Сомнамбулический роман

Впервые странные сны приходят к Андрею в ночь тридцать первого августа. Ему снится та самая реставрационка, которую он рассматривал как запасной аэродром на случай, если вдруг не удасться поступить в художку. Удалось, пусть и по самым низам, но пролез, и завтра у него уже первый учебный день. Родители за него рады едва ли не больше, чем он сам. Готовятся рвануть отмечать на дачу, сразу как он вернется с учебы. В холодильнике уже маринуется в вине шашлык, а мама весь вечер нарезала салаты и возилась с тортиком. Андрей тоже рад, но пока ещё слишком в шоке. Уверен ведь был уже, что не пройдёт. И вдруг этот странный сон… Забавный старик преподаватель с непроизносимым отчеством, большой кабинет с обшарпанными стенами, но главное — какой-то странный паренек сидящий за соседней партой. У паренька нет четырех передних зубов, у него короткая скучная стрижка, рубашка застегнута на все пуговицы, на брюках идеальные стрелки. Странный он этот парень. То сидит вылупившись куда-то в пустоту своими коровьими огромными глазищами, словно напуган или вообще помер, то ржет с малейшей шутки громко так, заразительно, немного нервно. «Ну и дубина!» — думает Андрей, хотя вынуждены признать, что сам в этом сне он выглядит не лучше. Он там вообще лысый, на малолетнего уголовника похож. Настоящий Князев от этого зрелища внутренне содрогается и безмерно радуется тому, что все-таки смог убедить родителей пощадить его шевелюру и позволить вывести наловленных в деревне от кого-то из соседских мальчишек вшей керосином и уксусом. Сон этот вроде и ни о чем и не к чему, но в голове почему-то застревает. Точнее не столько сон, сколько пацан этот странный, Андрей даже рисует его зачем-то. А потом приходят новые сны, и Князь себя чувствует героем слащавого фэнтези про родственные души. Впрочем, сказать, что сны эти ему не по душе точно нельзя. Андрей любит всякое необычное, и в мистику он очень даже верит, но ведь это совсем не главное. Наблюдать за альтернативной своей жизнью интересно, конечно, но гораздо больше интересует Князя этот его друг из снов. У Андрюхи, конечно, друзей хватает, он парень яркий, компанейский, красавчик, бабник и хулиган, но то, как они общаются с Мишей — это совсем другое. Какой-то недосягаемый уровень близости и взаимопонимания. На второй год снов Князев даже не выдерживает и начинает порой приходить к той самой реставрационке, выжидает чего-то (кого-то) у ворот, знакомиться с ребятами оттуда, выспрашивает как-бы невзначай, но никакого Миши Горшенёва в училище нет. Глупо обижаться, но Андрей действительно чувствует себя злым и разочарованным. В армии сны, которые до этого шли вроде как по порядку, начинают вертеться быстрой сумбурной каруселью, перескакивая между годами. Они богаты и знамениты, и Андрей с одной стороны завидует, а с другой… С другой он просыпается однажды посреди ночи с криком. Даже наяву он всё ещё никак не может отделаться от чувства липкого ужаса, который охватил его разум, когда тот Князев из снов нашёл Мишу на полу в их номере бесчувственным и бездыханным. Передозировка. Клиническая смерть. Откачали, но как же Андрею было страшно. С каждым сном он убеждается все больше в том, что никакая слава не стоит того, чтобы смотреть в бессилии, как Миша медленно убивает себя. В армии же Андрей осознает и свою влюблённость. Вновь у него бурное пробуждение, но теперь уже совсем по иным причинам. В темноте казармы он лежит и, тяжело загнанно дыша, смотрит в потолок. Обкончаться во сне — это, конечно, та ещё неловкая ситуация, слава богу никто не видел. Вот только в паху всё ещё так сладко тянет от воспоминаний о том, как грубо и одновременно мягко сжимали его руки чужие худые бёдра, как гнулось в его объятиях под немыслимыми углами как пластилин податливое тело, как приятно было сжимать в кулаке мягкие длинные волосы, как сладко целовать острые, усыпанные веснушками плечи и красть мягкие беспомощные стоны с обкусанных нервно пухлых губ. А этот взгляд с поволокой из-под слипшихся стрелочками густых длинных ресниц… То непонятное и необъяснимое тепло, которое наполняло его каждый раз, когда он смотрел на Мишу или просто думал о нём, наконец обрело название. Андрей был влюблен. И когда он осознал это наконец, единственным, что его смутило в данной ситуации, была собственная недогадливость. Сны становятся ярче, а Мишиных портретов накапливается так много, что Андрей заводит под них отдельную папку и стыдливо прячет её под матрасом. Позади остаётся армия, и начинаются поиски работы, это хоть как-то отвлекает, потому что на гражданке жить с влюбленностью в несуществующего человека еще невыносимее. В армии все маются в тоске по своим вторым половинкам, у кого они есть, там, что выдуманный мальчик Миша из снов, что реальная девочка Леночка из соседнего подъезда, одинаково недосягаемы и почти эфемерны. Но на гражданке… Иногда Андрею кажется, что у него едет крыша. Даже из снов, принадлежа тому, другому Князеву, Миша умудряется влезть в его голову и прочно там обосноваться. Андрей рисует его до бесконечности, Андрей пишет о нём стихи, на автомате покупает иногда в магазине вещи или еду с мыслью о том, что Мише это понравится, ловит постоянно себя на том, что когда ему хочется поделиться какой-то своей мыслью, шуткой, взволновавшей его новостью, он поворачивается бездумно вправо, тянется слепо, желая ощутить под рукой тепло родного тела, но рядом только болезненная пустота. В какой-то момент во снах между ними пробегает черная кошка. Андрей тоскует и злится на Мишу, пытается забыть его, сделать вид, словно его никогда не существовало в его жизни. Князь из снов делает ровно тоже самое, только гораздо успешнее. Тот Андрей ударяется в работу, Андрей из реальности бесится и, пытаясь забыться, утопает в водовороте отношений на одну ночь. Девушки липнут на него гроздьями, и он так самозабвенно старается отвлечься на них, вот только Миша, тощий и угловатый, всё ещё остаётся вне конкуренции, не говоря уже о взрослом Мише, от вида которого у Андрея напрочь отключается мозг, так сильно хочется его манерного, выебистого и внезапно элегантного завалить на диван в гримёрке и вытрахать из него всю душу, чтобы перестал наконец сволочь выпендриваться и снова льнул доверчиво к его рукам, подставлял покорно под поцелуи длинную шею, позволял наматывать на кулак длинные шелковые волосы, сладко пахнущие уходовыми средствами (принцесска та ещё), и стонал так сладко и громко, что крышу срывало напрочь. А ещё Мишу хочется обнимать, снова болтать с ним часами напролет обо всём и ни о чем, вместе творить, вместе мечтать, и если секс эти девочки однодневки ещё как-то могут компенсировать, то близости душевной и этой болезненной почти привязанности друг к другу, помноженной на обожание, взятся там неоткуда. Иногда Андрей думает о том, что он ну точно помешался. Особенно отчётливо к этому выводу он приходит, когда видит однажды в толпе в метро смутно знакомую фигуру в косухе и бросается за ней. Андрей парень спортивный, догоняет быстро, хватает за руку, дергая на себя… И видит незнакомое напуганное лицо. Парнишка молодой и смазливый, темные растрепанные волосы, высокий, бледный, глаза не карие, а голубые, на Мишу не похож вблизи от слова совсем. И это даже к лучшему — думает Андрей, когда ночью втрахивает парня в кровать. Так уж получается, что в процессе объяснения между ними проскальзывает симпатия, а укладывать в койку Князь, можно сказать, умеет профессионально. Только вот на отношения его не тянет, и мальчик из метро оказывается таким же однодневкой. Во снах всё к тому моменту настолько плохо, что Андрей готов глушить литрами энергетики лишь бы только не спать. И всё же вечно так продолжаться не может. В какой-то момент сон ему снится ну очень тревожный. Там они наконец общаются, но так неловко, натянуто, с надрывом, и Миша… господи, как же ужасно он выглядит. Измученный, тощий, слезящиеся пустые глаза кажутся неправдоподобно огромными на осунувшемся лице, волосы совсем поседели, губы белые, под глазами синяки, он выглядит смертельно больным. Андрей просыпается, помня, как робкое, мимолетное касание чужой дрожащей руки обожгло холодом его щеку. На языке всё ещё горчит ядом собственное неуклюже-уродливое, до ужаса неправильное «Береги себя». Неделю ему не снится ничего, и лучше бы оно так и оставалось… В то утро Андрей просыпается даже не с криком, а с почти звериным тоскливым диким воем. Он громит свою комнату и добравшись до портретов, рвёт их в клочья, задыхаясь от слез. Когда в порыве эмоций он пробивает кулаком дверное стекло, и осколки распарывают ему руку, Андрей даже не сразу замечает боль, потому что боль от застывшего перед глазами образа Миши, лежащего в гробу, перекрывает любую другую. Этой боли так много, что Андрею кажется, что он вот вот ослепнет от неё. Чернота и впрямь накрывает его вскоре, но совсем по другой причине. Больше те самые сны Князю никогда не сняться. Он бы может и хотел отмотать назад, так сказать посмотреть заново это кино, даже зная финал, вот только здесь перемотки нет. На руке у Андрея остаётся большой уродливый шрам. Шрам на душе ещё больше и уродливее. Личная драма оборачивается для Князя еще и затянувшимся творческим кризисом. Но всё проходит, и хотя тоска остаётся, Андрей учится с ней жить. Пока Князев разбирается со своей душевной травмой, остальной мир не стоит на месте: из-за постоянных отказов теряется клиентура, а финансы совсем уж начинают «петь романсы». Сидеть и дальше на родительской шее стыдно. И так уже почти год сидит. Теперь Андрей берётся работать со всем подряд. Этикетка для туалетной бумаги - да пожалуйста! Раскраска для пятилеток - держите! Праздничная афиша в подвальный клуб ко Дню святого Валентина - получите и распишитесь! Вдохновения нет, нормальной работы тоже. Так пролетают незаметно три года. Поэтому, когда ему предлагают расписать стену в актовом зале института, Андрей с радостью соглашается. Работа масштабная, достойная, за неё хорошо заплатят, а именно это ему сейчас и нужно. — А это ещё кто? Новый преподаватель? — спрашивает начальство универа у сопровождающей Андрея секретарши. — Нет, Пётр Николаевич, это художник, — отвечает та. — Стену расписывать будет в зале. Петр Николаевич шумно вздыхает с облегчением и, даже не скрываясь, наоборот говорит громко: — Ну слава богу! Второй такой катастрофы этот университет точно не переживет! — А что за катастрофа, если не секрет? — интересуется Андрей. Ему и правда любопытно. — Ой, да есть тут у нас один преподаватель молодой, — отвечают ему, хмурясь. — Местный секс-символ, так сказать. Студентки ему прохода не дают. Второго такого нам не надо, и так черти что теперь происходит постоянно из-за него. Андрей мысленно делает себе пометку обязательно взглянуть на этого субъекта. Интересно же, что в нём такого. Но мужчина продолжает и говорит в какой-то момент: — Бедный Михаил Юрьевич… — а дальше Андрей уже не слушает. Знакомые инициалы бьют его под дых болезненной привычностью звучания, и он твердо решает в этот момент для себя, что знакомиться он с этим Михаилом Юрьевичем точно не будет. Себя беречь надо в конце-концов. Работа идет гладко. Без вдохновения, но и без проблем. Чего от него хотят, обозначили просто и ясно, самому Андрею тема пусть и не близка, но зато ему легко делать свое дело даже ввиду отсутствия творческого энтузиазма, и при этом он даже не наступает сам себе на горло. Такая вот максимально беззубая работа, всё ради выживания. А потом, в один прекрасный день, когда ничего не предвещает в общем-то ничего, что стоило бы предвещать, Андрей отходит перекусить в столовку, и, вернувшись, видит застывший в дверях силуэт кого-то любопытствующего. А потом нежданный посетитель поворачивается к нему, и земля уходит у Князя из-под ног, а на пепелище разгорается буйным цветом новое пламя. Андрей прижимает Мишу к себе с намерением больше никогда не отпускать. Он урок усвоил хорошо. Помнит, что им «расцепляться друг с другом нельзя».