цель

и я просто идиот с раскрашенным лицом, держусь в углу, занимаю свободное место, но как только он проходит мимо, я понимаю, что есть тот, кто любит меня

Холодный ветер разрывает лёгкие. Каждый вдох отдаётся болью, но зато ты чувствуешь, что жив — на неопределённый срок. Жив. Виктор бежит до тех пор, пока не кончается пирс. Бежит, пока есть силы в ногах, пока органы не начинают гореть от необычной для тела нагрузки, а каждый простуженный взгляд окружающих становится чужим. Раньше он заставлял себя доверять людям, старался топить скептичность как можно глубже, но со временем понял, что каждый ранний вывод, сформировавшийся внутри, становился правдой. Единственный случай, в момент которого появилось первое исключение — знакомство с Джейсом. Заносчивый, глупый мальчишка, который поверил в свои силы и своей опрометчивостью чуть не загубил человеческие жизни. Виктор искренне не понимает, как этот мальчишка успел не только стать его напарником, но и добиться таких высот. Если дирижабль с твоим портретом считается за высоту. — В меня никто не верил. Бедный калека из Нижнего Города. Я был одиночкой с того момента, как переступил порог Пилтовера. Одиночка. Доверие самому себе пришло не сразу — после того, как ещё молодой мальчишка успел разочароваться в людях. Сначала хулиганы ловят твой кораблик и ломают его в щепки, затем консервативные учёные опровергают инновационные идеи, называя их чушью и детским лепетом, а потом... Потом приходит осознание, что поможет только вера в себя. — У меня не было ни имени, ни покровителя. Я просто верил в себя. Он чувствует, как горячая смуглая ладонь гладит впадинку между лопатками — пробегает пальцами по родинкам, поднимается выше, нежно приобнимая за шею. По-родному. Так, как с самого детства не хватало. Так, как он мечтал в самых сокровенных снах, и с утра осознавал, что мечта никогда не исполнится. Даже сейчас Виктор не может поверить, что он не один, а самый близкий человек за спиной — не сон, не наваждение и не галлюцинация, вызванная мерцанием. Мерцание. Остатки всё ещё растекаются по венам, а места старых уколов прижигает остаточной болью. Виктор старается не думать о том, сколько времени у него осталось. Виктор уверен, что с помощью Джейса вопрос о противостоянии городов разрешится, хекстек останется исключительно в мирном использовании, а политика изменится. Изменится, чтобы больше никогда не слышать того, что режет ножом по сердцу. — Где ты был? Зачем ты нарушил правила? — перепуганные глаза вспоминаются лёгкой усталостью и горечью, скопившейся на языке мутным нижним воздухом. Он забивался в лёгкие с самого рождения, и по мере того, как Виктор выбирался наверх, с каждым годом внутренности выжигались всё сильнее. — Никогда даже не смей спускаться к нижним! — Почему нет? — Они опасны! Опасны. Смакуя вкус этих слов, мужчина почти не реагирует на чужие прикосновения, закрывая глаза. По тёплой подушке давно раскинулись пряди волос, которым Джейс так любил уделять внимание, но сейчас напарник будто бы чувствует, что лучше лишний раз не говорить. Виктор слишком часто молчал, когда оставался в раздумьях, и на всяческую вовлечённость в разговор можно даже не рассчитывать. — Я с Нижнего Города. Слёзы стекают по лицу. Механический корабль разлетается сотней шестерёнок по берегу, а правая нога взрывается оглушительной болью — притягивая костыль к себе, мальчишка прячется под большим камнем, ладошкой утирая влагу. Парни постарше хохочут, указывают на безделушку пальцами, и лишь в очередной раз доказывают, что он ничтожен. Думаешь, он научится нормально ходить? Да ты глянь на него, он ревёт! Как ты будешь защищать девочек, если сам ноешь из-за сраной игрушки? Выйди и дерись, трус! Не выйдет. Никогда не выйдет. Как был целью для тех, кто сильнее, так и остался. Виктор дышит глубже, веки дрожат в фазе быстрого сна, пока тонкие пальцы крепко сжимают чужую ладонь — Джейс молча наблюдает за незримыми мимическими движениями на чужом лице, и только через пару минут понимает, что считает, сколько раз друг успел вздёрнуть бровями, приоткрыть рот, нахмуриться. Много. Слишком много для чего-то приятного. — Я был один, Джейс. Всю жизнь был один. Детство, юность, молодость... Кто в здравом уме выберет калеку, зависающего сутками в лаборатории? Смуглые губы касаются напряженного лба, пока Виктор, найдя силы, чтобы перевернуться, держится ладонями за крепкие плечи. Талис стал первым, кто останется рядом и раз за разом будет доказывать, что он важен. Помогать ходить без костыля, подтягивать ортез, когда тот пережимает мышцы, не говоря уже о том, чтобы банально поддерживать. Верить. — Я выберу, Виктор. Зря. Очень даже зря. Мужчина чувствует, что времени остаётся немного — несмотря на эффект от мерцания, с каждым днём жизнь в разрушенном теле угасает всё быстрее. Силы утекают сквозь пальцы, разум постепенно затемняется, а осознание, что они не успеют закончить разработку, добивает. Мало того, что он подведёт друга, так ещё и сломает его. — Тебе нужно уйти. Ты не понимаешь, что творишь. Я могу задохнуться уже завтра, и что ты будешь делать? Бросишь работу всей жизни, затеряешься в скорби, и что с того? Пилтовер потеряет сразу двух учёных. Виктор старается не смотреть в глаза. Вертит по сторонам, цепляется за тусклый свет хекстека, сжимает зубы, и вместе с этим не замечает, как только сильнее сжимает Джейса в своих объятиях. Впервые за долгое время смог кому-то довериться настолько, чтобы подставлять не только фронт, но и тыл. Чтобы не бояться. — Я не уйду. Ни за что не уйду. Закрывая глаза, мужчина со свистом выпускает наружу прохладный воздух. Кровь подкатывает к горлу, но, лишь почувствовав очередной тихий поцелуй за ухом, Виктор сглатывает её обратно. У них есть цель, а это значит, что они успеют. Обязательно успеют, иначе Пилтовер исчезнет с лица Земли.