To the end and shit

"I don't like walking around this old and empty house" "So hold my hand, I'll walk with you, my dear" "The stairs creak as you sleep; it's keeping me awake" "It's the house telling you to close your eyes" "And some days I can't even dress myself…" "It's killing me to see you this way" You're gone, gone, gone away; I watched you disappear All that's left is a ghost of you Now we're torn, torn, torn apart; there's nothing we can do… Don't listen to a word I say The screams all sound the same Though the truth may vary, this Ship will carry our Bodies safe to shore

Пуэрто-Лобос. Через три дня после приезда Дэниела, утро. "Уехали на рынок и на рыбалку, ты слишком сладко спал (без обид) привезем ЕДУ! Малой так похож на тебя когда мы познакомились. Ж У Т Ь Сделал тебе яйца, прямо тут -> (желток не получился rip) Люблю тебя, сладкий <3" Изучив эту записку, увенчанную схематичным рисунком рыбы и придавленную к холодильнику магнитом с гербом штата, я невольно посмотрел в окно. Машины не было во дворе, но и лодки тоже. Залив лениво облизывал песок на берегу – никаких признаков жизни. Интересно, когда и как они умудрились выбраться на рыбалку, не разбудив меня? Финн и Дэниел вместе были шумными катастрофами в квадрате, постоянно куда-то собиравшимися, все ронявшими, пытающимися перекричать друг друга в щенячьем восторге друг от друга же. Я поскреб щетину на подбородке, улыбнувшись от этих мыслей. Невольно вспомнил лагерь: как Финн учил его всякому, а я наблюдал исподтишка и ревновал. Сначала одного, потом другого. Я пытался ставить рамки – а Финн относился к нему по-взрослому. Я так нервничал в его присутствии, что пропускал все предложения побыть с ними мимо ушей. Я ненавидел его тогда. И обожал. А Дэниел ненавидел меня. Свободное время было решено использовать – от слова польза. Где-то час ушел только лишь на то, чтобы настроить новый планшет, подключить, разобраться, изучить. Сложно приноровиться к рисованию не на бумаге, и, хотя я пробовал не раз, еще тогда, когда был подростком, карандаш неизменно оставался моим верным и самым любимым товарищем. Первой зарисовкой стал сам Дэниел. Я давно не рисовал его с натуры в любом случае, так что отсутствие брата не было проблемой – но я планировал исправиться, когда будет возможность. С непривычки я все время двигал рукой весь виртуальный холст, поднося ее слишком близко. - Твою мать… - в итоге у меня все же получилось изобразить полумультяшного Дэниела в полный рост: он держал в руке рыбину из тех, что водились в водах неподалеку, и улыбался. Пока я отстраненно размышлял над идеями первого фрейма комикса, дизайном персонажей и в целом историей, вокруг него возник целый косяк разнообразных рыб всех степеней детальности. От яркости экрана слегка рябило в… глазу? хотя мой хитрожопый братец прекрасно понимал – и я не мог с этим поспорить – что в целом работать над любым рисунком на планшете намного проще, чем на бумаге. Так глубоко задумавшись, я в девяти случаях из десяти рано или поздно начинал изображать Финна. Даже спустя все эти годы он оставался центральной фигурой в моем творческом мире. Просто водя карандашом по бумаге, я бессознательно изображал его татуировки, причудливые изгибы его волос, его глаза, его руки, его нашивки, его гримасы. Финн был сплошными деталями в моей голове. Моей музой. Моим всем. Любые мысленные дороги вели к нему. Финн спас меня. Я оторвал взгляд от планшета и невольно сфокусировался на его записке прямо по курсу. Он перенастроил все связи в моей голове на себя, когда ворвался в нашу с Дэниелом жизнь, в этот дом, в мою постель. Нырнул в океан горестей и сожалений и вытащил меня на сушу. Я даже не просил об этом. Я вообще ничего у него не просил – это он счел меня достойным своей собачьей преданности. Я чувствовал себя благословенным. *** Пуэрто-Лобос. 8 лет назад, через три дня после пересечения границы. Я лежал на песке и чувствовал себя… лужей. Да, определенно лужей чего-то. Шум прибоя казался таким раздражающим и глухим одновременно. Где-то неподалеку радостно визжали игравшие на пляже дети, то и дело вскрикивали чайки. Соленый ветер сдувал солнечные лучи, опалявшие мою кожу. Меня все время тошнило, шатало, колотило. На подкорке вспыхивали одни и те же воспоминания, и от этого, по ощущениям, всякий раз умирал очередной кусочек моей души. В груди тревожно ныло. Я не понимал – то ли все тело болело каждую секунду, то ли наоборот отнялось и стало ватным. Я не спал и не бодрствовал, не ел и не пил. Я даже не плакал с тех пор, как остался в одиночестве. Мысли текли в одном направлении: я подвел Дэниела, а он меня предал. Я так сильно любил его, я делал все, чтобы нас вытащить – и пропустил момент, когда это месяцами стучавшее в висках стремление затмило действительность. В реальности я начал пользоваться его силой, чтобы сделать все проще для нас. Наверное, я подвел его в тот самый момент, когда повелся на уговоры Финна – он и чувства между нами заставили меня отвлечься от главного. С того дня я… лишь неизбежно нес хаос везде, где бы ни появился. И мне было некого винить, кроме самого себя. В голове я все время эхом слышал отчаянное: «Я больше не хочу никого ранить!» и сам же корчился от боли, которую доставил Дэниелу своими поступками. Что бы сказал папа? Черт возьми… Как я мог так его подвести? За самобичеванием следовала ярость: как он мог?! После всего, что мы пережили, после всего, что я делал для него – да, где-то хуже, где-то лучше, но я вообще не должен был! Ради него я прошел через столько дерьма, что ему и не снилось, он не видел даже половины. А что, если бы его пристрелили на месте? Господи, о чем он только думал?! Я позволял страху накрыть меня с головой. Что с ним сейчас делают? Все копы видели, на что он способен, ФБР запрет его в лаборатории и никогда больше не выпустит. Что, если я никогда больше его не увижу? Господи… Я ведь больше никогда его не увижу. А увижу ли хоть кого-то? У меня нет семьи. Нет друзей. Нет дома. Единственное, чем я дорожил, покинуло меня – по собственной воле. Что я теперь буду делать? По сути, это единственный вопрос, на который я должен был дать себе ответ как можно скорее – даже если бы Дэниел был со мной. Особенно если бы он был со мной… Я был отрезан от всего мира. Только воспоминания. Мои собственные: в моей голове, моем дневнике, моих рисунках и вещах, и моего отца – в этом гребаном доме, в котором даже нельзя было жить. Все было кончено. *** Пуэрто-Лобос. Через три дня после приезда Дэниела, вечер. - ¡Hola! – возвестил о своем возвращении Финн. Я услышал его со второго этажа. – Милый, мы дома! – он, видимо, уже и думать забыл о том, как мы с Дэниелом условились говорить между собой на испанском. Когда я звонил днем, чтобы узнать, где их носит, он передал ему, что я злюсь, по-английски. - Ну, наконец-то, - у подножья лестницы я тут же оказался в объятиях брата (не могу не признать – это сильно меня смягчило), а Финн потянулся через него, чтобы чмокнуть меня в щеку. Неожиданно почувствовав, как он в этот момент проверил, на месте ли моя задница после целого дня отсутствия, я лишь гневно вздохнул и взъерошил волосы Дэниела, который, к счастью, ничего не заметил. Каким же он стал огромным, кажется, даже выше папы. Финн вообще был ему по плечо. – Уф, ты воняешь, gigante. Иди-ка в душ перед ужином, - я помахал перед собой ладонью. - Не наезжай на пацана, дорогуша, - прямо как раньше Финн вклинивался в любой конфликт между нами… и становился на сторону Дэниела. Неудивительно, что тот считал его лучшим человеком на свете. – У нас был супер-активный день. - С тобой я позже поговорю. – Финн шутливо поднял руки в воздух, но замолк. - Шон, посмотри, - явно уставший Дэниел немного оживился и подскочил к сумкам и ведру с рыбой, оставленным возле входной двери. – Они огромные! И мы видели акулу. - Ты молодец, papi, - когда он присел на корточки, чтобы показать рыбин, я похлопал его по плечу. – Давай, я подожду тебя, чтобы ее разделать. - Эй, сладкий, - как только шаги Дэниела стихли, Финн сразу же занял примирительную позицию. Как же меня бесило, что на него невозможно было злиться… - Прости, ладно? Моя была идея. Хотел показать малышу тех пятнистых рыб. И ему так понравилось в городе… - Дело вообще не в этом, - я вздохнул и потер переносицу, но позволил себя приобнять. – Кончай спорить со мной при нем. Ты вечно так делаешь, и в итоге я плохой коп, а ты хороший. И не надо делать эти щенячьи глаза, это давно не работает, - щелкнув его по лбу, я усмехнулся и подхватил сумки, чтобы отнести продукты на кухню. - Он знает, что ты просто заботишься о нем, милый, - голос Финна преследовал мой затылок. – Я тоже… но он уже взрослый, знаешь. Пусть сам решает, что ему лучше делать. Ты можешь расслабиться. А если что, ты не один. Я тоже слежу за ним во все глаза. Окей? – он ободряюще хлопнул меня по заднице и вышел на улицу, чтобы заняться грилем. - Окей, - пробубнил я под нос, передразнивая его интонацию. Финн все еще понятия не имел, как не быть «родителем-праздником». *** Пуэрто-Лобос. Одиннадцатый день рождения Дэниела. С тех пор, как мы выехали из города, я не сказал ни слова. Уловив мое настроение, Финн тоже молчал, ходил вокруг чуть ли не на цыпочках, ставил передо мной кружки с чаем, передавал прикуренные сигареты и не пытался ничего обсуждать. Все и так было понятно… ему, я полагаю. Я же не думал ни о чем. Совершенная звенящая пустота в голове сменялась лишь картинками и словами Дэниела по видеосвязи. Он выглядел абсолютно счастливым среди друзей, соседей, бабушки, дедушки, и даже Карен сподобилась посетить сына в его день рождения. Гостиная дома Рейнольдсов – совершенно не изменившаяся с тех пор, как я был там в последний раз, была украшена разноцветными флажками. Улыбки и приветствия семьи – нашей семьи, которая никогда не ощущалась моей. На фоне лаяла счастливо принимавшая внимание собака. Дэниел задул свечи и попрощался со мной – такой радостный и довольный всем, разве что я своим отсутствием немного омрачал этот праздник. Я улыбался в ответ, но мне хотелось спросить – знает ли кто-нибудь из них, как я отмечал свой день рождения в прошлом августе? Абсолютно один, в чужой стране, без планов и перспектив? Преступник, не заслуживший от жизни ничего, кроме ударов, когда просто пытался все сделать правильно. Черт… Да если бы меня тогда пристрелили на границе, они бы уже меня забыли. Впрочем, разницы и так нет. Когда солнце утонуло в водах залива, я вышел на веранду – Финн читал при тусклом свете из окна кухни, где я сидел. Он отложил книгу корешком кверху и подвинулся на лавке, молча обвел рукой свободное место, предлагая мне присесть. Я не знал точно, что хочу сказать, молчать с ним было вполне комфортно. Финн взял меня за руку, погладил костяшки и повернул ее ладонью вверх, чтобы переплести пальцы. На внутренней стороне предплечья красовался корявый волк, оставленный Кэссиди в качестве воспоминания о последней ночи в лагере. И я не выдержал. - О, сладкий, - Финн вздохнул, притягивая меня ближе, опустил мою голову себе на плечо. Худшим в том, что я остался без глаза – помимо потери части зрения и того, как на меня пялились – был тот факт, что слезы из него все равно текли. Горечь накрывала меня волнами, я начинал всхлипывать сильнее, чуть не выл, затем слегка успокаивался и только хныкал, но потом все происходило по новой. – Все хорошо, Шон. Я знаю, знаю, - повторял Финн, когда я начинал захлебываться. - Я с тобой. Ты будешь в порядке, милый. Каждое слово, что он произносил, заставляло меня рыдать только сильнее. Задыхаясь и заикаясь, я мямлил в ответ: - Мне… было так… так тяжело… Господи… Блядь… - Да, да, - успокаивающе шептал Финн. Он обнял меня крепче, мягко путаясь пальцами в волосах. – Что еще? Расскажи мне все, детка. - Так… одиноко… - Да, да… - он поцеловал меня в лоб. – Я с тобой. Все в порядке. - Им… им плевать на меня. Они… даже не… не представляют… как… - Шон, сладкий, ты справился со всем. Ты молодец. Я горжусь тобой. Все хорошо. Я рядом. Я не был уверен, сколько мы сидели вот так, как долго Финн мурлыкал успокаивающе и гладил меня, пока я цеплялся за его футболку, заливая ее слезами и соплями, и ныл. После этого он мягко поднял пальцами мой мокрый подбородок и заглянул в лицо: - Ты в порядке, милый? Хочешь пить? Давай зайдем в дом. Я лишь кивнул коротко, оглушенный собственными слезами. - Окей, Шон, - на кухне он мягко скользнул ладонью по моей спине, прежде чем отстраниться, чтобы налить мне воды. – Ты ведь знаешь, что они любят тебя, правда? Может, они отстойно это показывают, но я могу узнать любовь, когда вижу ее. Любой, кто знаком с тобой, тебя обожает, не говоря уж о твоей семье. Я знаю, о чем говорю, сладкий. Ты самый невероятный человек, которого я когда-либо встречал, честно. Ты знаешь меня, я много видел. Но ты… черт. Я нуждаюсь в тебе каждую секунду каждого гребаного дня. Я люблю тебя так чертовски сильно, что мне хочется орать об этом на каждом углу. Мир не заслуживает тебя, Шон Диас. - Ты пытаешься заставить меня плакать? Финн улыбнулся и оперся ладонями о стол, склоняясь ко мне. - Поверь мне, все это знают, дорогуша. Будет день, когда они наконец найдут, как это выразить. Не у всех так подвешен язык, как у меня. Но нужные слова придут ко всем рано или поздно. И не смей думать, что заслуживаешь меньшего.