкий сладковатый аромат свежесорванных цветов и корицы, но даже этот до боли привычный аромат дома не мог перебить едва ощутимый, приторный и до боли противный запах духов девушки, сидящий напротив. В стоящей на столе кружке с чаем медленно кружился листик мяты; он то плавно оседал на самое дно, то вновь всплывал к поверхности, словно исполняя неизвестный никому танец. Тадасе, не моргая, смотрел на поверхность чая в кружке: слова собеседницы проходили мимо него, сливаясь в неразличимый белый шум, а многочисленные бабочки в волосах мирно дремали, порой лениво хлопая узорчатыми яркими крыльями. То, что сообщала девушка, едва ли имело ценность и срочность для кого-то кроме неё — иначе бы его сознание не растекалось, словно тающее на солнце масло. Сонно моргнув, он заставил себя придти в чувство и посмотреть на собеседницу. Юная девушка: изящное кукольное личико, короткие светло-розовые волосы, придающее образу какое-то необъяснимое очарование, и большие яркие глаза, подобные кусочкам чистого янтаря, или топаза, или…какие там еще существуют драгоценные камни с таким оттенком?.. в которых застыла неприкрытая ярость. Она…красива? Кажется да, именно подобное юношам его возраста положено считать красивым. Тадасе не знал — он никогда не испытывал к окружающим его людям того, что они зовут симпатией или любовью. Даже чья-то красота для него понятие более объективное: он оценивал людей наравне с другими порождениями окружающего мира, лишь с эстетической точки зрения. А как же её всё-таки зовут? Она говорила как-то на А. А, а, а… —Вы поможете? — отчаянно выпалила она, и её тонкий голосок в тишине был перезвоном серебристых колокольчиков. Тадасе слегка склонил голову вбок, отчего челка выбилась из удерживающих её заколок и упала на лицо, закрыв обзор, а бабочки в волосах недовольно затрепетали — они, в отличие от хозяина, прекрасно слышали каждое произнесенное слово и то, что говорила девушка, им ужасно не нравилось. Он привел прическу в порядок, вновь стянув волосы в тугой хвост, и мимолетно погладил кончиками пальцев крылышко одной из бабочек. —Простите, но что именно нужно? — слабо улыбнувшись, поинтересовался он, надеясь, что девушка спишет его незаинтересованность на присущую всем ведьмам чудаковатость. Так и произошло: собеседница презрительно сморщила милый курносый носик и что-то едва слышно прошипела сквозь зубы. — Снять с него приворот! Я более чем уверена, что эта стерва его приворожила! Ну не мог мой Икуто так резко меня разлюбить! Ах, вот как. Девушка всего лишь была обиженной возлюбленной, которая не хотела верить, что причины их расставания могут быть очень земными. Не единой мысли, что парень её разлюбил, что возможно любви никогда и не было, а парень лишь пользовался ей — зато точно виновата магия. Во всем у людей виновата магия? Как удобно. —Не хочу разочаровывать, —мягко начал Тадасе, обхватывая кружку ладонями и грея озябшие пальцы — сердце билось совсем медленно и едва-едва, отчего кровь вставала в венах и слабое человеческое тело мерзло, — но если бы произошло нечто подобное, я бы знал. В последнее время не было никакого магического воздействия. —Но если! — девушка не сдавалась и отчаянно цеплялась за любой шанс, что вся эта ситуация всего лишь ошибка и несправедливость. —М, только если, — коротко выдохнул он, постукивая пальцами по керамике. Он не хотел этого говорить; меньше всего Тадасе прельщало участвовать в чьих-либо разборках из-за нераздельных чувств, и единственное чего ему хотелось — проспать пару суток подряд. Ночной ритуал потребовал слишком большого вложения сил — даже больше, чем обычно — поэтому сейчас он едва ли чувствовал себя способным сделать хоть что-то. Но что-то в этой истории цепляло и не давало так просто отправить девушку восвояси. — если бы я мог взглянуть на его ауру, то сказал бы точно — есть приворот или нет. Лицо девушки просияло и она тут же соскочила со стула, задев кружку с чаем. Содержимое выплеснулось на светлую древесину обеденного стола, оставляя после себя темные пятна. Тадасе вздохнул, переводя взгляд на капельки, падающие на пол. Девушка радостно хлопнула в ладоши. —Тогда идем! Я как раз знаю, где у них свидание! —Сейчас…? — растеряно пробормотал Тадасе, не понимая чего девушка хочет от него. Он рассчитывал, что эта фраза хоть немного успокоит распалившуюся девушку и та, наконец, оставит его в долгожданном одиночестве, но кажется ошибся. —Конечно, —кивнула она и, нагло схватив за руку, потянула за собой. Тадасе поморщился и едва сдержался, чтобы грубо не выдернуть руку. Чужое прикосновение обожгло раскалённой сталью а противное тепло ладони, что сжимала его запястье, впитывалось в кожу ядовитой грязью. Чем он успел так прогневать древних богов, что те решились на столь отвратительную шутку? —Ох, простите, — тут же опомнилась девушка и отдернула руку, выпуская его запястье из крепкой хватки. Видимо, внезапно вспомнила что все дети древних богов неприкосновенны. Что ж, похоже для неё не все потеряно. Тадасе покачал головой, прикрыв глаза. Резкий порыв ветра ворвался в дом через открытое окно и заставил многочисленные кристаллики сталкиваться с друг другом и порождать мелодичный перезвон. Где-то в кронах деревьев и саду мелодично перекликались птицы, а из раскрытого окна сладко потянуло дурманом лилий, растущих под окном. Он поддел резинку, переплетая хвост в расслабленную косу. Бабочки пришли в движение, меняя собственное положение в волосах и собираясь в подобие венка, а легкие мимолетные прикосновения тонких лапок к чувствительной коже головы дарили приятный успокаивающий зуд. Девушка с нескрываемым восторгом, несколько неприлично уставилась на его волосы, наблюдая за тем, как бабочки открывали и закрывали яркие резные крылья. — Успокоились, — едва слышно прошипел Тадасе и бабочки резными аляповатыми заколками замерли на макушке. Он снял с вешалки плащ и накинул на плечи. Кроваво-алая ткань заструилась по плечам, скрывая тело привычным защитным коконом. Конечно, летом всякая нужда в плаще отпадала, но он не мог позволить себе выйти из дома без него. —Идем? — поинтересовался Тадасе. Девушка кивнула. Та привела его к какому-то маленькому трактиру — само существование этого место в их богами забытой деревушке, что находится вдали от любого города, вызывало множество вопросов — возле которого под тканевым навесом были выставлены столики для тех, кто желала перекусить на улице. Девушка указала ему на парочку за самым дальним столиком: молодую девушку с длинными белокурыми волосами и её спутника. Парочка что-то увлеченно обсуждала: девушка активно жестикулировала и порой заразительно смеялась с собственных слов а парень напротив с нескрываемой нежностью смотрел на неё. Тадасе медленно моргнул, борясь с назойливым желанием натянуть на макушку капюшон плаща, чтобы спрятаться от многочисленных взглядов жителей деревни, и посмотрел на сидящего за столом, якобы привороженного парня: растрепанные иссиня-черные волосы, бледная кожа, правильные черты лица. И абсолютно чистая, светлая аура без каких-либо следов магического вмешательства. Он судорожно вздохнул, кончиком языка облизнув пересохшие губы — ну вот, бессмысленная трата времени, как он и думал. —Ну?! — нетерпеливо и слишком громко поинтересовалась его спутница, невольно привлекая внимание беседующей пары. Те повернулись в их сторону и на лице парня застыло непонимание, сменившееся раздражением. —Аму, какого черта? — холодно поинтересовался он, подойдя к ним, — ты опять следишь за нами? А, точно. Её имя — Аму. Какая глупость, немудрено что он забыл. —Н-нет, я…— испуганно проблеяла девушка, но уже кажется и сама понимала, что оправдаться не получится. Гуляющие по улицам люди стали останавливаться, чтобы поглядеть на забавную сценку. Тадасе слегка поморщился, переводя взгляд на обвитый цветочной гирляндой столб, что поддерживал навес. Как же шумно. —А это еще кто? — ох, кажется его заметили. Тадасе раздраженно глянул на него и парень испуганно попятился. Редко кто мог выдержать его прямой взгляд — всё же ярко-алая радужка пробуждала у каждого человека чувство неестественности и нечеловечности. Но когда их взгляды встретились, он тут же пожалел об этом. Резкий порыв ветра заставил покачнуться один из ярко горящих факелов, и тот упал на навес. Легкая ткань тут же ярко вспыхнула, заставив людей засуетиться подобно встревоженным муравьям. Тадасе перевел взгляд на пламя — яркое-яркое, опасное и пожирающее все кругом. Духи встревожены, древние боги злятся а он… Вновь теряет самого себя. Гнилое дело. Он поспешил прочь от пожара, от недовольных яростных людей, от собственных мыслей и от мальчишки с глазами цвета глубокого синего моря, которые несколько лет не давали ему покоя. Глупая девчонка Аму нагнала его уже практически у дома — ну что за привязчивое создание? Тадасе резко остановился, развернувшись к ней и Аму замерла, подобно испуганному крольчонку в свете факелов охотников. Бабочки в его волосах взмыли в воздух и закружили вокруг, вызывая больше не восхищение, а жгучий страх. —Не было никакого приворота, — едва подрагивающим от сдерживаемых эмоций процедил он, — он просто использовал вас, а потом бросил. Как и всех других. Почему даже мне известен его характер?! Аму задрожала, стиснув пальцами собственные плечи. О дурном нраве главного красавца деревни было известно всем — деревня полнилась слухами о том, как он обманывал девушек, использовал их, а затем бросал и искал новую жертву. Но почему-то его пассии были до последнего уверены, что он любил их по-настоящему. Мелко закапал дождь, грозясь перерасти в ливень, и Тадасе, посчитав что их разговор окончен, поспешил в дом. Только промокнуть сегодня еще и не хватало. Он был уверен, что девушка за ним не пойдет — скорее побежит домой рыдать в подушку, а может даже и топится к ближайшей реке, но это были уже не его заботы. Но Аму всё-таки вернулась — глубоким вечером, уже практически ночью, когда мелкий дождик превратился в жуткий ливень. Мокрая, продрогшая, но с мрачной решимостью во взгляде. Этот взгляд ему сразу не понравился — так обычно смотрят те, кто готов пойти на всё, ради своей цели. И не зря, потому что, следом она сказала то, что заставило его внутренности противно заныть. —Я хочу, чтобы он любил только меня. Это возможно сделать? Тадасе тяжело вздохнул, ощущая как на кончике языка корчит пепел, а бабочки вновь беспокойно засуетились. Он понимал, что девушку нужно выгнать, стереть память, а может даже припугнуть, чтобы она больше не смела приближаться к нему, но не смог. Нужно сделать это — гудело у него внутри зовом давно сгоревших погасших звезд — выполнить её просьбу и насладится зрелищем. Ведь богам так скучно. —Есть способ, — тихо отозвался он, опираясь спиной о стену и стараясь не смотреть в собственное отражение в зеркале напротив, — вино из черной нимфеи. Сильнее приворотного снадобья не найти. Всего один глоток и он во веки веков будет любить только вас. —И…и где найти это вино? — в голосе Аму звенела робкая надежда рожденная из абсолютного отчаянья. —Я могу приготовить его, — выдохнул Тадасе, с нескрываемой горечью понимая, что вновь придется наведаться на старое капище. А ведь он клялся, что после того дня не сделает ни шагу туда. —А какова цена? — поинтересовалась она, видимо осознав что за подобную услугу нужно будет заплатить особую цену. В первый момент Тадасе хотелось ехидно оскалиться и потребовать у них первенца — ведь так положено поступать всяким злобным колдунам? — но решил не пугать и без того взвинченную надломленную девушку. Мало ли, согласится еще? —Вы заплатите, но не мне, — покачал головой Тадасе, — я лишь проводник, что исполняет их волю. Он красноречиво глянул наверх и Аму поспешно закивала, глядя на него с немой робостью: так смотрят на что-то тайное и сакральное. Смешно — все почему-то считают, что боги обязательно должны быть сверху, не понимая что боги обитают везде и во всем. —А еще, мне нужна ваша кровь. —Кровь, — нахмурилась она; эта просьба неожиданно разрушила морок таинства и вернула девушку в сознание, — зачем? —А на что мне делать привязку? — насмешливо поинтересовался Тадасе, — нет можно, конечно, использовать слюну… Но всё же ему это пить. Немного поколебавшись, Аму протянула ему руку, а после, когда темно-алая жидкость заполнила хрустальный флакончик, долго благодарила. Тадасе лишь качал головой, на каждое произнесенное слово — глупая влюбленная девушка была так слепа и не понимала, что желает натворить. Впрочем, какое ему дело? *** Капище встретило его пустотой и тишиной. Оно находилось глубоко в лесу, окружённое густой темницей из старых кедров. Руины храма окружало глубокое озеро, чьи темные воды казались практически черными — даже полная луна, господствующая на небосводе, не отражалась в них. Раньше, в давние времена, когда люди жили в согласии с богами, здесь был храм Богини Жизни, великой Матери, что породила весь этот мир. Самая почитаемая и любимая, та, чей храм никогда не пустовал и всегда был заполнен дарами и подношениями, в котором всегда горели фонари и благовония, в котором каждый мог обрести свой дом. А на глади, тогда еще, хрустально чистого озера, росли прекрасные белые лотосы, способные излечить от любой хвори. Но однажды люди предали собственных богов и разрушили их храмы. Люди не могли убить богов, но то было под силу их детям — и поддавшиеся тлетворному влиянию, полюбившие не тех людей, дочери и сыновья Богини Жизни обернулись против своей матери. И кровь великой Богини, окропившая капище, окрасила воды в черный, а святые чистые цветы увяли. А кровавый бог, нашедший тело мертвой возлюбленной, обезумевший от горя проклял всех людей и детей богов. Люди потеряли поддержку богов, а дети…потеряли возможность любить. А на месте прекрасных белых лотосов выросли выросли новые цветы — пропитание её кровью, страхом и болью, пропитанные предательством любимых. Черные нимфеи, способные одурманить и обмануть даже самое чуткое сердце. Тадасе опустил ярко горящий фонарь на землю и потянулся к собственной одежде. Любовная магия и без того дрянное дело, а уж вино из черных нимфей… Во что он вообще ввязался? Избавившись от одежды и зябко дернув плечами — ночи в их крае были довольно прохладные — Тадасе побрел к озеру. Бабочки остались на берегу, облепив ткань сброшенного плаща — для них, в чьих венах нет яда преданных богов и пепла погасших звезд озеро опасно, а его воды ядовиты. Прохладные воды сомкнулись над его головой, и мир потерял очертания. Он плыл, полагаясь на бьющееся в горле сердце и интуицию, что безошибочно указывала путь к магическим растениям — зрение в полной темноте было бесполезно. Здесь, в глубоких водах он впервые за долгое время ощущал себя дома, но это ощущение было обманчиво. Слишком легко поддаться ему и остаться на глубине, позволив сердцу прекратить биться, а мелким черным духам до костей обгладать плоть. Но пока нужно жить. Через пару гребков ноги и пальцы запутались в тугих гладких стеблях и он позволил себе вынырнуть на поверхность и наконец глотнуть холодного воздуха в горящие легкие. Сорвав несколько только расцветших бутонов, он поплыл обратно к берегу. На берегу его ждал неожиданный сюрприз в виде того самого парня, для которого ему придется делать приворотное вино — он опасливо глядел на его одежду и всё еще горящий фонарь. Причину его испуга Тадасе заметил, вглядевшись в свою одежду — там мелькали пестрые туловища раздраженных змей, что зло шипели на неожиданного гостя, не давая прикоснуться к оставленным вещам. —Успокойтесь, — в тон им зашипел Тадасе и змеи, услышав голос хозяина, устремились к нему, на ходу рассыпаясь в стайки светлячков и взмывая в воздух. Незадачливый парень обернулся вслед светлячкам, и наконец заметил его. —Ох, простите, — пробормотал он, нагло пялясь на его обнаженное тело, — я заблудился и увидел свет, подумал, что охотники либо лесники, но тут никого не было. Уже думал… —Что я решил топиться? — иронично поинтересовался Тадасе, нисколько не стесняясь собственной наготы. Среди жителей деревни озеро возле капища приобрело дурную славу из-за привычки глупых детишек с разбитыми сердцами обрывать тут собственную жизнь. Парень сконфуженно кивнул. Интересно, однако: думая, что хозяин вещей решил покончить с собой, он не спасти его захотел, а забрать фонарь. А он умен. И всё же назойливый взгляд, бродивший по изгибам тела, шрамам и татуировкам начинал раздражать. Собственных отметин Тадасе не стеснялся — всё же они были символами его дара и происхождения — но столь настойчивое внимание было непривычно. Подойдя к одежде, он бросил охапку цветов рядом с фонарем и принялся одеваться. А парень всё так же не отводил взгляда и заговорил лишь тогда, когда Тадасе надел плащ. —М, Тсукиеми Икуто, — для чего-то решил представится он. —Я в курсе, — отозвался Тадасе, поднимая фонарь и цветы. Светлячки обернулись безмолвным венком из ромашек, который плюхнулся ему на голову. Интересно: мало рядом с кем те оборачивались безучастными цветами. Не бояться или наоборот слишком боятся? Кажется тот хотел сказать что-то еще, но у Тадасе не было времени на пустую болтовню, да и желания её вести, поэтому он пошел прочь с капища. Икуто поспешил за ним. —Вы в деревню? —Нет, на старые кладбища, — хмыкнул Тадасе, — жертвоприношения проводить во славу кровавого бога. На чужом миловидном личике отразилось явное сомнение: кажется его спутник судорожно пытался понять шутит он или нет. Но всё же расслабился — видимо вспомнил, что культ кровавого бога давно мертв как и его последователи. Кровавый бог был единственным из всех древних богов, что требовал именно жертву в свою славу. Ну кроме Бога Мечей — но тот был духом и предвестником войны, а представить войну без смертей было сложно. И самым лучшим подношением для кровавого бога являлись красивые девственные девушки и юноши — довольно странные предпочтения для того, кто связан нерушимыми узами брака, но не ему судить вкусы богов. Тадасе еще раз мельком глянул на своего невольного спутника и тихо хмыкнул. Да уж, будь культ до сих пор жив и веди Икуто не столь праздный образ жизни, то был бы он первым кандидатом на ритуальное жертвоприношение. Или как они это там называли… Ублажить бога? Хотя, теперь понятно, почему спросом пользовались именно девственники. —Мы с вами раньше не встречались? —Встречались, — невесомо напрягшись, отозвался Тадасе, — днем, у таверны. —А, — тут же воскликнул Икуто, — точно! Вы еще навес подожгли. Ну так в деревне говорят… —Ничего я не поджигал, — отмахнулся Тадасе. Хотя и сам до последнего не был уверен в собственной непричастности — порой магия пыталась защитить его даже тогда, когда в подобном не было нужды. Но вот то, что на него сразу свалили всю вину, словно только он был виноват в несчастьях деревни, немного коробило. Нет, чтобы помолиться богам да попросить прощения… Впрочем, пустое. Парень шел за ним до самой деревни — похоже и правда заплутал. —А чего вас вообще ночью в лес потянуло? — отстраненно поинтересовался Тадасе, не из желания вести диалог, а в тщетных попытках заглушить зов голосов из леса. —А, да я, — неожиданно смутился Икуто, — я услышал что-то вроде…вроде звона и почему-то решил, что нужно узнать, что это. —Ясно, —хмыкнул Тадасе, пряча улыбку. Некоторые духи слыли огромными шутниками и часто любили заманивать некоторых жителей деревни в лес, чтобы развлечься с ними. Особенно часто их выбор падал на молодых красивых юношей. Расстались они у границы между лесом и деревней. Но в тот момент, когда Тадасе хотел пойти в сторону дома, его остановила чужая рука, ухватившая за край рукава. —И все же, — как-то неестественно тихо, едва шевелящимися губами заметил Икуто, — кажется, мы все же виделись и раньше…но я не могу вспомнить… —Знаете, как говорят, — отозвался Тадасе, слегка шевеля плечами, чтобы ткань плаща выскользнула из чужих пальцев. Кажется сердце пропустило удар, а может и вовсе перестало биться, — если что-то не получается вспомнить, значит это не имеет никакого значения. —Да, наверное, — растерянно протянул Икуто, и Тадасе, крепко сжав в ладони стебли нимфей, поспешил домой. Нельзя, нельзя, нельзя. Нужно закончить со всем этим и забыться. Может…может это даже и к лучшему, что внезапно появилась эта девчонка с приворотом — нет ничего хорошего в том что бы тешить душу гнилыми надеждами, насчет того, чему не суждено сбыться. На приготовление и настойку вина ушло около пяти дней, в течении которых девушка не давала ему прохода. Хуже всего, что спокойствия не было даже во снах. Каждую ночь ему снился темный храм, лунный свет, что проникал внутрь сквозь резные витражи и разноцветными каплями растекался по каменному полу, обсидиановый алтарь увитый розами, перезвон серебряных украшений, дурманящий запах черных нимфей и привкус чужой крови на языке. Это было что-то забытое и родное, что-то из иной жизни, той, где он не изгой-колдуй, презираемый всеми, а почитаемое божество, милосердия которого жаждали, а гнева боялись сильнее смерти. Не его жизнь, словно отблески света давно погасших звезд. И каждое утро он просыпался с мыслью, что нужно было всё же утопиться в том проклятом озере. Когда вино было готово, он выставил винную бутылку, внутри которой в фиолетово-черном напитке плавали белоснежные лепестки, на стол перед пришедшей по его сообщению девушкой. Аму растерянно смотрела на неё, словно не веря что это то, что нужно. —Это…мало похоже на вино, — неуверенно заметила она. Тадасе усмехнулся уголками губ а бабочки мелко затрепетали, словно в приступе едва сдерживаемого смеха. Он одним плавным движением вылил в бутылку кровь из флакона и напиток окрасился в благородный рубиновый цвет, присущий всем дорогим винам. Девушка схватила уже закрытую бутылку и прижала к груди. —Спасибо, — неловко улыбнулась она, но он лишь покачал головой. Все равно через пару дней она начнет его проклинать. Если у нее будут эти пара дней. Аму счастливой пташкой выпорхнула из его дома, предвкушая скорое воссоединение с возлюбленным, а Тадасе оставалось лишь глядеть ей вслед и сглатывать сухой пепел, горчивший на языке. Бабочки обратились тремя юркими куницами, прячущимися в воротнике и согревающими своими телами холодную кожу. Ему бы вскрыть грудную клетку и вынуть небьющееся сердце — все равно оно было совершенно не нужно — но какой в этом смысл? Какой вообще во всем этом смысл? Целую неделю деревню штормило — разрыв помолвки между Икуто и его невестой, скорая свадьба с Аму, и внезапная беременность той — слишком много событий для их небольшого изолированного от внешнего мира мирка. Тадасе часто в те дни появлялся на рынке: не из-за нужды в продуктах, а больше из-за дурного любопытства. Разговоров было много — общительные деревенские жители обсуждали новость очень бурно, строили разные теории, одна невозможнее другой, но на удивление это было первое, что за годы его жизни в деревне не было записано на его ведьмовской счет. И никто не предположил, что Аму могла одурманить юношу — что-то словно не давало им придти к такому выводу. Хотя, однажды встретив пару на улице, Тадасе и без использования дара видел, что тот под действием любовных снадобий — уж слишком говорящим был этот пустой, стеклянный взгляд, наполненный бескрайним обожанием. А вот девушка счастливой почему-то не выглядела: ранний брак и чужая любовь словно тяготили её. И об этом судачили деревенские жители — мол возлюбленный сжигал её своей гиперопекой и постоянной ревностью ко всем и порой даже запирал её в доме, боясь что она может уйти от него. И казалось вот она расплата за такое грязное преступление, но Тадасе чувствовал, что это еще не всё. У него внутри горели мертвые звезды, противоестественным жаром гоняя кровь по венам, а череп скребло посторонним шепотом на неизвестных языках. Что-то в мире смещалось и ломалось, а хрупкое слабое тело подобно камертону улавливало колебания и отзывалось на них. Тадасе забывался в глотках вина из черных кувшинок- цветов оказалось больше чем нужно и хватило еще на несколько лишних бутылок для личного пользования — но дурмана ядовитых цветов хватало ненадолго. Давным давно он бы принял это за зов богов, но древние боги мертвы, а звезды погасли. Остались лишь тающие крупицы света, с каждым годом становящиеся всё тусклее и шероховатые тени. И всё же нервы било током, а внутри всё замирало в предчувствии катастрофы. И интуиция не подвела — в одну из ночей Аму нашли мертвой. Ее тело было изрезано ножом, словно убийца в приступе слепой ярости стремился сделать ей как можно больнее. Тадасе мельком видел её тело на похоронах — и этот изуродованный кусок мяса был мало похож на ту прекрасную юную девушку, что страдала из-за неразделенной любви и беспокоилась из-за потери возлюбленного. А вот самого супруга и по совместительству новоявленного убийцу найти никто не мог. Тот словно исчез. И Тадасе бы обмануться лживым спокойствием: голоса наконец замолкли, а звезды потухли и в тело вернулся привычный холод. Но что-то было не так, словно маленькое пятнышко чернил вторгнувшееся на идеальную картину. И что это, Тадасе понял прогуливаясь как-то ночью по деревне. В какой-то момент свежий ночной воздух наполнялся сладковатым тошнотворным запахом разложения и крови. Он пошел на запах и наткнулся на кривоватый самодельный алтарь. Вокруг него горели три свечи из черного воска, а качестве подношения выступало сердце, украшенное бутонами черной нимфеи. Это заставило его нервно сглотнуть и судорожно стиснуть ткань плаща в вмиг онемевших пальцах. Вид кровавого подношения заставлял сердце глухо биться в горле, а по спине скользнула холодная капелька пота. Он не знал, что хуже: что кто-то решил восславить кровавого бога и принести ему жертву или то, что Бог на неё откликнулся. О спокойной жизни можно было забыть: над деревней нависла густая печать смерти. Пробудившееся из забвения божество было голодно и требовало больших жертв, а его новый слуга вряд ли собирался останавливаться. И Тадасе оставалось лишь гадать — когда одурманенный и одержимый яростью вдовец придет за ним.