…Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом.
Близнецы Руквуд родились в последний месяц лета, под первые раскаты того грома, что позже назовут Великой войной. Октавиус Руквуд едва успел дать им имена — имя, одно на двоих, — и трансгрессировал прочь из дома. На войну. А ровно четыре года спустя, в судьбоносном 1918 году, Август задержал в ладошках руку печальной матери и прошептал, впервые правильно выговорив «р»: — Отец не придёт. Мать и сестра расплакались. Едва ли они поверили ему, но Октавиус Руквуд и правда не пришёл ни в августе, ни в сентябре… Он так и не пришёл. В октябре его принесли портключом в грязной маггловской шинели — мёртвого. Но день, когда Августус впервые заглянул в будущее, остался его первым воспоминанием из детства, навсегда смешавшись со смутным видением матери в чёрном платье и незнакомца в гробу. И рыдающей навзрыд, самой не зная, почему, сестры. «Зачем реветь», — с раздражением думал тогда Август, пытаясь найти в своём маленьком сердце хоть долю тоски по отцу, — «по тому, кого даже не знаешь?» Разбитая чашка, пожар в кухне, новая метла, падение сестры с новой метлы, падение сестры с лошади, поездка к морю, падение сестры в воду, его падение в воду из-за толчка сестры… Августу воспитывали леди, но росла она настоящей сорвиголовой, и маленькие предсказания её брата стали обыденностью. Едва научившись писать, Августус стал тщательно записывать свои предсказания и старательно прятать ото всех дневник. Тогда он ещё не умел управлять своим даром; этот навык он позже отточил до совершенства под руководством Геллерта. Такого же, как и он, провидца. И лишь собственное будущее и власть над ним остались Августусу недоступны. Они были ещё детьми, когда Август заглянул в будущее сестры, держа в руках её ладошку. И улыбка мальчика сменилась криком ужаса, а сестра расплакалась от страха. Августус потерял сознание и очнулся на следующий день в горячке, напрочь забыв ряд ужасных видений: седую старуху с лицом сестры, две пары пустых, одинаково безжизненных глаз, круглолицего мальчика-сироту… Быть может, если бы мать и вызванный ей семейный целитель не решили стереть детям память, испугавшись за их чистые юные души, всё сложилось бы иначе… Но Августус поклялся матери больше никогда не заглядывать в будущее сестры. И близнецы росли, ничего не зная о том, что их ждало. *** Под последние отзвуки «ревущих» двадцатых близнецы Руквуд заканчивают Хогвартс. Августус, когтевранец, перфекционист до мозга костей, сверх меры увлечённый наукой, — блестяще, на одни «Превосходно». Гриффиндорка Августа, мятежная душа, не столь прилежна. «Неблагодарная, — ворчит Август, — я же говорил, какой билет тебе выпадет на трансфигурации! Впрочем, Августа и не собирается стать великим учёным. Это Августус рассылает письма во все концы Европы, и его сестре кажется, что тот состоит в переписке чуть ли не со всем научным магическим миром. И пока Августа покоряет гостиные и бальные залы на родине, её брат собирает книги в чемодан с чарами незримого расширения. Англии ему кажется мало. — Не забывай писать, — строго напоминает Августа, завязывая брату галстук и поправляя ворот его мантии. С бытовыми чарами у него не ладится. — Мне всё равно не нравятся твои планы. — Знаю, — скупо улыбается Август. — Спасибо, что не останавливаешь, Эви. — Поспеши, портключ вот-вот сработает, — Августа отворачивается и сердито кусает губы. — И не называй меня Эви. — Не сердись, — Август обнимает её, поворачивая к себе, и целует в лоб. — Ты не тревожь мать своими выходками, не позорь семью. Найди себе мужа. Но выбирай с умом. Помни, ты Руквуд. — А ты привези из Европы красивую жену! — насмешливо напутствует Августа, стараясь незаметно промокнуть тёмные глаза. Когда портключ срабатывает, она стискивает зубы и комкает в руке юбку — так отчётливо синее свечение вдруг напоминает ей об отце. *** — Не встречайся с Сесили Нотт, — не глядя на брата, советует Августа, старательно укладывая палочкой волосы лёгкими волнами. — Она дурочка, — и принимается подкрашивать глаза. На балу она планирует затмить всех. Без ссоры из-за гордой красавицы Августы Руквуд не обходится ни один её выход в свет, и она даже гордится этим. Но не уступает никому, жестоко высмеивая каждого второго. Она любит вызывать влюбленных поклонников на магическую дуэль, обещая пойти на свидание с победителем. Вот только на всех старших курсах ей едва ли найдется равный. — А Нат Макмиллан — самовлюблённый идиот, — рассеянно парирует Августус, не отрывая глаз от парящей перед ним книги, и одновременно пытается застегнуть мантию. Сестра удивлённо поворачивается от зеркала и насмешливо поднимает тонкие брови: — Ты что, думаешь, я замуж за него собираюсь? — Будешь так себя вести и точно придётся, — вполголоса бормочет Август, недовольно оглядывая сестру в её свободном платье прямого кроя и с расшитой лентой в коротких волосах. Право слово, ну она же не безродная маггла-флэппер! Августа громко и презрительно фыркает на его слова, бросает короткий взгляд через зеркало и одним взмахом палочки затягивает его галстук так, что он впивается в горло. Брат ошарашенно моргает, поспешно ослабляя галстук, а Августа заливисто смеётся: — Не завидуй! Вообще-то, Август один из самых красивых парней в школе — лицо-то у него похоже на сестрино. Девочки без ума от его невозмутимости, трогательно-длинных ресниц и родинок на высоких скулах. Но всем девушкам он предпочитает научные книги. Августа считает, что брат попусту зарывает лучшие годы своей жизни в книгах. — Цедрелла и Кассиопея Блэк ещё не помолвлены, — внезапно произносит Августа, на миг отнимая яркую помаду от резко очерченных губ. Август лишь качает головой: он-то точно знает, что ни с одной из них у него ничего не выйдет. Не потому, что знает своё будущее — это ему недоступно. Но он ясно видел судьбу обеих кузин Блэк: старшей, изгнанной из рода за мезальянс и младшей, одинокой, незамужней и бездетной, вечно горюющей по погибшему жениху. Да и нет у него времени на девушек. С наукой они несовместимы. *** Это потом, уже во Франции, Августус встречает прекрасную мадемуазель Розье. И ему хватает лишь одного поцелуя изящной руки, чтобы понять: она никогда не будет его. Впрочем, мадемуазель Розье — одна из самых талантливых волшебниц, что он знает, и даже просто работать в одной лаборатории с ней для Августуса достаточно. В её будущее он не заглядывает. Но до этого проходит немало лет путешествий. Поначалу Август, как и обещал, шлёт письма домой. Сперва каждую неделю, как примерный брат и сын. Коротко и скупо описывает пейзажи и памятники архитектуры, новых знакомых и свои занятия, иногда приводит свои пространные размышления обо всём на свете или просто подчеркивает названия книг. Он непременно вкладывает в конверты открытки с видами Вены, Парижа, Рима, Афин, Берлина, Праги… У его ног лежит вся Европа. Но идёт время, и письма постепенно начинают приходить всё реже. Август по-прежнему вкладывает открытки, но в его письмах уже не встретить ни новых имён, ни подробностей его занятий. С континента доносятся запутанные, тревожные слухи. Августа впервые начинает интересоваться политикой и выписывает европейские газеты — магические и маггловские без разбора. В середине тридцатых над Европой собираются тучи и слышатся первые раскаты нового грома, и всё громче и чаще звучат идеи Гриндевальда. Августа знает сердцем, что где-то там и её упрямый, поглощённый наукой брат, едва ли замечающий начало новой войны. Одна уже забрала с собой отца. Эта может забрать её брата. Она молилась бы богу, если верила бы, но может лишь просить судьбу быть добрее к её гениальному, но глупому брату. И упрямо сжимает губы, пришпоривая коня и подгоняя метлу всё выше и выше. Умирает их несчастная, больная мать, так и не оправившись от потери мужа. Августус на похоронах не появляется. Писем от него не приходит вот уже пять лет. Гроза накрывает уже полмира и докатывается даже до Британии, когда впервые за долгие годы Августа видит лицо брата. Истощенное болезнью и многократным перепечатыванием колдографии из газеты в газету лицо человека, разыскиваемого как пособника Гриндевальда. Августа пробегает взглядом список обвинений — от всяческого содействия знаменитому тёмному магу до запрещённых в цивилизованном мире магических практик и бесчеловечных экспериментов — и с каменным лицом отбрасывает газету. Их несчастной матери повезло умереть, так и не узнав, кем стал её любимый сын, не увидев новой войны. А ей, Августе, ещё жить с опороченной фамилией. Замуж бы, сменить её насовсем, да только мерзавец-брат, как и в юности, даже с континента разгоняет её поклонников одной своей репутацией! И уже не один её былой кавалер вернулся с новой войны калекой или мёртвым. Августа эгоистично благодарит Мерлина за то, что Эдмунд Лонгботтом близорук, совершенно не умеет воевать и плевать хотел на репутацию Августуса Руквуда. Ему вообще плевать на всё вокруг, кроме его драгоценных теплиц и её, Августы. За брата она больше не молится. *** Близятся СОВ. Августус читает на берегу озера в Хогвартсе, когда мимо деловито проходит сестра. В широких брюках, свитере и мужской (его собственной) куртке. Её короткие волосы убраны под платок, а на плече она несёт метлу. О, великий Мерлин! — Ты не будешь играть в квиддич! — Август вскакивает и хватает сестру за руку. — Ты-то что тут делаешь? — она вырывает руку и мгновенно отшагивает от него, хмуря тонкие брови. — И почему это вдруг? — Это мужская игра, Эви, опасная. Я отвечаю за тебя. А если ты расшибешься? — хмурится Август. Но сестра лишь белозубо смеётся, картинно запрокинув голову. Наверняка знает, куда устремлён взгляд капитана гриффиндорской команды. — Ты мне не отец и даже не старший брат, Гас! — парирует она и игриво убирает под платок выбившийся локон. Вообще-то, старшая из двоих близнецов именно она, о чём не устаёт напоминать брату. — А я буду играть во что хочу и делать что хочу... и с кем хочу, — Августа вскакивает на метлу и, уже оторвав ноги от земли, шипит рассерженной кошкой: — И не смей называть меня «Эви»! Иначе я вызову тебя на дуэль! С лихим разворотом она взмывает над озером, едва ли не выписывая мёртвую петлю, и толстыми подошвами ботинок задевает водную гладь. Августус молча закатывает глаза, провожая её взглядом, и прячет улыбку за раскрытой книгой. Соревноваться с Августой — чемпионкой дуэльного клуба Хогвартса — одно унижение. У него никогда не хватает духу серьёзно спорить с сестрой. Это же Августа Руквуд — дитя ревущих двадцатых, бесстрашная наездница, предпочитающая галоп и мужское седло, проносящаяся на метле над самыми верхушками деревьев. К тому же Август знает, что квиддич для неё лишь мимолётная блажь, и что на следующем матче вниз рухнет вовсе не Эви, а её соперница за внимание капитана. *** Августе Руквуд шлют десятки букетов — розы, пионы, лилии, орхидеи, тюльпаны… Прекрасные букеты для прекрасной леди. А Августа чертыхается, искалывая пальцы шипами роз, задыхается от густого аромата лилий и забывает долить в позолоченные вазы воду. И только Эдмунд Лонгботтом дарит горшки с живыми ромашками, васильками, маками и гиацинтами. Один Мерлин знает, как ему это удается, но растения стоят в цвету месяцами, а лимонное деревце на чайном столике плодоносит по несколько раз в год. Эдмунд — надёжная стена, безопасная гавань. В жизни у него лишь две страсти — его теплицы да она сама, надменная, самовлюблённая Августа Руквуд. Иногда она думает, что он и вовсе ничего не замечает за пределами своих теплиц. Кроме неё. Лонгботтом влюблён в неё до безумия. Не в её красоту и неприступность, как все прочие, но в её саму. А она... Она не влюблена в него, но любит нежно и крепко. И пока другие хоронят женихов, Августа выходит за него замуж. *** Августус приглашение на свадьбу игнорирует. Пока сестра красуется в роскошном платье, он по пятам следует за Геллертом верной тенью, помощником, другом. Нет, он не разделяет его идей. Ему плевать на мировое господство волшебников и на политику в принципе. Но он горит наукой, а Гриндевальд даёт любые средства на любые исследования. А Август из тех, кому наплевать на условности. Со своей совестью Август справляется легко, вынимая из головы дурные воспоминания и неуместные эмоции. Сперва как эксперимент из тех, что интересовали их с Геллертом, потом — просто по привычке. Ему нравится порядок в голове, нравится холодный разум без лишних эмоций и чувств. Весной сорок пятого Августус стирает из памяти темнокудрую Винду Розье. Винда Розье прекрасна и в жизни и в смерти: после поражения Гриндевальда он находит её лежащей с палочкой у виска. Он стирает из головы планы Геллерта, опасаясь попасть в руки европейских мракоборцев. Его самого и дружбу с ним стирает позже, уже в затерянной альпийской деревне, когда, сидя у камина, неожиданно ощущает полузабытое чувство тоски. Он побоялся стереть лишь одно: своенравную, гордую Августу Руквуд, тогда ещё Руквуд, такую похожую и непохожую на него. И эти воспоминания, поблекшие за долгие годы, он задвинул в самую глубь сознания, так, что и самому не сразу вспомнить. Августус не возвращается на родину. Там его ждут лишь мракоборцы и Дамблдор, отлично осведомлённый о его роли в рядах Геллерта. Долгие годы он продолжает скитаться по задворкам Европы и даже Азии, и однажды встречает Тома. Молодого и талантливого тёмного мага, совсем не похожего на Геллерта, но так же горящего своими идеями. Он ищет сторонников, желая перевернуть волшебное сообщество родной Британии. Августу плевать на политику, что он и говорит ему. И тот улыбается, предлагая ему драгоценное наследие самого Салазара Слизерина. И просит взамен свести его с оставшимися на свободе людьми Гриндевальда. Том вызывает уважение. Он, кажется, совершенно лишён любых сантиментов — но не магией, как Август, а от природы. Он умён, почти гениален, его тянет к знаниям, он прирожденный лидер. Даже без легилименции он отлично разбирается в людях. А ещё он — единственный, чьё будущее Августу неведомо. Признаться, Августу интересно, куда этого самородка заведёт судьба. И однажды Августус возращается вместе с ним на родину. В министерском Отдел Тайн его опыт приходится как нельзя кстати. Шпионаж для Тома — лишь мелочь в обмен на желанную должность. *** Через шесть лет после поражения Гриндевальда на свет появляется Фрэнк Лонгботтом. Ненаглядный сын, самая дорогая ценность Августы Лонгботтом. Лицом он больше похож на отца, но характер у Фрэнка материнский. Он поступает на Гриффиндор, играет в квиддич, хорошо учится (признаться, лучше матери) и в дуэльном клубе он всегда на первом месте. Он делит его лишь с одним человеком — красивой брюнеткой-однокурсницей со Слизерина. Тогда Августа ещё не знает, какая судьба уготована её драгоценному сыну. Но пока Фрэнк растёт, а годы сменяются годами в череде утомительных светских приёмов. Пока однажды вальс не сталкивает Августу Лонгботтом с красивым и таинственным молодым магом. — Августа Лонгботтом, — она протягивает руку первой, не дожидаясь представления от мужа. Она, замужняя женщина и мать, может себе позволить пренебрежение этикетом. Впрочем, могла и в юности. — Лорд Волдеморт к вашим услугам, мадам, — высокий статный мужчина коротко кланяется ей. Красив как сам дьявол, но есть что-то такое в его горящих тёмных глазах… О нет, Августа слишком прагматична, чтобы поддаться его мрачному обаянию. Вежливо улыбаясь и подавая ему руку для поцелуя, она заглядывает за плечо мужчины. И встречается взглядом с братом. Которого сперва даже не узнаёт столько лет спустя. Но как спутать точно такой же, как у неё, гордый профиль с римским носом и разрез тёмных глаз с длинными ресницами? Надо же... А Фрэнк похож на него. — Здравствуй, — хрипло произносит он, подавая руку. — Эви. — Я Августа, — холодно напоминает она, не принимая руки. — Леди Лонгботтом. — Ты замужем. — Ты бы знал, если бы пришёл на мою свадьбу, — бросает она, запоздало понимая, что говорит как обиженная девочка. Но не меняется в лице, отвешивая короткий вежливый поклон. Не как брату, но как незнакомцу. — А теперь извини, я должна найти сына. Он не останавливает её. Даже не спрашивает о Фрэнке. *** Граммофон звенит джазом, и даже вечно серьёзный Август непроизвольно покачивает ногой в такт. Им исполняется семнадцать, и этот день принадлежит им — ему и Августе. Таким одинаковым и таким разным. Август не выносит шумных праздников, а вот сестра обожает быть в центре внимания. — Мисс Руквуд! — склонившись в полупоклоне, ей протягивает руку смутно знакомый по Хогвартсу юноша. И лукаво улыбается: — Позвольте пригласить вас на танец, о прекраснейшая? — Не позволит, — за неё отрезает Август, не поднимая глаз от книги. Сестра возмущённо фыркает и выдыхает дым, покачивая в руке сигарету в длинном мундштуке. «Хорошо, мать не видит», — думает Август. «А сестре поди запрети!» «Ты мне не старший брат, Гас!» — отвечает Эви на любой упрёк. Августа ехидно стреляет глазами из-под вычерненных ресниц, поправляет короткое каре каштановых волос и плавно встаёт с подоконника, выпрямляется во весь немаленький рост оправляя свободное платье с бисерной вышивкой. — Подержи-ка! — она передаёт мундштук брату, и, не давая вставить и слова, поспешно протягивает руку кавалеру: — С удовольствием. И позволяет втянуть себя в быструю огненную пляску с дробным перестуком каблуков и длинных нитей жемчуга на шее. Отворачиваясь от настойчивых девушек и мрачно наблюдая за выходками своевольной сестры, Август затягивается её сигаретой и кашляет. Отчего-то кажется, что все они — все эти едва совершеннолетние юноши и девушки, кружащиеся сейчас по паркету в вызывающем танце — обречены. *** Август читает по узким холеным рукам будущее юных Пожирателей смерти. Видит стылые камеры Азкабана и чёрные пятна дементоров. Кровь и раны. Огонь и вспышки проклятий. Отчаяние, надежду, ненависть. Сомнение, страх, гнев и самоотверженность. Чёрные воды озера и острые когти созданий тьмы. Пылкую страсть и кровавое безумие чернокудрой девушки, так похожей на Винду Розье — они, кажется, в родстве... Смерть, смерть, смерть. Она глядит из каждой пары горящих юностью глаз. Эти дети обречены. Но что может сделать он? Лишь закупорить в хрустальных фиалах собственные чувства и воспоминания и в очередной раз заречься смотреть вдаль. Он берёт себе ученика — отчасти по совету Тома, отчасти… он почти привязался к талантливому мальчишке с превосходной памятью. Августу нравится передавать кому-то свои знания, а тот впитывает их с благодарностью. Однажды к нему приходит другой мальчик, друг его ученика. Бледный, как смерть, дрожащий от ужаса и гнева. На его устах одно слово: «крестраж». Август просто кивает едва ли не с уважением. Совсем мальчишка, прирожденный тёмный маг понял все чуть ли не быстрее его самого. Впрочем, ведь это он, Август, так старательно изучал эту тему для Тома… Он составлял и просчитывал ритуалы. Но мальчика не интересует наука. «Не надо», — скупое предостережение само срывается с языка. Зачем? Почему? Август не знает и сам. Может потому, что он уже знает конец истории этого мальчика. Но ведь ничего не изменить. Кому, как не провидцу об этом знать? «Я не могу иначе», — мальчик качает головой, и улыбка у него жуткая, словно на посмертной маске. Август не выдает его тайну. Он просто не помнит. *** Однажды — тогда они ещё не знали, что скоро упадут в бездну, и видел это один лишь Август, — он предостерегает Тома. Тот слишком жаден, слишком отчаянен, слишком самолюбив. И больше всего на свете боится смерти. Том уже почти добивается всего, чего хотел, когда из уст молоденькой пророчицы, неспособной даже управиться с собственным даром, звучит зловещее пророчество. А Том прислушивается не к Августусу, с его-то опытом, но к ней. И мечется в попытках обмануть судьбу. «Дурак, — сердито думает Август, педантично занося новое пророчество в реестр Зала пророчеств в Отделе Тайн, — гордец». От судьбы не уйдешь, не спрячешься за спинами своих верных слуг. Многие пытались. Геллерт, и сам провидец, пытался сотни раз. И всё равно оказался запертым в за́мке. Иногда Август думает, что тот просто устал бороться с судьбой. Может быть, в чём-то он куда благоразумнее Тома Риддла. Но Август молчит, поглощённый новым делом — по заказу Тома изучает чары Фиделиуса. Он хочет стать первым, кто сможет найти способ разрушения чар без помощи Хранителя. Ему удаётся. Но слишком поздно. Пророчество настигает Тома его осенью 1981-го. И он всё же вырывается из когтей судьбы, хоть и на самую малость. Том, может, и не мёртв, но Август предпочёл бы смерть такому существованию. Его самого обвиняют ещё и в государственной измене — по доносу предателя Каркарова. Августус не собирается в тюрьму и не позволяет себя схватить. Он гораздо умнее всех мракоборцев вместе взятых, но всё же три года спустя после конца войны его выслеживают где-то в горах Шотландии. Стоит жаркий август, и бескрайние вересковые долины сменяются азкабанской камерой. В Азкабане холодно. Но Август знает, что тогда, годы назад, спас себе жизнь, запрятав чувства в стекло и вынув память из головы. Дементорам не добраться до него. Он давно ничего не чувствует и ничего не боится. А Азкабан постепенно, по часу, по неделе забирает у него последнее — то, что хранилось где-то в глубине: гордый профиль Августы Руквуд и её смех. В камере напротив буквально на глазах угасает мальчишка Крауч, его ученик, сумевший по записям учителя снять чары Фиделиуса. Он талантлив, и его могло бы ждать блестящее будущее… Но ждёт лишь ложная смерть, новое заключение, безумие и поцелуй дементора финальным аккордом. А пока он продолжает свои исследования и учит мальчика — по памяти и без привычного оборудования, но доказывать теоремы трансфигурации и нумерологии можно и так. Он ставит себе новую задачу: найти, где же всё-таки просчитался Том. — Руквуд, к тебе пришли, — хрипло кричит однажды изувеченный аврор и клацает протезом по каменному полу. «А всё-таки протез можно было сделать и получше», — думает Августус. Он видел такие ещё у людей Геллерта… И, словно вторя воспоминаниям молодости, отрывисто стучат по полу каблуки, навевая воспоминания об отчаянном свинге, который когда-то любила плясать сестра… Лязгает, открываясь, дверь камеры, и Август поднимает голову. Сестра в чёрном платье стоит у решётки, скрестив руки на груди, и оглядывается с королевским видом. И это уже не вздорная гриффиндорка Эви Руквуд, а гордая леди Лонгботтом. Совсем такая же, какой он увидел её после возвращения на родину с Томом… — Не приходи ко мне, — произносит Август, отворачиваясь от нее. — Не надо тебе лишних слухов. Августа словно пронзает его насквозь взглядом и с недрогнувшим лицом входит в камеру, лишь брезгливо подбирая подол платья. — Ты причастен к нападению на Фрэнка и Алису? — Кого? — озадаченно хмурится Август. Имена кажутся знакомыми, но он не может вспомнить, кому они принадлежат. Да и… Фрэнком зовут чуть ли не каждого пятого в одной только Британии. Нападения? Он никогда не участвовал в них, занятый в Отделе Тайн. — Моего сына с женой, — в голосе сестры скрежещет сталь. — Бесчувственная ты скотина. Неужели не помнишь? — Нет, — равнодушно отвечает он. Сына с женой? Её сын уже женат? А... Сколько вообще ему лет? Августа стискивает зубы и с силой втягивает воздух, раздувая точёные ноздри. И властно протягивает руку в чёрных перчатках, даже не глядя в сторону. — Аврор Грюм, будьте так любезны, сыворотку правды. — При всём уважении, леди Лонгботтом, — раздражённо морщится аврор, — у него иммунитет к Веритасеруму. Хотел бы я знать, как он этого добился… «Как-как, — усмехается Август. —Окклюменция да по капле антидота собственного изобретения последние лет сорок с хвостом.» И по тому же рецепту ещё с десяток-другой разных ядов. Августа устремляет на него такой взгляд, словно с её лица смотрит Том в ярости. В её взгляде читается та же отчаянная решимость, та же готовность на всё. Он хорошо знает такие взгляды: Геллерт с таким отдавал приказы на устранение, Том метал в предателей Круциатус, а Долохов с таким взглядом шёл в самые безнадёжные бои — и выживал. Августа точно так же готова убивать за свою семью: она всё же настоящая гриффиндорка. — Мадам, — замечает её взгляд и аврор, будто опасаясь разгневанной женщины, и красноречиво вертит в руках палочку, — я соболезную вам, но, если вы хотите разговорить его… «Ах да, — вспоминает Август, —мракоборцам ещё, кажется, в восьмидесятом дали разрешение на непростительные.» Отчаянное решение. И неоднозначное. Август долго изучал эти самые непростительные: их с Томом очень раздражала современная классификация чар. Что непростительного в быстрой смерти? Или, скажем, в Империусе? Ну да, разве что Круциатус... Том, в отличие от Геллерта, им не брезгует. — Буду признательна за вашу помощь, аврор Грюм, — бесстрастно кивает Августа. — Немного боли может помочь. Мракоборец поднимает палочку… — Не надо, — враз пересохшим горлом хрипит Август. Он ещё мог бы сопротивляться Империусу, но Круциатусу — никогда. Он всегда боялся боли... А сестра прекрасно это знает, — и как только запомнила? — и выжидательно поднимает брови. Августус поспешно прочищает горло. — Это я изобрёл способ снятия заклятия Фиделиуса. Мне не дали опробовать его в первый раз, потому что нашли Хранителя, но… Он и пальцем не тронул племянника с женой, он ведь не боец, он учёный! Ну а что до его исследований… Это ведь только наука. И потом, он же даже не знал, что речь идёт о младших Лонгботтомах. Просто делал своё дело и не лез в дела Тома. — Ты говоришь о Поттерах, сволочь! — рявкает изувеченный мракоборец, но Августа заставляет его замолчать одним лишь взмахом ладони в чёрной перчатке. — Их… состояние можно исправить? — голос сестры — бесцветный, глухой, — звучит так, словно ей не принадлежит вовсе, а лицо будто закаменело. Август хмурится и задумчиво проводит пальцем по губам, подсчитывая в уме вероятность. Это, пожалуй, могла быть интересная задача, будь он целителем… Он, кажется, даже знал когда-то подходящих людей. При Геллерте это было или при Томе? — Теоретически… — обстоятельно отвечает он так, как отвечал и Тому, — подобные случаи были, это возможно, но вероятность небольшая. Скажем, около около пяти процентов. Впрочем, учитывая силу, длительность заклятия и время наложения, около одного целого и двадцати семи десятых процента. — «Теоретически», — повторяет Августа, резко кивает и пошатывается, хватаясь за стену. Но в следующий миг выпрямляется во весь рост. — Вот как… Полагаю, мы закончили, — Августа отворачивается, подбирает юбки трясущейся рукой и выходит из камеры. Августус видит лишь гордый профиль сестры, так похожий на его. Почему она не понимает? Почему… они никогда друг друга не понимали? — Эви! — хрипло окликает её Август. — Я не знал. Я изобрёл контрпроклятие, но не для них. Эви, я клянусь, что не знал! — Как и всегда, — сестра оборачивается и презрительно и горько кривит губы. Даже не обращает внимание на это ненавистное когда-то «Эви». — Как и всегда, Гас. Она уходит, не прощаясь, вбивая каблуками в пол последние надежды на прощение. А Август впервые замечает седые волосы в высокой причёске и морщины на осунувшемся гордом лице. В этом августе им обоим по семьдесят. И когда они успели так состариться?