красные анемоны, жёлтая хризантема

Стелла болеет с тех пор, как Кафка её бросила. Ах, да, не бросила. Отпустила. Выпустила в свет, исполнить своё предназначение, ведь в каждой истории есть свой хитроумный идальго, иначе никак. Иначе загнуться можно без толики искренности. У Стеллы чувство, что она свою растеряла. Она устала сдерживать кашель. Устала прятать красные овальные лепестки. Сложно это с проницательностью мистера Янг, с доброй внимательностью Химеко, с пытливым взглядом спокойных глаз Дань Хэна и с любящей всё фотографировать Март 7. Нужно улыбаться, когда хочется скулить. Потому она так мало говорит? Стелле ощутить бы Кафки взгляд — единственный признак, что той не всё равно, пусть недуг это не исцелит. Хочет видеть, да прищур не может выдержать. Хочется и колется. Иглами впивается в склеры. Лицо Кафки расплывчатое. Не гляди, не вспоминай мерцающие, точно огонёк зажигалки, глаза. — Не отворачивайся от меня, — говорит Кафка. Взгляд во взгляд в тот же миг. У Кафки в глазах весёлые искры, губы такие же выразительные, тонкие, с игривой улыбкой. Очередная встреча очередной стычки. Охотницы за Стеллароном никогда не остановятся. — Какая ты боевая. Голос Кафки непринуждённый. Будто Стелла не стоит перед ней в напряжении и в ярости, готовая ринуться в бой. Будто нет меж ними пропасти. Кафка подходит близко-близко. Почти касается носом её носа, но тут же отстраняется. Дразнит. Жемчужные серьги переливаются бензином в свете фонарей. Бензиновая капля на поверхности океана, дрожащая, вязкая, будто живая. Смерть приносящая. Где же Март 7 с Дань Хэном? Скоро ли подоспеет Химеко? А мистер Янг? Оставаться с Кафкой наедине всё равно что попасть в мышеловку. Дать капкану себя укусить. Задержать бы её. Выстоять, пока господин Янг не сделает свой ход, он наверняка что-то придумает. — Стой, где стоишь. — Стелла храбро хмурится, биту в руках сжимает. — Что бы вы не задумали, мы вас остановим. Кафка смеётся. У неё от этого мелкие морщинки возле глаз. Сколько ей? Наверное, лет тридцать. Может, больше. — Сейчас ты одна, звезда моя. Ночь на этой планете такая тёмная, знаешь, здесь очень мало звёзд. Довольно отдалённая от других галактика. Даже грустно немного. Ты об этом не задумывалась, верно? Тебе стоит больше доверять себе, не давать другим думать за себя. — Странно слышать это от тебя, — Стелла глядит пристально, чего-то ожидая, чего-то такого, что сможет развеять страх, хоть фразу или прикосновение. — И почему же? — Манипулируешь много. — С каждым разом ты всё острее на язык. И тебе это идёт, — Кафка улыбается. — Ну же, тебе наверняка есть, что мне сказать. — Ты не ответишь ни на один мой вопрос. Не любишь. Играешь. Стелла сжимает губы и кулаки, смотря на тонкую хитрую улыбку, уже потерявшую своё очарование из-за бесконечных повторений. Всегда одно и тоже. Всегда загадки, недомолвки, послания от Элио, молчание… молчание ведь больнее всего. Не любишь. Небрежный смешок. Кафка лениво поправляет перчатки и неторопливо идёт к порталу — знает, чертовка, что Стелла ей ничего не сделает. Стелла смотрит, как расстояние между ними увеличивается и увеличивается, пока Кафка не исчезает.

***

— Герта, мне… нужна твоя помощь. Тяжело произносить слова, тяжело выдержать пустой кукольный взгляд. Герта льда холоднее. — Какая для меня будет выгода? Герта всегда попросит что-то взамен. — Я не умру, — отвечает Стелла, для неё это веская причина, она ведь нужна для странных опытов. Для изучения. Роль подопытной не прельщает, но лучше уж так, чем… Стелла не выдерживает, кашляет до хрипоты, выплёвывает цветы с кровью и слюной, задыхаясь от острой боли в лёгких. Перед Гертой нет смысла что-то скрывать. Узнает. Она всегда всё узнаёт. — Ах, вот оно что, — Герта говорит спокойно. — Так ты не умрёшь. Будешь мучиться, однако твой организм слишком устойчив и живуч, чтобы дать уничтожить себя такой… глупой болезни. Он вместилище Стелларона, какие-то сорняки ему не помеха. Но если это так тебе мешает, то я могу попробовать удалить очаг инфекции, — Герта тычет пальцем в грудь Стеллы, между лёгкими. — Это будет интересно. От такой операции ещё никто не выживал. Но ты — другое дело. Возможно это отразится на твоём эмоциональном интеллекте, — шёпотом, чтобы Стелла не слышала. — Будет занимательно. Таков куклы вердикт. Через какое-то время она подготавливает операционный стол. Через какое-то время боль закончится. — Тебе страшно? — спрашивает Герта, когда Стелла ложится на холодную поверхность. — Да. — Ты точно уверена? Ты можешь стать бесчувственной машиной, как… — замолкает и продолжает через секунду. — Эмоции могут не вернуться в полной мере. Как бы мне не было интересно провести столь эпохальное исследование, но я не чудовище. Ты всё ещё можешь отказаться. В холодно-безжизненном свете ламп Стелла видит лишь лицо Герты, матовое, без пор и морщинок, без единой эмоции. Длинные волосы собраны в высокий хвост, на голове стерильная шапочка. Довольно забавно. Интересно, всё вышло бы также, если б Кафка с ней после пробуждения не заговорила? Если б не дала наставлений, а сразу бы ушла? Появились бы у Стеллы чувства? Появились бы. Сама себе ответила. Она помнила Кафку, лишь её. От взгляда тепло на душе было, пока не стало жечь. Если бы Кафка не сказала ни слова ей, после первого короткого разговора, или точнее монолога, Стелла бы всё равно… Не убежать. Судьба ли? Стелла смотрит Герте в глаза, а в голове мысли не отпускают. Стоит ли? Либо так, либо боль — физическая и душевная. Чёртова болезнь, от которой до сих пор не нашли лекарства ни в одном из миров, хуже мары, ведь с первой постепенно теряешь личность, а со второй остаёшься в сознании до конца. Ни то, ни другое нечестно. — С каких пор ты обо мне беспокоишься, Герта? Неужели всё настолько плохо, что даже ты меня жалеешь? Герта молчит, ожидая ответа. Сердце холодное, если оно вообще есть, но не лживое. Отчего-то Стелла чувствует себя спокойнее с этими шарнирами и воссозданной идеальностью, с вечной юностью, не живой, но красивой. Стелла кивает, прикрывает глаза и говорит, окончательно сдавшись: — Я готова, Герта. Начинай. Герта незамедлительно берёт шприц и вводит полупрозрачную жидкость Стелле в вену. Дальше — пустота.

***

Их следующая встреча, как всегда, внезапная. Кафка шагает по улице очередного города, как у себя дома, она везде так себя чувствует (или притворяется). Вновь хитрая улыбка. Вновь изящные паучьи движения, заученные до тошноты. Кафка смотрит на Стеллу, но та никак не реагирует. Стелла уже не хочет её понять, узнать и раскрыть. Она хочет её поймать. Она двигается быстро и точно, без капли промедления. Она больше не сдерживается. Удар за ударом. Второе дыхание. Никаких разговоров. Хватило до тошноты. Сколько бы Кафка не начинала говорить, ответа от Стеллы не было. Лишь удары, отточенные и осознанные. Никакого гнева. Холодность. Кафку спасает вовремя открытый портал Сильвер. Кафка лежит на полу. В безопасности. Дыхание рваное, пульс скачет как у зверя загнанного, как у добычи, пульс словно олений, словно у оленихи, избежавшей волчьих зубов. Не убила бы. Отчего же страшно так? От взгляда. От стального, ничего толком не выражающего. Кафка не шевелится. — Ты там нормально? — голос Сильвер из динамика. — Хватку теряешь? Кафка? Кафка кашляет и думает, что запыхалась. Что-то изменилось, но она не может понять что. Или не хочет? Кафка держится за грудь, склоняется в три погибели, дрожа от спазма и боли, извергая едва распустившиеся бутоны — жёлтые, в крови испачканные. В глазах слёзы от боли, или… Значит, не лю- Кафка сжимает зубы. Об этом Элио не предупреждал.