Серое унылое небо, быть может, предвещающее дождь. Трудно разобрать, ведь в Лондоне оно всегда такое мрачное, особенно последние годы. Или ему лишь так кажется?
В любом случае это не важно. Ему все равно будет дождь или нет, будет все также пасмурно и сыро или солнце все же проявит свои тусклые лучи, не способные его никак согреть.
Он уже очень давно замерз. Когда-то он чувствовал холод лишь на теле, сейчас — где-то гораздо глубже, там, откуда этот холод никак не убрать, там, до куда ни один луч света не дотянется. Иногда казалось, что его тело вообще не способно чувствовать тепло, даже от горячего камина, не прекращающего гореть на протяжении многих-многих дней, в его старом прогнившем насквозь домишке. Прогнившем, как и его хозяин. Его вряд-ли вообще способно хоть что-то согреть.
Второе мая. Три года, как нё нет.
Он ненавидит этот день. Чем ближе эта дата, тем сильнее он напивается. Тем сильнее в порыве злости крушит свою мебель, посуду — не важно что, главное спустить хоть на чем-то свой гнев. А на следующее утро, выпив антипохмельное, чинит с помощью магии всю разруху и вновь вечером пьёт.
Но когда наступает
этот день, он трезв. Он никогда не приходит на кладбище пьяным, ведь она этого не любит. Она боится пьяных людей.
Однажды он видел в штабе Ордена на Рождество, как к ней в стельку пьяный лез с поздравлениями ее крестный. От него за километр несло запахом алкоголя. Когда Блэк обнял её, можно было заметить неподдельный страх, читавшийся в ее глазах. Ее тело мелко задрожало, а дыхание стало таким, словно из комнаты выкачали весь воздух. Он, в отличие от этой "блохастой псины", это заметил. И когда ее состояние дошло почти до пика, пока ей удавалось еще хоть что-то соображать, она вырвалась из объятий Блэка и на подгибающихся ногах убежала прочь. Как ему после рассказали, она пару дней не выходила из комнаты и еще неделю всюду избегала крестного.
После этого случая ни капли алкоголя не попало в его глотку, пока она была жива.
На её могилу он ходил с одними и теми же цветами: васильками и одуванчиками, которые она так любила. И ей было совершено не важно, что последние из них, являлись сорняком, она все равно называла их цветами и с ослиными упрямством говорила и доказывала это окружающим.
Еще он нес ей магловские ириски, которые куда-то пропадали с прошлого посещения. Ему очень хотелось верить, что это она их забирает, а не какие-нибудь уличные мальчишки. Она обожала эти конфеты, он — терпеть не мог.
Он помнил, как она украдкой жевала ириски на уроках и как потом получала за это выговоры от профессоров. Но тем не менее эти конфетки продолжали лежать в карманах и никуда оттуда не исчезали. Она всегда предлагала их своим друзьям, а после, став старостой факультета, и младшекурсникам, когда те искали поддержки и помощи в ней.
Однажды она предложила ириску и ему. На Рождество она должна была остаться у Уизли в Норе, но сбежала (ему до сих пор непонятно как ей это удалось). Он нашел её на Астрономической башне, с бутылкой виски в руках, и в довольно язвительной форме подметил, что она противоречит сама себе, распивая алкоголь здесь.
«Противоречивость — основная составляющая многогранности личности человека. Без нее мы были бы скучны, словно белый плоский лист бумаги» — по-философски произнесла она, а после протянула ириску.
Он иногда прокручивает этот момент у себя в голове, попивая бокал крепкого алкоголя и закусывая его ирисками. Отвратительно липнущими к зубам и донельзя сладкими ирисками.
Вспоминая все это, незаметно для себя он приходит к
месту встречи.
После зимы на участке осталось много подгнивающих листьев.
«Их надо убрать» — первое, что думает он, ведь она любит чистоту и порядок, несмотря на всю ее ленивость.
В доме номер тринадцать было очень пыльно и грязно. Даже в некоторых жилых комнатах стоял страшный бардак. Он всего раз был в ее спальне на Гриммо. Комната, сияющая чистотой и свежестью, казалась совсем новой, будто бы едва отремонтированной. Как ему удалось понять из слов ненавистного Блэка, эту комнату она сама выбрала, и навела в ней порядок. Она тогда, еще дико смущаясь, пробубнила себе под нос что-то вроде:
«О, Мерлин, простите, сэр! У меня тут такой бардак...»
А на уроках зельеварения она сортировала все ингредиенты и инструменты, которые ей понадобятся (лишь со временем он понял, что ингредиенты были всегда разложены по цветам и по их происхождению: трава отдельно, шерсть отдельно — а инструменты по их размеру), и только потом приступала к варке. Ему этот маленький ритуал казался забавным.
Убрав все листья, он аккуратно опустился на колени перед монументом.
Её похороны состоялись в такой же пасмурный день и были грандиозным по своим масштабам событием. Тогда много человек собралось, даже те, кто ее и вовсе не знал, чтобы проводить героиню в последний путь. Ее близкие и некоторые знакомые произносили какие-то торжественно-слезливые речи.
Он не явился на похороны. Не смог прийти. Обо всем этом узнал уже утром из газет, отходя от выпитых накануне четырех бутылок самого крепкого пойла, что было в его доме. А после все эти годы корил себя за слабость, за то, что напился и не смог найти в себе достаточно сил, чтобы проститься с ней.
— Здравствуй, — немного хрипло произносит он, положив цветы и конфеты на монумент. Затем ненадолго, буквально на пару секунд, прислоняется лбом к её могиле, закрыв глаза, и тихо шепчет:
— Прости меня. За всё. Я всегда был не прав на твой счет.
Смотрит на её изображение на каменном холодном монументе. Таком же холодном, как и он сам. Таком же холодном, как и её тело под землей.
По щеке скатывается одинокая слеза. Он жалеет о невысказанных ранее чувствах, сжимая в кармане медальон, который она ему подарила.
«Вы ведь у нас, вроде как, шпион. А шпиону важна удача, как мне кажется. Вот я и подумала, что вам пригодится.» — немного смущаясь, говорила она. Он никогда не верил в удачу.
А еще он не верил в любовь. Ему всегда казалось, что любовь — это подчинение одного человека другому. И его собственные родители тому яркий пример. Он никогда не хотел быть подчиненным, он хотел властвовать.
Но появилась она. Постепенно, абсолютно незаметно для него самого, начинали появляться странные мысли по отношению к ней. Он хотел упасть на колени перед ней и добровольно принять обед рабской верности. Он готов был носить её на руках, лишь бы её изящные стопы не касались этой бренной земли, быть для нее чем угодно: живым щитом, опорой, ходячим кошельком, из которого она бы вытягивала деньги (хотя они ей вряд-ли были бы нужны), да даже чертовой мебелью — лишь бы она позволила хоть иногда ему касаться её, быть рядом с ней.
Ему хотелось это игнорировать, не замечать, закопать так глубоко, что никто и никогда не сможет это достать, ведь такие странные и светлые чувства — слабость, но... Не смог. Слишком ярко она осветила его жизнь. Тогда он и подумать не мог, что это любовь, пока она не умерла.
Тучи на небе заметно потемнели. Крупные капли дождя падали с неба, стуча по крышам домов. Становилось зябко. Многие люди, что были без зонтов, попрятались в магазинах или под навесами маршрутных остановок, чтобы не вымокнуть и не замерзнуть.
Он не чувствовал холодных капель дождя. Он ничего не чувствовал. Он давно
замерз.
***
«Мы не смогли согреть здесь друг друга. Я отправлюсь туда, где всегда тепло. Прямиком к ней.
Северус Тобиас Снейп
09.01.1960 г. — 03.04.2001 г.
Заслуженный Мастер Зельеварения; Герой Второй Магической войны; Обладатель Ордена Мерлина I степени за вклад в победу над Темным Лордом.»
Его повешенное тело нашел почтальон, заносивший газету и документы от нотариуса о подтверждении действительности завещания. Оно было странным по мнению нотариуса (ему единственному Снейп рассказал о ком идет речь в завещании), так как состояло всего из одного предложения: «Похороните меня рядом с
ней.»
«Амелия Лилиан Поттер
31.07.1980 г. — 02.04.1998 г.
Победительница Вол-де-Морта; посмертно награждена Орденом Мерлина I степени за неоценимый вклад в победу над Темным Лордом.»
— гласил монумент рядом с ним. Теперь им обоим
не будет холодно.
