Ты единственное, что осталось у меня

Анго делает это мягко и профессионально. Он не рассказывает о тех сообщениях, что попали на его стол и говорят о почти постоянном гневе Накахары в эти дни, потому что Дадзай не нужны напоминания о том, что он оставил позади. Он также не упоминает награду за голову Осаму, потому что тот уже знает. Он не говорит Дадзай, что надгробия Оды и детей наконец-то установлены. Он не уверен, что шатен вообще знает, где сейчас похоронен Ода. Больше он ничего не может сказать. Эти встречи, вероятно, можно было бы суммировать в меморандуме и им больше никогда не придётся видеться, но Анго должен присматривать за Дадзай. Ода любил Осаму, как младшего брата. Анго старается не злиться на него за то, что этого было недостаточно, чтобы заставить его остаться. Он предполагает, что Дадзай чувствует то же самое. Смерть может быть неизбежным риском в их роде деятельности, но Ода добровольно пошёл к своей, не задумываясь о том, что и кого он оставляет позади. Эти встречи, какими бы короткими они не были, позволяют ему убедиться, что Дадзай жив. У него больше нет причин тянуть с этим, поэтому Анго встает, чтобы уйти, снова натягивая пальто и на всякий случай отводя последний взгляд на Дадзая. Прошло почти два месяца с тех пор, как умер Ода, и Анго перестал искать его в пространстве рядом с ним, в прокуренных барах и маленьких книжных магазинах. Это не значит, что он перестал находить его в примечаниях на полях своих книг, в загорелых мужчинах и в мозолистых руках. Анго не знал Сакуноске так хорошо, как мог бы. Теперь уже никогда не сможет узнать. Это горе вывернуло его наизнанку. Он хочет знать, так ли себя чувствует шатен, но не спрашивает. Ведь помимо воспоминаний о нём, Дадзай — это все, что у него осталось от Оды. Он не прогонит и не будет его хоронить. На всякий случай говорит он себе и старается не утонуть в страхе, что однажды он в баре останется один. — Я беременен, — внезапно говорит Дадзай. Анго что-то бормочет, и Дадзай вновь заявляет о себе, оставляя Анго безмолвно стоять. Дадзай Осаму, вундеркинд и самый молодой руководитель портовой мафии, беременен. Он хочет сказать, что у Дадзай нет родительской черты, но это не совсем так. Дадзай был сложным. Временами злобный и жестокий, но он был почти мягок с Гин и Кью. Он был добр к Рюноске до того, как был вынужден взять ребёнка под своё крыло и это погубило их обоих. Дадзай способен любить. Он может не понимать, что чувствует, но это не значит, что ему чужды чувства. Файл Дадзай, заблокированный под тремя разными паролями, гласит: «Не пытайтесь апеллировать к эмоциям». См. анализ психического состояния. Слова, которые он с Одой однажды бросили ночью, когда Дадзай вместо их встречи, был занят каким-то неизвестным им двоим другом, такие слова, как алекситимия или гиперактивностб с дефицитом внимания, так и не были добавлены к этому анализу. — Я просто… такого я от тебя никогда не ожидал, — Анго неловко откашливается. — кто отец? Дадзай отодвигает свой стакан с водой, и Анго вновь садится. — Я не могу тебе этого сказать… Их разница в возрасте всего три года, но сейчас кажется, что прошла вечность. Дадзай всегда выглядел моложе, чем на самом деле есть. Сейчас он выглядит невыносимо молодо, его волосы отросли чуть больше, чем обычно, а горе искажает лицо. Он не оглядывается на Анго, хотя точно чувствует на себе его взгляд. — Ты знаешь, как далеко ты продвинулся? — Три месяца. Желчь поднимается, и он давится ею. Значит, Осаму был беременен, когда умер Ода и когда всплыло его собственное предательство. Выкидыши чаще всего случаются в первом триместре, не так ли? Анго думает обо всем стрессе, о горе, о пуле, которую Ода вынул из плеча Дадзая в ванной Люпина за две недели до его смерти и о его попытках… Но это не так, понимает Анго. Несмотря на горе, Дадзай нет. Он думал, что все дело в желании выполнить обещание Оды, что возможно. Но самое долгое время, которое Дадзай не предпринимал, насколько он помнил, составляет четыре месяца. С отвратительной ясностью Анго понимает, что нерожденный ребёнок в Дадзае, вероятно, единственное, что мешает ему найти способ покончить со всем этим. Он посылает тихую молитву всем, кто его слушает, даже внутреннему зверю Накахары, чтобы ребёнок Дадзая выжил. Что испытания последних месяцев не повредили ему. — Значит, весеннее дитя. Это похоже на хорошее предзнаменование. Ребенок, которого Дадзай будет вынашивать зимой, пусть он будет в безопасности и выживет. — Я рад за тебя, — наконец говорит Анго, и слова честно срываются с его губ. — Ты уже знаешь, кто он? Дадзай качает головой: — Слишком рано говорить. Они снова замолкают. Анго слишком боится его побеспокоить. Рядом с ним шуршит одежда, Дадзай достает что-то из кармана, после чего перед Сакогучи кладется чёрная глянцевая фотография. У него перехватывает дыхание, когда он осознаёт, что отдал ему Дадзай, а тот в свою очередь расплачивается и уходит. Анго держит фотографию в одной дрожащей руке, а другую прижимает ко рту. Он ещё долго сидит один в баре. *** Если бы Ода был здесь, он бы точно знал, какой подарок подходит будущему родителю. Одасаку всегда был привередлив к подаркам, покупая их на месяц раньше. Когда он обчистил квартиру Сакуноске, то нашёл в одном из ящиков завёрнутый свёрток с его именем. Это была старинная шкатулка для безделушек, таких, над которыми он смог использовать свою способность. У него были вещи для детей… Для детей Дадзая. Анго забрал их, но был не уверен, что когда-нибудь наступит подходящее время, чтобы отдать их Осаму. Он отвлекает свои мысли от этой темы и вместо размышлений, сосредотачивается на сборе детских одеял. Его взгляд останавливается на одном и тот не задумываясь, хватает его с полки. *** Дадзай проводит большую часть их следующей встречи, выворачивая свои кишки за пределы грязной закусочной, которую Анго выбрал вместо обычного бара. Он выглядит совершенно несчастным, даже бледнее, чем обычно, и начинает выглядеть более изможденным, чем когда-либо ещё. Анго никогда не видел Дадзай таким больным. Кажется, у него никогда не было похмелья, и единственный раз, когда он когда-либо видел, как его рвало, было, когда Накахара засовывал пальцы ему в горло или Ода насильно кормил его активированным углем, чтобы того стошнило и ему смогли промыть желудок. — С тобой всё в порядке? — Это очень глупый вопрос. Конечно, это не так. Дадзай проводит тыльной стороной ладони по губам. — Не переживай, не умер, — хрипит он. Почти бессознательно его рука падает на живот. Впервые Анго понимает, что Дадзай показывает. Просто небольшое натяжение рыхлой ткани на животе. Оно есть и это не делает Осаму здоровее. Он выглядит так, будто даже слабый ветерок может разорвать его на мелкие куски. — Я думал, это утренняя тошнота, — нерешительно говорит Анго, надеясь, что Дадзай не воспримет это неправильно. Осаму на это лишь приглушённо стонет. Он не спрашивает Дадзая, ест ли тот. Ведь если бы это было не так, его бы не тошнило так часто. Несмотря на все его проблемы, булимия никогда не входила в этот список. — Как… как он? Шатен смотрит на него своими чёрными, непроницаемыми глазами. — … сейчас он пинается. — Ох, — очень тихо говорит Анго. — У меня была еще одна встреча. И врачи сказали мне, что могут рассказать, кто он, но я предпочёл удивиться. Это проявляется в потоке слов, неуверенности, скрытой за фальшивой бесстрастностью. — Но он же здоров? Дазай не улыбается, но его глаза становятся чуть ярче. — Да, все органы и части тела учтены. —Это хорошо, я рад. Дадзай оставляет его с ещё одним снимком УЗИ. Анго дважды обводит силуэт детского лица, прежде чем спрятать его в карман. *** Он сидит на могиле Оды в новый год, пьёт дешёвое саке, не обращая внимания на слёзы, которые текут по его лицу. — Я делаю всё возможное, чтобы сохранить ему жизнь, Саку. Я делаю всё возможное. *** Анго преследуют воспоминания, и мучают сны. Он помнит руку Оды на своей щеке, то, как тот смотрел на него, прежде чем их прервали. Он помнит, как Дадзай наклонялся к нему, просто, чтобы свести на нет его способность, когда он видел, что тот ошеломлён. Он помнит, как улыбался Ода, ярко и счастливо. Он мечтает о вечности, сидя в одиночестве. О Дадзай в том годе, когда он впервые встретил его, о времени, когда Ода понял, что что-то не так, и повёл его на отчаянные поиски, которые закончились тем, что они вдвоём пытались остановить кровотечение из вен на руках Дадзая. О запястьях Оды, покрытых краской от пальцев, смеющегося со своими детьми, за исключением того, что краска становится кровью, Ода становится Дадзаем, а дети становятся мёртвыми младенцами. После этого он почти не спит и лишь с головой уходит в работу. *** На следующий день после того, как Дадзай сообщил ему о своей беременности, он отметил своё имя и все псевдонимы, которые только мог придумать, в системе Специального отдела, чтобы знать, попадет ли Дадзай в какую-нибудь больницу. В теории это был отличный план. За исключением того, что его отправили на встречу с кем-то в столицу, и он не был там, чтобы увидеть предупреждение, до двух дней спустя. *** Если бы у него было время, он, вероятно, мог бы взломать медицинские записи и понять, на что идёт. Однако Анго больше озабочен тем, чтобы ехать как можно быстрее. Он не хочет забирать тело Дадзая. Он не претендовал на Оду, что был убийцей, которого необъяснимо любил Дадзай, и он живет в бесконечном цикле желаний, чтобы он был тем самым, и радости, что это не так. Он едва помнит, что использовал псевдоним вместо того, чтобы спрашивать Дадзай, и не может подавить тяжелый вздох облегчения, который вырывается из него при виде его бывшего друга. Дадзай выглядит плохо, но Анго видел его ещё хуже. По крайней мере, на этот раз оба его глаза открыты. Он втиснул свои долговязые конечности в кресло рядом со смотровым окном, повернувшись боком, чтобы заглянуть внутрь. Ближайшая к стене нога сложена между грудью и подлокотником кресла, другая свисает с края. Это не может быть удобно. Дадзай не смотрит на него, хоть и знает о его присутствии. — Как он? — спрашивает он после долгого молчания. Дадзай указывает на правый инкубатор и через минуту говорит. Его голос звучит хрипло. — Её зовут Юко. Анго пытается улыбнуться, но не может. Он хочет сказать, что Сакуноске это понравилось бы и, что Ода любил Дадзай, как своего собственного, но он не может произнести эти слова. Ода, вероятно, любил, но он оставил их. Анго склоняет голову, чтобы Дадзай не мог видеть горе в его глазах, наблюдая, как тот закрывает глаза и крепче сжимает ожерелье, которое висит в руке. Единственное ожерелье, которым владеет Дадзай, — это цепочка, на которой висит его обручальное кольцо. Он оглядывается на инкубатор, на который указал Дадзай, на все трубки, провода и мониторы. Если она умрёт, то Дадзай умрёт вместе с ней. — Судя по новостям, которые я знаю, Чуя-сан в порядке. Как и Рюноске. Теперь он возглавляет отряд чёрных ящеров. Наступает тяжёлая тишина, в которой Анго наполовину ожидает, что Дадзай попытается его задушить голыми руками или же, по крайней мере, ударит, прежде, чем ответит. — А Гин? Анго смотрит на него, подняв брови. — Убийца? — Да. Анго так и не получил объяснения, почему Дазай так заинтересовался талантливым, но в остальном ничем не примечательным убийцей, и, вероятно, не получит его сейчас. — Близка к тому, чтобы стать командиром батальона. — Кьюсаку? — Когда он задал вопрос, на лицо изображает отработанное отсутствие интереса, хотя упоминание Юмено выдаёт, насколько тот заботится о мальчишке. — Всё ещё заперт, насколько мне известно. Дадзай на мгновение колеблется, и поэтому Анго знает, что будет больно. — Одасаку был похоронен? Анго опускает голову. — Я убедился, что да. Рядом с ним ещё поставили памятный камень для детей. Впервые с тех пор, как он вошёл в комнату, Дадзай смотрит на него. — Спасибо. Не то, чтобы шатен простил его, но это, вероятно, настолько близко, насколько они когда-либо смогут. — Для протокола: мне жаль тебя и о твоей несостоявшейся свадьбе. Я никогда не собирался… — Да, я тоже. — прерывает Дадзай. — Прошу, не дави на меня сейчас, Сакагучи… Но он не говорит ему уйти. *** Анго не находится с Дадзай постоянно, но остается на несколько часов каждый день. Он слышит больше подробностей о рождении Юко, подавляя свой страх, когда слышит об осложнениях. Из всех смертей, которые он себе представлял, кровотечение в родильном ложе никогда не было. Дадзай же был безразличен к кровотечению. Парень передает обезболивающее, что выдали ему в больнице, Анго, говоря, что знаком с ним, и оно не помогает. На пятый день Дадзай вручает ему связку ключей и пачку денег. — Дадзай? — М? — …зачем ты дал мне это? Дадзай бросает на него раздражённый взгляд, словно ожидал, что его молча поймут. Возможно, Ода мог бы это сделать, но Анго нужны слова. — Возьми коробку с детскими вещами из конспиративной квартиры и купи детскую одежду, потому что всё, что у меня есть, будет ей велико. Это неожиданный уровень доверия, но настоящая причина этого действия в том, что Осаму не хочет оставлять свою дочь. *** — Думаешь, у неё будут твои способности? Или же его? — Любой из них двоих был мощным одарённым. Дадзай обладает единственной способностью нейтрализации на Востоке, и, насколько известно Сакогучи, самой мощной. Два других, в Европе и Америке, гораздо больше ограничены. А о способностях её отца неизвестно никому, если только не считать самого Дадзая, да и то это под вопросом. Дадзай отводит взгляд от Юко и смотрит на него. — Я не позволю, чтобы её тыкали, подталкивали и регистрировали… — Это не так. Я не упоминал её ни в одном отчёте, хотя, возможно, мне придётся добавить её в ваш. Мне было просто любопытно. Дадзай какое-то время смотрит на него. — Я бы предпочёл, чтобы в этом случае она пошла за мной, — он нерешительно отвечает. — Так ты думаешь, у неё будут способности? — Я почти уверен. — Способности не всегда наследуются... — У большинства моей семьи они были. У всех моих братьев и сестёр, хотя ни у кого из них не было способности подобной моей. Ну и её отец тоже эспер... Я думаю, что скорее всего, дар у неё будет, чем нет. Анго поворачивается, чтобы посмотреть на него. Несмотря на все раскопки, которые проделал Специальный отдел, они не смогли проследить Дадзай до его ранних лет. Анго мог бы узнать имя Дадзай при рождении, но он никогда не испытывал желания найти его. Он только добавил его к помеченным псевдонимам, чтобы знать, если у Дадзай начнутся роды. Он, конечно, знал, что Дадзай должен был откуда-то появиться. Осаму умел играть на пианино и иногда, очень редко, переходил на более восточный диалект японского. У бездомного мальчишки не должно было быть, казалось, таких врожденных знаний о таких вещах, как покрой ткани или сочетания алкоголя. Уличная крыса не должна была так легко приспосабливаться к торжественной и профессиональной обстановке. — Ты...- — Я родился в Кавасаки, но Йокогама — мой дом, — просто говорит Дадзай, как будто это не самая сентиментальная вещь, которую он когда-либо рассказывал. Анго просто смотрит на него, наконец, определяя черты лица Дадзая. В нём всегда была элегантность, но теперь, когда он ищет её, находится и некая фамильярность. — Я встречался с твоим отцом, — выдыхает Анго, ожидая бурной реакции. Шатен только мычит. — Я так и думал, поскольку знаю, что он был одним из законодателей, выступавших за создание Особого отдела. Он всегда интересовался пользователями способностей, будучи одним из них. Хотя он не хотел распространяться об этом, — губы Дазая скривились в кривой саркастической улыбке. — Я предполагаю, что он был бы очень недоволен, если бы люди узнали, что у него слабая, ненаступательная способность, единственная цель которой – чувствовать другие способности. Дадзай быстро бросает взгляд на Анго, который чувствует, что может упасть от шока, пока Осаму продолжает. — Моя мать могла временно усилить способность, хотя временные рамки уменьшались по мере того, как она становилась все более и более больной. Моя тётя умеет манипулировать эмоциями. У моих братьев и сестёр были разные способности, но моя была худшей в глазах семьи. Шатен несколько раз лишал его дара речи, в том числе каждый раз, когда Анго пробовал один из его кулинарных экспериментов, но на этот раз всё по-другому. В какой-то момент Дадзай сделал выбор — или был вынужден сделать выбор — что улицы лучше, чем дом. Анго думает о ненависти Дадзая к контролю над разумом, которая существовала еще до прибытия Кьюсаку. Анго задается вопросом, знал ли об этом Ода. — Мои мать и отец уже мёртвы. Я пережил их, и они будут невероятно разочарованы во всём, что я когда-либо сделал, включая особенно внебрачного ребенка, которого я произвёл на свет от человека другого происхождения. Анго задыхается от злобно-довольной прямоты заявления Дадзая. — Дадзай… — Парень посмотрел на него, всё ещё с этим злобным блеском в глазах, и Анго проглатывает всё, что он сказал бы, любую критику или упрёк. Он хочет сказать и, возможно, должен: «Я рад, что ты здесь», или «Этот ребенок — лучшее, что ты когда-либо делал, за исключением своего выживания», или даже «ты заслуживал лучшего». Однако он ничего не говорит, потому что это не их отношения. *** Интересно, как складывается жизнь, думает Анго, наблюдая, как Юко в последний раз вынимают из инкубатора и помещают в ожидающие объятия Дадзая. Анго смотрит, как Осаму баюкает её, так нежно, как никогда прежде. Юко завернута в розовое больничное одеяло, на голове маленькая бордовая вязаная шапочка. Дадзай смотрит на неё, казалось бы, очарованный, даже не моргая, когда один из её острых ногтей цепляется за его челюсть, когда та ёрзает. Анго рискует и подходит ближе, чтобы увидеть Юко. Он пока не может разобрать, какие черты лица принадлежат кому из родителей, но локон чёрно-фиолетовых волос, торчащий из-под её чепца, — это от него, того самого русского дьявола. Сакогучи уже давно догадался, кто является её отцом, но всё же не стал даже заикаться об этом, ведь эта тема для Осаму будет достаточно неприятна и он решил оставить этот разговор. Затем она моргает, непонимающе глядя на них двоих, и Анго улыбается. Её глаза тёмно-карие, почти чёрные, совсем как у Осаму. Он знает, что Дадзай предпочёл бы для неё аметистовый цвет глаз, того русского, но он рад, что вместо этого она подражает Дадзай. — Она прекрасна. В другой вариации жизни, девочка была бы ему чем-то вроде племянницы. В этой же он для неё никто. В кармане Анго сжимает руку в кулак, чтобы успокоиться и остановить дрожь. Юко будет жить, а Дадзай уйдёт, а Анго вновь останется один. Он делает шаг назад, готовый уйти грациозно, но Дадзай поднимает голову и оценивающим взглядом фиксирует его на месте. — Хочешь подержать её? — спрашивает Осаму. Ой… Анго сглатывает. — Я бы…