sonate au clair de lune

ночную тишину едва колышет шелест серебристого плаща, созвучный с сухой позднеосенней опадающей листвой. ловкая тень скользит по стенам стареньких построек богами забытой деревушки, перекатывается на едва поблëскивающую после дождя холодную черепицу и исчезает в шуршащей кроне. хашира абсолютно бесшумен, и всегда это именно то, что от него и требуется, но сейчас он хотел бы быть громким. затаившись в густой листве, чан обеспокоенно сканирует пространство вокруг. он так сильно надеется на напрасную трату времени. ему никогда так не хотелось вернуться с пустыми руками после охоты. если нужно, он будет молиться всем известным богам, взывать ко вселенной, да что угодно, лишь бы ничего не получилось. все его надежды крошатся мелом, пылью оседая в лёгких, вызывая приступ панического удушья, когда он встречается взглядом с демоническими глазами, что заглядывают прямо в чанову душу. хашира с титаническим трудом собирает всю свою волю в кулак, разрывая зрительный контакт, чтобы развернуться и броситься глубже в лес. как можно дальше от случайных человеческих глаз и ушей. как можно дальше от себя и неизбежности. он останавливается посреди залитой лунным светом поляны. другие сочли бы его безумцем, что не так уж далеко от истины, да только чан — хашира луны, в серебристом свете небесного светила он сильнее, опаснее, смертоноснее. ни один демон не хотел бы оказаться с ним лицом к лицу в подобных условиях, но мягкие шаги за спиной говорят о том, что исключение из правил всё же существует. — почему ты пришёл? ты же знаешь, зачем они меня сюда отправили, — голос охотника неестественно хрипит, выдавая все его эмоции собеседнику. ответная тишина заставляет нервничать сильнее, крепче сжимать зубы на нижней губе, быстрее прокручивать золотое кольцо на пальце. чан даже не вздрагивает, когда горячая ладонь обхватывает его предплечье и тянет, чтобы развернуть; уж слишком это действие привычное. родное. золотистые глаза с демонической меткой вместо зрачка, кажется, заглядывают в самые потаённые уголки чановой души. те, кто говорят, что демоны лишены чувств, сильно ошибаются. во взгляде сынмина чан отчётливо видит безграничную нежность, припорошëнную тоской и отголосками боли давно затянувшихся шрамов души и тела. — именно поэтому я здесь. чан думает, что судьба конченная сука. с её коварством не сравнится ни одно демоническое существо. вот, от кого на самом деле все беды и страдания. вот, кто заслуживает наказания. да только разве возможно её наказать? прерогативой выносить суровые вердикты обладает лишь она сама. — я не понимаю, мин, — чан утыкается лбом в тëплое плечо, позволяя сильным рукам сжать себя в утешающих объятиях. — почему они разрешили тому мальчишке сохранить жизнь его дьявольской сестре, но вынуждают меня забрать твою? это несправедливо! сынмин тяжело вздыхает, отстраняясь, чтобы взять лицо своего охотника в ладони и заставить посмотреть на себя. большие пальцы мягко касаются тёплых щёк, стирая солёную влагу. — ну-ну, тише. ты ведь знаешь, она не сделала ничего дурного. — но ты ведь тоже... — нет, — в голосе сынмина появляются стальные нотки. — не оправдывай меня, чан. я убил тех людей, потому что хотел этого. я действовал осознанно. — они заслужили! я ведь был там и, клянусь, я бы снёс их мерзкие головы сам. оба вздрагивают от нахлынувших воспоминаний месячной давности, когда стало известно о специфическом доме развлечений в квартале красных фонарей. не было большим секретом, чем занимались в подобных заведениях, да только шестая высшая луна переступила все границы, торгуя детскими телами. и самое страшное, что её покрывали самые обыкновенные люди, занимающие высокопоставленные должности. люди, которые и сами захаживали в то заведение в поисках утех. люди, прекрасно знавшие, кто именно за всем этим стоит. люди, приводившие туда других людей на съедение. сынмин собственными руками безжалостно изничтожил каждого причастного, независимо от их сущности, прежде, чем вмешался мечник. — ты бы не сделал этого, чани, — демон прислоняется своим лбом ко лбу хашира. — если бы ты убил их, всё было бы кончено. человечество нуждается в единственном владельце лунного дыхания. — но солнечный демон, защищающий людей вопреки всему, тоже нужен этому миру, — чан закрывает глаза и прежде, чем поцеловать родные губы, шепчет прямо в них, — ты нужен мне. на несколько мгновений для них перестаёт существовать всё вокруг. сейчас они не ироничная насмешка судьбы; не хашира, что черпает силы из света ночного небесного светила, и не демон, что крепнет под лучами дневной раскалённой звезды. сейчас они просто два отчаянно любящих друг друга крошечных существа в этой огромной несправедливой вселенной. — уходи. пожалуйста, мин, уходи. я достучусь до совета, мы что-нибудь придумаем, ещё есть время... — тшш, — сынмин прикладывает палец к искусанным губам, — времени нет, война грядёт. половина высших лун уже уничтожена. господин мной недоволен из-за того, что я подставил шестых. мне в любом случае нет спасения, отныне я враг для всех. так что позволь мне побыть эгоистом в последний раз, пожалуйста? я хочу, чтобы это был ты. — обещай ждать меня на той стороне, — чан трясёт головой, зная, что сейчас заведётся старая шарманка о неверии в жизнь после смерти, особенно для демонов. — мне всё равно, существует или нет. чëрт. просто пообещай! рассветные лучи мягко подсвечивают демонический силуэт. сынмин вовсе не выглядит адским созданием, он будто сошедший с иконы святой, рыжеволосое божество во плоти. мир не заслужил того, кто, став демоном, не утратил своей человечности. в ком её оказалось гораздо больше, чем в самих людях. — обещаю. сынмин не спорит, он и сам хочет верить в то, что есть надежда на следующую жизнь, в которой между ними не окажется преград. он целует хашира снова, вкладывая в прикосновения губ все свои чувства, руками высвобождая из ножен на чановом поясе лунный клинок. он вкладывает рукоять в холодную ладонь мечника, кладёт свою тёплую поверх и направляет лезвие к своей доверчиво открытой шее. — четырнадцатая ката, — шепчет чан, отступая на шаг назад, изо всех сил стараясь сохранить зрительный контакт с любимыми глазами, — лунная соната. сынмин закрывает глаза, когда лезвие рассекает плоть, рассыпаясь серебристым искрами. последнее усилие приложил именно он, чан лишь сжимал рукоять клинка, но то был именно его клинок, остальное же не имеет значения. одновременно на земь опадают демоническое тело, меч и сам чан падает на колени, прижимая к себе отрубленную голову возлюбленного. — красиво, — на грани слышимости произносит сынмин, открывая глаза, рассматривая в золотистом свечении заплаканное лицо хашира. — спасибо, чани. на этот раз солнечные глаза закрываются навсегда, и мечник перестаёт сдерживать крик, разрывающий грудную клетку. он кричит проклятия в адрес вселенной, людей, демонов, совета. клянёт сынмина и больше всех себя. он не знает, сколько прошло времени, когда истерика наконец начала отпускать, уступая место опустошению и разверзшейся чёрной дыре под рёбрами. всё это время чан неосознанно перебирал мягкие рыжие локоны, разметавшиеся по коленям и только сейчас до него дошёл странный факт: сынмин не исчез. не сгорел в солнечных лучах, не рассыпался пеплом. похоже, кто-то в этой вселенной его всё-таки услышал.