Эгильет или жизнь, Олег Шепс?

— Может ему Эгильет ёбнуть? — Ага, — Лина кивает, неотрывно глядя в монитор и пролистывая страницы форума. — И получишь на выходе импотента Олега Шепса в двадцать пять лет. Ну ты хоть немного котелком-то думай. Дима вымученно стонет. Они сидят у парня в гостиной, каждый уткнувшись в гаджет для более эффективной работы: Матвеев смотрит в телефон, в то время как Джебисашвили клацает мышкой, сидя за ноутбуком, и периодически что-то фиксирует на листочке. У обоих открыт один и тот же форум, и каждый ищет свою категорию: Дима, как начинающий практик, лезет в самые радикальные и сильные приворотные программы чернокнижия, в то время как Лина, которая на этом деле уже собаку съела, оценив сложившуюся через жопу ситуацию, вдоль и поперек исследует блок с вызовами. Но Дима не отступает, вновь включая свои права на выбор ритуала: — Не, а что плохо-то? Люди пишут, что получилось как в оговоре и не встает больше ни на кого, кроме практика, — брюнет разводит руками с открытой вкладкой отзывов на работу, и взгляд у него как никогда вопросительный. — Что сразу импотенция-то? — Потому что нет гарантии, что все пойдет не через жопу. — Там кладбище, а не личная сила, — резонно уточняет Матвеев. — С призывом же. Теперь уже вымученно стонет Лина. Быть коллегой по цеху в магии Матвееву — все равно что продать душу дьяволу, потому что никакие объяснения на буйную и влюбленную голову не действуют. — Давай его вызовем для начала, пусть позвонит или придет к тебе на ножках, — девушка пролистывает блокнот в поисках заметок с названием обряда и проводит по списку непишущей стороной ручки. — Бесовские вот классные, притащат, как пить дать, я в этом спец, ты… — Все равно ничего не получится, — Дима подругу прерывает и поджимает губы. Экран телефона гаснет, Матвеев откладывает его на журнальный столик. Глаза мгновенно становятся грустными. Он прячет пальцы в рукавах серой толстовки, сам кутается в неё так, словно ему очень и очень холодно. Дима опускает голову и силится, чтобы не взвыть от внезапно накатившего отчаяния. А всему виной Олег Шепс, который с недавних пор Диму в упор не замечает и колет насквозь потрепанное сердце Матвеева своим из ниоткуда взявшимся безразличием. Они пришли к самому идиотскому исходу, к которому может прийти некогда влюбленная по уши пара, а именно «остаться друзьями». Дима полагает, что в средние века весть о казни доносилась куда более радостно, чем желание Шепса с Матвеевым дружить. Дружбу дружить, друга он в Диме увидел. Матвеев, кажется, с тех пор не видит ничего. Только на работе рядом с ним выглядит, как побитая собака, и молчит зачастую, стараясь Шепса своим присутствием не обременять. Дима, сидя в своей съемной квартире в Тольятти, думал, что хорошо все-таки вышло, что они с Шепсом так и не съехались, перебивками ночуя друг у друга в квартирах, а зачастую проводя время в квартире брата Олега. Дима кивал своим мыслям, мол, да, хорошо. Иначе бы он не смог, и пришлось бы переезжать. Матвеев бы просто не выдержал того наплыва воспоминаний, если бы они с Олегом были сконцентрированы на одной жилплощади. А так все флешбеки рассеяны по трем городам и проживать это, кажется, проще. Во всяком случае, от этого некуда сбежать, и приходится комки в горле каждый раз сглатывать, несмотря на то, что комки эти с осколками стекол. И вот теперь, когда Матвеев совсем отчаялся, ему попадается Лина, которая видит, как Дима медленно теряет жизненные силы и тухнет. Это было более четырех месяцев назад, и тогда парень совсем не понимал, куда лучше со своей болью обращаться: то ли к психиатру, то ли к поллитровке Беленькой из Пятерочки. Джебисашвили на взгляд его жалобный смотрит сочувственно и дружески приобнимает в комнате отдыха, когда все расходятся по домам после рабочей смены и только один Матвеев замирает в прострации с одним натянутым на себя ботинком, а другой держит в руке, кажется, на протяжении получаса. Влад с Ильей тоже замечают его безучастное ко всему и пластилиновое сознание, но также грустно вздыхают, оценивая обстановку. Лина находится весьма кстати. Решает, что ночь в отделе не сильно скажется на их здоровье и выуживает из закромов бутылку с горячительным, пластиковые стаканчики, несмело вытаскивая из сумки колоду с картами. Дима тогда недоуменно хмурил брови, рассматривая в руках девушки непонятную цветастую коробочку, но после Лининого «да просто повеселимся, знаешь, как в детстве Пиковую даму вызывают» и такой теплой улыбки, брюнет, не думая, соглашается. Девушка сетует на отсутствие свечей и на то, что антураж совсем не соответствует волшебному, на что с креативом находится Матвеев, выключая в комнате свет и подсвечивая стол ярким оранжевым индикатором фонарика. Не видно ни черта, но когда к световому флешмобу подключается телефон Джебисашвили, становится вполне сносно: можно разглядеть карты и алкоголь налить точно в стаканчик, а не на пол и собственные ноги. Дима в тот вечер пьет и завороженно наблюдает за девушкой, что виртуозно тасует колоду, добавляя в сортировку перевернутые карты. Недоумение в глазах Матвеева растет в геометрической прогрессии. — На Олега смотрим, да? Дима немного краснеет щеками и неуверенно кивает, все еще ощущая себя каким-то участником сектантского движения. Лина что-то упорно бубнит, странно разговаривая с картами. Матвеев первое время надеется, что разговор все-таки с ним ведется, но, как оказалось, после выуженной информации о Шепсе, с ним, Матвеевым, разговаривают в последнюю очередь. Дима давится выпитым, прокашливаясь и, тараща глаза на Лину, когда та, выложив триплет карт на вопрос «что происходит в жизни Олега прямо сейчас?», сигнализирует о том, что тот, вероятно, суетливо занят подбором подарка к какому-то мероприятию или может сам суетится, собирая свою тушку для более презентабельного вида. У Димы мощно крутятся в голове шестеренки, а человечки мечутся от полки к полке, выискивая информацию о праздниках в ближайшие календарные дни. Матвеев как-то заторможенно мотает головой: ну не может он вспомнить хоть один близлежащий праздник для Олега. Может, у него кто-то появился, и он туда так стремительно собирается? Брюнету осознание вероятной пассии Шепса больно бьет по вискам, эхом отдается в черепной коробке, и он залпом выпивает половину стакана, в то время как девушка настаивает на своем. По Иерофанту там что-то сильно семейное и родовое, но Дима уже грустит и процесс этот необратимый. После их магических посиделок Матвеев до дома добирается на такси вдрызг пьяный и расстроенный. В помутненной голове стойко вырисовывается расплывчатый образ Игнатенко и холеная, вполне довольная дамой сердца морда Олега. Дима пытается уловить и идентифицировать эмоции, которые испытывает, но его хватает ровно до соприкосновения тела с кроватью. И все бы ничего, рядовая история посиделок типичного клуба разведенок, но когда утром до похмельного синдрома Димы доходит история Олега, на которой он вещает с дачи родителей, поглаживая на сторис своего пёселя, до Матвеева доходит. День рождения мамы. Сегодня. У Шепсов. Блять. Дима пересылает Лине, ударяет себя по лбу, что забыл о дате, что еще год назад была актуальна и для него самого и несколько минут пытается осознать происходящее. Девушка не знает про день рождения мамы: об этом, по сути, не знает никто кроме Матвеева и самого семейства Шепсов. О ней мало информации в интернете и даже среди круга друзей, но Дима имел честь быть посвящённым в эту маленькую подробность. Джебисашвили кидает удивленные стикеры и красноречивое: «в смысле у его мамы др, ты прикалываешься?». И теперь в некоем удивлении пребывают оба: Лина от того, что прогнозы на Таро начинают сбываться, а не являются просто раскладом по фану, а Дима вообще в шоке от того, что на картах можно сделать что-то кроме игры в дурака. Так проходят месяцы. С Олегом типичное общение в духе старых знакомых и коллег, которое особо не перетекает во что-то личное, кажется, никогда. Шепс словно выключился от любого взаимодействия с Матвеевым, ударившись в работу и бесконечные подработки в офисе с бумагами, где этого самого Матвеева на периферии нет и не предвидится. Олег даже как-то между делом обмолвился с ним, что едва успевает поспать, и Дима думает, что вряд ли в этой суматохе есть место для мыслей о нем. Вероятно, Олег еле успевает подумать о себе. Они с Линой резко сплочаются до лучших подружек: девушка делает расклады, сует Матвееву самую простую и классическую колоду для изучения арканов и ссылки на многочасовые лекции с разжевыванием значений для новичков, а Дима в свою очередь старается быть нормальным собеседником, рассказывая что-то из области увлечений Джебисашвили, и пытается банально где-то подсобить мужской силой, чтобы меньше чувствовать себя обузой. Он постоянно пытается подсунуть ей деньги за расклады, на что та обижается и бьет его по плечу за этакие предложения. Поэтому Дима примеряет на себя роль помогатора: где-то надо донести пакеты, где-то встать на шатающуюся, как нервная система Матвеева, стремянку и повесить какую-то дребедень на стену. Брюнет открыт ко всем услугам. Матвеев с активным участием в своей жизни Лины заметно хорошеет, и уже меньше становится похож на ходячий труп, что не уходит от глаз ни Череватого, ни Ларионова, которые на искренний смех и улыбку Димы смотрят как на что-то лучшее, что могло произойти в их жизнях за последнее время. Возможно, от глаз Олега свечение Димы тоже не скрылось, но его лицо не выражает никаких эмоций, и друзья просто рады, что Матвеев хотя бы на время живой. И вот теперь, сидя в гостинной и пролистывая форум с обрядами, Дима вновь грустит, что это самое «временно», вероятно, подходит к концу. От Олега ни ответа, ни привета, и так называемой «дружбы», о которой молил Шепс в день их расставания, нет, от слова совсем. Он закрылся, и теперь их диалог выглядит хуже, чем рабочий чат в ватсапе у какого-нибудь бухгалтера. Любые слова кажутся иссушенными, колючими. Дима всегда чувствует в переписке с ним холод и отсутствие всяческого желания общаться, словно это он, Матвеев, так упорно просил Олега общаться с ним нормально, а не в формате: «поздравления один раз в год с яблочным спасом», если цитировать двухметровый первоисточник. И брюнету от этого смешно до сведенных судорогой челюстей, потому что Олег то ли сам себе врет, то ли упорно вешает Матвееву лапшу на уши. В обоих вариантах Диме не легче. — Давай забьёмся, — Лина выбивает из своих мыслей Матвеева, разворачиваясь к нему лицом, многозначительно заглядывая в глаза, и хитро тянет уголки губ вверх. — Я делаю вызов Шепса на то, что он позвонит тебе без всякой причины, а ты выполнишь мое желание. — Это спор что ли? — Возможно, — девушка горделиво складывает руки на груди. — Если Олег позвонит, то ты подберешь сопли и сам займешься любовной магией, идет? — Я? — Дима тыкает пальцем себе в грудь и таращит глаза. — Я с картами еле разобрался, а ты мне черную магию хочешь подсунуть? А если мне откатит? — Ну вот если откатит, тогда и будем действовать по обстоятельствам. Тебе все равно жить два понедельника осталось. — Очень смешно, прям обхохочешься. — Давай, решайся. Дима закусывает губу, открывая в галерее их совместную фотографию. Сейчас в его голове борются совесть и бесконечная, ноющая боль по их распавшемуся союзу. Он все еще временами чувствует покалывание на своих губах от кусачих поцелуев с Олегом, а органы сворачивает в узел от воспоминаний обнаженных прикосновений кожа к коже и горячего шепота на ухо, в такт размеренным движениям. Диме больно, Диме плохо, и ему не хочется думать, что это финал и хеппи-энда не будет. Он знает, что это подло, буквально силком заставить Шепса быть с собой, когда тот, очевидно, этого не хочет. Или хочет?.. У Матвеева голова идет кругом. Ему так хочется вернуть все на свои места. Он так любит Олега, несмотря на его откровенное ребячество и детский инфантилизм в поступках. Он не хочет привязывать к себе Шепса насильно, но ничего поделать с собой не может. Быть может, если расшевелить то, что замерзло в груди Олега, то что-то можно починить? Если выковырять то, что похоронено в душе заживо, может, еще можно спасти? Ведь даже цветы прорываются сквозь асфальт, так почему же Дима не имеет права растопить лед в сердце любимого человека, пусть и такими странными путями. Дима смотрит на их фото, смотрит на сияющее лицо возлюбленного и поднимает голову, глядя Лине в глаза: — Я согласен. Игра начинается.

***

Когда Дима находит категорию присушек и дочитывает до опоев месячной кровью, то едва удерживает сомкнутым рот, пока несется в уборную, чтобы опустошить желудок над керамическим другом, в раз попрощавшись с завтраком. Матвеев со своей красочной фантазией творческой личности мгновенно рисует в голове Олега, который выпивает кружку утреннего свежесваренного в турке кофе с вмешанной туда кровью, и чувствует, как передергивает все тело. Между делом над унитазом радуется, что природа таким приворотным ресурсом его не одарила, и клянется себе подобного рода обряды не открывать никогда. Остервенело чистит зубы, материт все и вся и решает от форума отдохнуть, потому что Дмитрий Андреевич тоже не железный. Он, конечно, в разгневанных чувствах и яда крысиного Шепсу подмешать отнюдь не против, но это слишком, во всех существующих категориях извращений. На прошлых выходных они с Линой сошлись на стихийных вызовах, ведь её потянуло на интуитивном уровне к конкретному ритуалу, а кто такой Матвеев, чтобы перечить девушке в манипуляциях над его личным счастьем? Дима, всё ещё не уверенный в степени своей адекватности, распечатывает черно-белые фотографии Олега на принтере, потому что для энергетического пинка под зад необходима сонастройка с объектом, а если по-русски и со слов Лины: «рожу бы его желательно видеть, чтобы к тебе какой-нибудь другой Олег Олегович не приперся». Дима на самом деле готовился к любому раскладу: отсортировал белые монетки в мешочек на откуп бесам, купил набор иголок в швейном отделе и как-то потом уже начал соображать, что для проколов в пальце и выдавливания крови придумали стерильные иглы, а их поместили на продажу в аптеках, но он у нас не боязливый, поэтому, прикупив к своему боекомплекту перекись, снабдился нервно ждать Джебисашвили. Осознание того, что они собираются сделать прямо сейчас, упорно щекотало сознание в предвкушении результата. Быть может, Диме немного стыдно, когда он смотрит в любимые глаза на распечатанных бумажках, и, вероятно, ладони потеют от мысли, что Матвеев прямо сейчас собирается управлять сознанием Олега, словно кукловод, дергая за нужные ниточки. Они выключают все телефоны и гаджеты, в комнате тихо, и, на удивление, даже с распахнутым окном галдеж исчезает из поля зрения и всяческого восприятия. Лина добродушно и со своей бесконечно тёплой улыбкой даёт Диме два наставления на обряд: заткнуться и очень сильно представлять себе, как Шепс через дебри к нему пробирается и желательно к ногам его падает, чуть ли подошву не выцеловывая. Чем ярче и абсурднее образ притяжения, тем лучше. Пока Матвеев витает в прострации и усиленно включает внутренний биологический проектор, визуализируя Олегов приход на распечатке, девушка читает заговор. В читке есть тоже свои законы. Вообще читать обряды законом магии не запрещено, но все советуют выучить, чтобы банально не запинаться и не путаться в словах, особенно если виса с элементами старославянского языка. Ну а вообще самый железный закон читки — подчинение количеству: три, шесть, девять, тринадцать и двадцать один раз, всё в зависимости от условий обряда и запущенности ситуации. Лину тянет на тринадцать, и поэтому она зачитывает оговор тринадцать раз подряд, пока Дима всё это время чуть не тужится, энергетически притягивая к себе любимого. Свечи горят, дергаясь пламенем от дыхания двух людей. Девушка стремительно идёт на девятое повторение висы. И всё вроде идёт гладко, Лина вошла во вкус и ритм обряда, плавно и без единой запинки диктует намерения прямо в глаза Олега: «Все твои мысли себе забираю, Мечтать о Диме тебя заклинаю. Лишь только тоска в тебя прокрадется Дорожка твоя к нему повернется… » В спальне раздаётся грохот, заставляющий на месте подпрыгнуть обоих, да так, что рука Джебисашвили дёргается, ведь читалось всё над пламенем свечи. Фотография мгновенно загорается, и Матвеев отмирает, ликвидируя панические дергания девушки рукой, выхватывает горящий уже огрызок от изображения Шепса и тушит в блюдце с водой. Дима с Линой перекидываются взволнованными взглядами и таращат друг на друга глаза, хлопая, переваривая ликвидированный пожар. Осталось теперь понять, что там так уебалось в Диминой спальне. Идти страшно обоим, поэтому они договариваются, что Матвеев, как мужчина, пойдёт первым, а Лина следом. Дима сглатывает, отчего-то стараясь зайти бесшумно, будто бабайку это как-то обрадует, успокоит. Брюнет делает глубокий вдох и входит, осматривая комнату на предмет апокалипсиса. Но когда взгляд цепляется за одну деталь, хохотать как-то совсем уже не хочется. — Это что ещё за нахуй? — испугано изрекает Матвеев. — Кажется, стакан лопнул, — резонно констатирует девушка, разглядывая осколки на прикроватной тумбе и на полу, боязливо выглядывая из-за спины Димы. От стакана в самом деле осталось ровно ничего, одни стеклянные ошмётки. Ступор Матвеева прерывает Лина, поясняя сия пиздец. — У меня у мамы такое было. Она мужика своего вызывала, у неё тоже посуда в хлам разбивалась. Помню, даже блюдце прямо на столе перед ней треснуло пополам, а в нём была соль насыпана и всё. — Пиздец, — скомкано выдыхает Дима и ещё минут пять приходит в себя, чтобы пойти за совком и щёткой. Девушка кивает своим мыслям и окидывает взглядом место ритуала в гостинной: — Значит, девять надо было читать. Учту, — кидает короткий взгляд на сгорбившегося над осколками парня. — Да будет так. Матвеев тогда девушку из своей квартиры не выпустил, распечатывая из закромов зубную щётку, кусок мыла и вытаскивая из шкафа постельное бельё, приговаривая: «я с этой хуйней один на один не останусь» и «ты практик, отслеживай прогресс, я инфаркт не переживу в своём возрасте». Так и сошлись на внеочередной ночёвке Джебисашвили. В квартире было тихо и никаких признаков фильмов ужасов с привидениями не было, поэтому их обоих потихоньку ситуация отпускала. К вечеру они уже во всю хохотали над нелепым шоу в ноутбуке и поглощали семечки, вооружившись мешочком под скорлупки. Так продолжалось ещё несколько часов, пока ближе к полуночи трель телефона Матвеева не заставила вновь дернуться на месте. На экране чёрным по белому написано: «Олег», и у Лины загораются глаза от воодушевления и бегущей строкой в них читается: «сработало». — Алло? — Дима хрипит в трубку, всё ещё пытаясь осознать происходящее. — Привет, Дим. Ты в Тольятти что ли окончательно перебрался? — Не переживай, в Москве меня ближайшее время не будет. Можешь спать спокойно. Дима борется сам с собой и едва держится от того, чтобы болезненно закричать прямо в трубку. Ему так хочется сказать, как сильно он соскучился, как сильно любит и как слезы на глаза наворачиваются от одного только голоса Олега. — Почему это спокойно? — тон Шепса мрачнеет, брюнет буквально кожей чувствует, как прямо сейчас пропала улыбка с лица собеседника. — Это довольно-таки грустно. Матвеев сбрасывает звонок, когда чувствует, что в шаге от того, чтобы не зареветь в голос. Лина подлетает к Диме и обнимает за плечи: — У нас получилось меньше чем за сутки, прикинь? Брюнет только сейчас начинает осознавать, что могло сподвигнуть Шепса на подобный диалог, равных которому не было последние несколько месяцев. — Не зря стаканом пожертвовали, — заключает он и искренне смеётся, охуевая от происходящего.