Ease

Для Огаты было просто устроиться на коленях Василия. Тот только моргнул – нечасто Огата первым обращался к Василию за вниманием. Тем не менее, возможность была желанной для обоих. Вместо того, чтобы говорить, Огата провел рукой по волосам Василия, заправляя растрепанные пряди назад. Возможно, если бы Василий зачесывал волосы и не был поврежден, он был бы достаточно красив. Между снайперами повисла пауза. Видимое замешательство на лице Василия, недостаток читающихся мыслей на лице самого Огаты. Однако, когда Василий открыл рот, чтобы своим заплетающимся голосом спросить, Огата сжал в тисках челюсть Василия. Это заставило мужчину с громким цоканьем закрыть рот, и непонимание Василия начало перерастать в раздражение. В очередной раз Огата хранил молчание, медленно наклонившись вперед. С каждым моментом сокращения расстояния глаза Василия перемещались со взгляда Огаты на его рот. Поцелуй был неожиданным, но не нежеланным. Но вместо того, чтобы поцеловать Василия, Огата в последнюю секунду наклонил его голову, прикоснувшись губами к частично зажившей сквозной ране поперек его щеки. Большая ее часть представляла собой не что иное, как узловатую рубцовую ткань, но остаток все еще был воспаленным и красным, слегка покрытый струпьями. Швы сняли не так давно, но Огата продолжал водить языком по поврежденной коже, пробуя смесь пота и застарелой крови, которая все еще прилипала к давней ране. Под грудью Василия тихо завибрировало разочарование. Это вполне могло быть из-за упущенного поцелуя, но Огата знал лучше. — Я не могу опять так же хорошо прорезать твое лицо, — палец уверенно постукивал по рубцу от сквозной раны, с каждым касанием надавливая все сильнее. Дыхание Василия слегка участилось от этого действия — должно быть боль, несмотря на то, что рана почти зажила, все еще была ощутимой, — Или прострелить его еще раз. С последним касанием Огата убрал руку с лица Василия, направив взгляд на рубашку ниже. Раздеть Василия было просто, пока мужчина сам помогал в этом, начав понимать, что влечет за собой эта встреча. При других обстоятельствах Огата уделил бы обнаженной груди перед ним больше внимания. Но вместо этого его внимание сосредоточилось на кровоточащей ране, которая уродовала плечо мужчины. Для солдата Василий был на удивление безупречным, как и сам Огата. Только эти два ранения омрачали гладкую в остальном кожу. Прежде чем Василий успел среагировать — не то чтобы он успел, — в руках Огаты оказался нож. Он знал, что пока Огата не будет удовлетворен, он вряд ли пырнет его ножом. Разрезать швы от выстрелов на плече Василия было делом недолгим, и Василий не предпринял никаких попыток остановить Огату, а его вздрагивание было единственным признаком того, что он осознавал происходящее. Огата тихо напевал себе под нос во время действа и, как только проделал достаточно работы надо швами, провел по ране большим пальцем. Кровь хлынула из раны; место выстрела не зашивали долгое время, и оно было все еще абсолютно незажившим. — Полагаю, это пригодная дырка, — с насмешкой в тоне сказал Огата. Василий удостоил его последующим молчанием. Неприятно быть игнорированным; отсутствие реакции на осмеивание заставило его негодовать. Наклонившись, Огата провел языком по ране, ощущая металлический привкус крови, сочащейся из кожи Василия. И, все же, он воздержался от проталкивания языка внутрь, вместо этого проведя им по сырой чувствительной коже по краям раны. В этот раз Василий издал звук ртом: короткий, судорожный вздох. Звук, дошедший четко до члена Огаты. Не так часто он слышал Василия. Огата вновь отстранился, пересаживаясь со своего места на Василия. Отчасти для того, чтобы настроить себя, но упирающийся в его зад стояк был жалким напоминанием того, что Василий наслаждался их игрой так же сильно, как и он сам. С восторженным интересом наблюдая за выражением лица Василия, удерживая его пристальный взгляд, Огата медленно просунул палец в рану. Пришлось приложить немного усилий, так же, как и для недавнего выстрела, пока кровь заливала путь. Касание было быстрым — кончик его пальца едва вошел внутрь, прежде чем Огата поспешно вынул его. Остекленевшие глаза, украсившие лицо Василия, восхитили Огату, побудив его повторять действие, с каждым разом толкая палец все глубже. Выливалось все больше крови, и вместе с этим Огата чувствовал мелкую дрожь в лице Василия. — К сожалению, не могу вместить больше этого, — констатировал Огата, с большей силой надавливая пальцем, пока не добрался до места, где пуля застряла в плоти — вошло едва ли две фаланги, — По крайней мере, в твою рану на лице вошло бы сразу несколько пальцев. Свободной рукой Огата еще раз провел по лицу Василия, ногтем большого пальца обводя его покалеченную кожу, подчеркивая свои слова. — Возможно, она могла бы вместить и мой член. Изо рта Василия вырвался ломанный русский. Огате было трудно понять что-либо из того, что говорил Василий, учитывая отсутствие у него языка, но одно слово было достаточно четким, чтобы различить его. Мужчина прохрипел тяжелое, гортанное "пожалуйста". В этот момент Огата на секунду прервался, идентифицируя слово, и одна рука вцепилась ему в волосы, а другая мертвой хваткой сжала его запястье, с силой выдергивая палец из раны. Кровь фонтаном хлынула вниз по плечу Василия и от сокращения мышц, и от резкого отстранения руки Огаты. С крепкой хваткой на волосах, Огата не сопротивлялся тому, как Василий опустил его голову ниже, ближе к ране, едва дав Огате удержать свой собственный вес свободной рукой. Просьба была очевидной: Василий не станет просить больше, чем необходимо. — Хорошо, — согласился Огата, стряхнув руку со своих волос, и опустился к ранению, протолкнув в него свой язык. В этом было и немного поддразнивания, взамен чему слова Огаты сопровождались мягким надавливанием на мышцы в ране. Он мучил того достаточно долго. Огата раскрыл рану шире — его язык был больше, чем просто палец. Медный привкус на языке потрясал его чувства; тонкий гортанный скулеж Василия почти заглушал их. Скользкие движения были грязными — каждый раз, когда Огата вынимал язык, он вылизывал рану целиком, прежде чем войти в нее внутрь. Каждый раз все сопровождалось подрагиванием члена Василия под Огатой — достаточно ощущаемым, чтобы Огата отчетливо чувствовал это. Слюна с кровью покрыли всю поверхность, забрызгивая кожу обоих мужчин. Отстраниться было трудно — каждый стон, слетающий с губ Василия, только больше раззадоривал Огату. Несмотря на это, Огата бегло присел на корточки, запачкивая рукав, которым мельком вытер свой рот. — Ну ты и придурок. Ответом Василия был стон, стоило Огате вернуться к своим манипуляциям, на этот раз держа язык глубоко в ране, лишь слегка надавливая на ее стенки. Он наклонял бедра в такт каждому толчку своего языка, потираясь о стояк внизу. Василий двигался вместе с ним, вот-вот выбивая Огату из равновесия при каждом толчке, а его прерывистое дыхание становилось все громче и громче. Осторожно балансируя, Огата вновь поднес свободную руку к лицу Василия, позаботившись о том, чтобы сунуть окровавленные пальцы в рот мужчины, заглушив его стоны. Многозадачность это сложно, но Огата держал темп, синхронно двигая бедрами и языком в одинаковом темпе, пока его пальцы поглаживали уничтоженный язык мужчины, большим пальцем слегка лаская край сквозной раны изнутри. Челюсть Огаты болела. Вкус крови усугублял головокружение, собственный член все еще был закован и игнорирован в штанах. Как жаль, что рана на лице Василия затянулась. Мысль о том, чтобы трахнуть эту дырку как альтернативу рту русского, была привлекательной. Вылизывать рану Василия было непростой работой, невзирая на издаваемые им звуки. Смещение запястья Огаты привело к тому, что его пальцы скользнули по щекам Василия внутри. Огата еще несколько раз лизнул рану под собой, сильно надавливая на мышцы, прежде чем грубо впиться пальцами в изуродованную кожу рта Василия, поддавшись своему порыву попытаться раскрыть рану снова. Вытянутый напряженный стон отразился в груди Огаты и отдался эхом в его ушах. Василий под ним напрягся, дернув бедрами не в такт. Огата ухмыльнулся в окровавленное плечо перед собой, осторожно вынув язык и пальцы из мужчины под ним. Он быстро вытер лицо, но смог убрать налипшую слюну с кровью лишь частично. — Жаль, что я не смогу трахнуть тебя сюда, — самодовольно начал Огата над вздымающейся грудью Василия, — Интересно, ты бы кончил себе в штаны из-за этого? Огата ожидал, что его скинут с наседания верхом на мужчине. Василий терпел унижения Огаты только в том случае, если они были до того, как он получал разрядку — в любое время после его гордость не собиралась выносить насмешек. Воздух с шипением вырвался изо рта Огаты, когда Василий стянул с Огаты штаны и приник ртом к его члену. Облегчение от прекратившегося стеснения в собственных штанах и ощущение тепла рта вызвали искрящееся удовольствие в животе Огаты. Техника Василия, лишенного большей части языка, была небрежной. Его недовольство оскорблениями Огаты ощущалось в каждом сделанном им движении, грубом и некоординированном. Но, как бы сильно Огата ни издевался над Василием, он знал, что долго не протянет. Откровенно говоря, это был ужасный минет, но сдерживавшийся настолько долго Огата брал то, что дают. Огата под углом приподнялся на локте, решив сжать волосы Василия в кулак. — Боже, у тебя получается просто ужасно, — усмехнулся Огата, при помощи хватки толкая член вбок рта Василия, а не вперед. Он проигнорировал ответный грубый щипок в бедро, но Василий все равно встречал хватку в своих волосах небольшим сопротивлением. Слегка наклоняя бедра, Огата начал насаживать Василия на свой член, толкаясь в мясо, где задние зубы Василия были удалены. Каждый раз оттаскивая Василия, поврежденная кожа щек скользила вокруг Огаты, текстура которой раз за разом вызывала у Огаты короткие стоны. Они задавали ритм: Огата направлял, Василий следовал за ним, впиваясь ногтями в мышцы бедер Огаты. Это было неаккуратно — изо рта Василия капала слюна, тогда как ему не хватало языка, чтобы удерживать ее внутри. Огата наслаждался этим зрелищем, очарованно наблюдая, как рана на щеке Василия выпирала при каждом толчке его члена, издевательски угрожая разорваться вновь. Василий еще раз сжал бедра Огаты, следуя нарушенному ритму, в который начал перерастать Огата. — Прекрати, — выдавил Огата; тепло внизу живота было единственным предупреждением о приближающемся оргазме. Василий продолжил, подняв глаза, с вызовом встретившись взглядами с Огатой. Огата торопливо дернул Василия за волосы, пытаясь вовремя отдернуть его. Василий не двинулся с места. — Блять, — прорычал Огата, отказываясь от попытки оттащить Василия в угоду тому, чтобы насадить мужчину на свой член. Его сперма разлилась во рту Василия, а не на лице, как он рассчитывал. Оргазм заставил Огату задрожать, подергиваясь под ладонями Василия, поскольку русский не смог отодвинуться даже после того, как бедра Огаты прекратили движение. Сдержать раздражение из-за неповиновения Василия было сложно. — Убирайся, — приказал Огата. Нахождение во рту другого мужчины рано или поздно должно сделать его сверхчувствительным. На этот раз Василий повиновался, медленно отстранившись. Хватка Огаты отпустила его голову, и Василий быстро запрокинул ее назад. Это действие заставило Огату дернуться, но он успел заметить, как Василий, несмотря на дезориентированную манеру поведения, рукой проталкивает капающую со своих губ сперму назад в рот. — Ты отвратителен, — заявил Огата, рассерженно глядя на того. Да что с ним, блять, не так? Василий низко прогудел в ответ. Ладонь мягко легла на лодыжку Огаты, большим пальцем выводя круги на коже. Огата чуть было не отдернул ногу назад, но удержал ее на месте. С ним он разберется, когда все уладит.