Star.

Шань никогда не умел улыбаться. Нет, не то чтобы прям совсем. Просто никогда не получалось как-то правильно, естественно. Он даже в зеркало смотрел, лицо свое разглядывал. Вот так улыбнешься — как дурак стоишь, а вот эдак — вообще пиздец, будто сам Сатана из ада вылез. «Нет, блять, из зада», — думал Мо. Он был немного удручен тем фактом, что на всех фотках он стоит как бедный родственник. Или как злой родственник: брови сдвинуты, зубы стиснуты, ну точно денег недодали. Так мало того, что на фотокарточках он выглядит агрошкольником, так и в реальности он пизда какой злой. Дрался со всеми подряд, не учился. Из плюсов — по пустякам ни до кого не доебывался лишний раз. Да и то потому, что до него самого всегда доебываются по неизвестным причинам: не так сидит, не так говорит, не так смотрит, не так дышит. То ли дело Цзянь, к примеру. Вот ему заебись. Он дурак, а дуракам и везет, и жизнь счастливой своей улыбкой поворачивается. Благодать, одним словом. Так этот пидор еще и жалуется, мол, Чжань его не любит, стремный мужик-личный охранник его шпыняет. Ишь, нашел, на что пенять. Да Шань бы отсосал самому директору, лишь бы ему тоже выделили такую огромную груду мышц, которая кидает тебе деньгами прямо в лицо и катает на своем охуенном мотоцикле. Нет, у него, конечно был чел, который кидается в лицо бабками (преимущественно в переполненном автобусе, расталкивая пассажиров). И этот чел — говнарь по имени Хэ Тянь. Поправка, Хэ ебаный Тянь. Потому что как зовут таких людей? Богачи ебаные. А этот мало того, что с золотой карточкой во рту родился, так еще и ведет себя как чертила. Поэтому он Хэ ебаный Тянь. Мо, собственно, было на все это немного похуй. Потому что завтра была контроша по обществу. Общество в любых его проявлениях Шань не любил, слишком оно было строгое и ебанутое, но надо было сканировать глазами учебник, выписывать шпоры и прятать трехметровые свитки правды под тканью одежды. А впрочем, такова жизнь: учи-не учи, все равно выше тройки не видать. Вот она, справедливость во всей красе. Телефон вдруг пиликнул, экран вспыхнул разбитыми пикселями. Мо вздрогнул от неожиданности, но расслабился и глянул на треснутое стекло телефона. Цзянь, сейчас Го выйдем С Чжанем А то нам одним скучно капец Пожрать по дороге возьмем Мо, недолго думая, ответил положительно. Не снимая грязной футболки, сменив лишь мятые спортивки на более-менее приличные джинсы, вышел на улицу. К подъезду уже двигались две знакомые личности. Мо махнул им рукой пару раз. Цзянь что-то пискнул, подбежал к рыжему «чертиле», спрятался за него и показал язык своему другу-парню-хуй знает кому. — Ша-а-ань, спаси меня! Он меня убить хочет! Цзянь обычно орал только в двух случаях: если на него нападают шавки Змея и если Чжань на него злится. Тот, хоть и злится почти незаметно, все равно заставляет свою пассию трепетать от ужаса. Спойлер: потом они уходят к кому-нибудь домой и там ебутся, перед этим играя в камень-ножницы-бумага, претендуя на роль актива. Мо знает, своими глазами, считай, видел. Больше, правда, в туалет в штаб-квартире Цзяня он не заходил. Мало ли что… — Бля, съеби отсюда! — Шань вздрогнул, когда его затылка коснулась потная рука. — Иди нахуй, я не хочу умирать!!! — Завались ты, собака тупорылая! — Чжань подал голос. Он дотянулся до белой макушки парня и стукнул по нему, как по будильнику. Хотя в этом случае, наверно, будильник швыряют об стенку и добивают бейсбольной битой. Во всяком случае, озлобленный Чжэнси именно так и поступил бы. — Знаете что?! Идите вы оба нахуй, суки ебливые, я сюда не ваши проблемы решать пришел! Ор Мо Гуаньшаня услышал как минимум весь район. Кто-то из окна осуждающе что-то проскрипел. В макушку гопаря прилетела бы косточка от персика, но она влетела прямо в глаз русому челику. Тот гневно заорал, и, швырнув обслюнявленную ее обратно по той же траектории, разбил нахуй окно. — Бежим!!! — трое смотались со скоростью звука с места происшествия. Правду говорят, одна беда на всех сплачивает, подумал рыжий. Парни, остановившись и отдышавшись, присели на бордюр. Цзянь облокотился на плечо Чжаня. Тот был не против. Дальше пошли умильные фразочки типа «мой ты хороший, как же я тебя люблю, обоссаться как люблю». Глядя на всю эту ванильную поебень, Мо потянуло блевать. Он даже попытался вырвать, сунув по старинке в рот два пальца. Но исторгать из себя желудку было нечего, и Шань оставил эту затею. — Внимание, вопрос всем присутствующим, — интригующе начал белобрысый, оторвавшись от Чжаня, — кто бы какую татуху себе набил? — Сразу говорю, я против всего этого говна, — парень Цзяня поспешил высказать свое мнение, стирая чернильные каракули с кисти руки. — Я бы себе набил что-нибудь эпичное. Ну там… скелета какого-нибудь или древние руны… — Эти, что ли, которые выглядят как огрызки гнутой проволоки? — Ага. А ты, Шань, что себе набьешь? Рыжий задумался. И выпалил: — Звезду на левом плече. Цзянь подумал секунду и взорвался заливистым смехом. Парень дал ему подзатыльник и спросил у Мо: — Почему? — Потому что, блять. Захотелось. Потому что у Тяня была точно такая же. Набил ее месяца два назад — шрам надо было перекрыть. Мо сам этот шрам видел: жуткий, красный весь, хоть и маленький. Теперь на его месте сияет путеводная фиолетовая звезда, которая так удобно скрывается под лямками свободной майки и по-другому ощущается, если ее лизнуть или укусить. На вопрос, почему именно звезда, Тянь кинул в парня томик какого-то чтива со стероидными мужиками на обложке. Шань полистал книжку, задержавшись взглядом на каком-то диалоговом облачке. Писанина на японском качество чтения особо не улучшила. Зато позже, спустя примерно час разговоров стало ясно, что челы со звездой на плече принадлежат какому-то роду, который должен постоянно с кем-то пиздиться. Гуаньшань аж сам себе захотел такое родимое пятно, «потому что прикольно выглядит». Правда, Тянь посмеялся и сказал, что тогда получится звездный инцест. И за это получил подушкой в ебало и окончательное решение Малыша Мо набить желаемое. — Как все сложно. — выдохнул Шань в небо вместе с подморозившимся воздухом. Небо, почему-то особенно ясное, сверкнуло своей россыпью кристаллов и огромным лунным камнем посередине. Да так и осталось покрывать собой невидимый купол земли. — Смотрите, Большая Медведица! — тыкнул Чжань пальцем куда-то в небо. Гиперактивная болтовня партнера не заставила себя ждать. Шань замкнулся в себе окончательно. И начал думать, думать, думать… Одна звезда. Две звезды. Три звезды. Висят себе в космосе, густом, как сырный соус в забегаловке, меряются блеском и ни о чем не жалеют, ни на что и ни на кого не жалуются. Просто сгустки раскаленной добела материи, которую решили кусками раскидать по вакууму, да так и оставили. И решили, что так должно быть красиво. Точнее, решили хомо сапиенсы с Земли. Еще и составили из них созвездия всякие, чтоб сейчас два дурака под боком сидели и считали их. Чтобы на них можно было смотреть и бесконечно рассуждать. А о чем рассуждать — неважно. И все, по сути, неважно. — Шань! Эй, Шань! — громкий фальцет пробивался как сквозь воду. — тебе звонят! Мо почувствовал вибрацию в кармане. Не глядя на экран, ответил. — Алло? Тяжелое дыхание на том конце трубки. Сердцебиение. Лязг чего-то железного. — Алло? — в груди потяжелело, кровоток решил остановиться. Мо глянул на экран. «Хэ ебаный Тянь» Неужели, подумал Шань. А я уже обосрался. Значит, ничего не случилось. Значит, он опять наводит панику и суету. Во всяком случае, обычно он так делает. — Приезжай. Срочно. Желательно без остальных. Под остальными подразумевались Цзянь и Чжань. Мо это знал. Значит, случай особый. Для которого не требуется лишних ушей и глаз. Который обязательно происходит в половину одиннадцатого вечера, скорее всего, с выключенным светом и за закрытыми дверями. И это не обязательно секс. — Что случилось, объясни! — гудок оповестил о завершившемся звонке. — мудак! Говнарь тупорылый! Парни поинтересовались, что случилось. Шань лишь отмахнулся. Лишь двинулся к метро наугад. Те все поняли без слов. Наушники как-то сами налезли на уши. Прилипли к ним, шнуром едва задевая проколотые мочки, которые в шутку болели на погоду. Захрипели какими-то песнями. Мимо проносились люди, машины, жизни. Несмело вздыхая, Мо все оглядывался по сторонам, мысленно подпевая очередному музыкальному произведению. Страшный ветер Вырвал птицу из гнезда, Нервно бросил в небо, Согрей меня, моя звезда… Пьяные пассажиры одной из тачек скользнули по краю поля зрения и исчезли, приветливо махая бутылками из окна. Мо по приколу махнул им в ответ. Потоки воздуха ощутимо задвигались, подталкивая парня к освещенному ярким светом подвалу. По подвалу в привычном режиме ездили поезда и ходили люди, не знающие сна — работяги, сменщики, иногда наркоманы, гопники, идущие по пять штук в комплекте и прочая нечисть. Хотя некоторые девушки были вроде ниче такие… Шань очнулся уже в вагоне. Плейлист шел по второму кругу. С каждым проезженным метром гитарист все чаще дергал артерии и вены одного рыжего ублюдка вместо струн. Барабанщик какого-то хрена ритмично отбивал ритм на сердце и худых ребрах Шаня вместо привычных ему инструментов. Ощутимо слипались веки. Спать хотелось все сильнее. Но Мо превозмогал усталость, с особой силой вслушиваясь в роботизированный голос, объявляющий об остановках на такой-то станции. «Вроде нужная», — Мо пулей вылетел из вагона, пронесся мимо людей, чертей и турникетов, перешагивая через ступени эскалатора-временно-лестницы, вышел около до боли знакомого здания. Вошел внутрь по-хозяйски, через задний вход, стараясь не хлопать тяжелой бронированной дверью. Доковылял, задыхаясь, до лифта. Гори, звезда, — Мо устало перешагнул через рифленый порог лифта, заглянув в бездонную шахту. Тусклая пустота и яркая лампочка вступили в конфликт. Рви мое сердце — палец уткнулся в нужную кнопку. Кабинка послушно двинулась наверх, рассекая пыльный воздух. Частотой в миллион сотен тысяч мегагерц — спустя целую строчку песни лифт остановился. Светло-серая дверца отодвинулась от такого же цвета стены и вытолкнула Шаня наружу. Тот, задыхаясь уже больше от злости и нетерпения, двинулся к нужной двери. Нас тебе не согреть, ты, всегда это зная, Продолжала гореть, ты сгорать продолжала… Гуаньшань гневно потянул ручку на себя. Та жалобно скрипнула своим металлическим содержимым и впустила человека внутрь. В квартире темно. Коридор пустой. Дверь открыта. Мо с опаской, нащупывая стену, шагнул вдоль нее, желая в самую последнюю очередь наступить в лужу чьей-нибудь крови. Свеча вдали, такая же недостижимая, как Полярная звезда, безразлично светила над плавящимся воском и чуть колыхалась. Пластиковый выключатель под вспотевшими пальцами был мигом приведен в действие. — Блять!!! Перед самым лицом рыжего стоял Тянь, тыкаясь своим носом прямо в щеку. За ним посреди огромной квартиры стоял столик с дорогим бухлом — о существовании дешевого Хэ попросту не знал, — и дорогими шедеврами мировой кухни. Еще дальше — засранная кухня, кастрюля на полу, рядом пара спагеттин, длинных как грива Рапунцель. — Испугались? — Обосрался. — недалеко от правды. Еще немного, и по ляжкам Мо потекла бы подлива. — Извиняй, что так внезапно, — тихо выплюнул Тянь, — место в графике нашлось. Шань ничего не ответил, вытащил наушники из покрасневших ушей. Вцепился только ладонью в штанину, будто утопающий за соломинку. Флешбеки нахлынули с головой. «А хочешь, свидание тебе устрою? Самое настоящее, с видом на город, шампанским и розовыми деликатесами.» «Да ну тебя, бес. Деликатесы свои забери и в жопу себе запихай.» «Да харе злиться на Тяня, Рыжик! Он тебя кормит хотя бы!» «Впервые в жизни я согласен с Цзянем.» В целом, неплохо, пронеслось в ржавой голове. Можно даже сказать, хорошо. Не считая этих стремных морских гребешков на обеих тарелках цвета нежного рассвета над морской волной и ночного кошмара Гордона Рамзи на заднем плане. Зато внушительные размеры бутылки спиртного в ведерке со льдом давали хоть какую-то надежду. «Бля, чет сказать надо. Невежливо как-то.» — Сядем жрать, что ли? Поудобнее примостив свою задницу на табуретке, Мо глянул вперед. Напротив — одетый с иголочки Тянь в брендовой домашней футболке и по-модному рваные спортивки (Шань никогда не забудет, как они таскали на школьном участке мусор и что из этого вышло). Не понимая, как можно есть такую хрень, Шань покосился на мажора. Тот аккуратно вскрывал ножиком раковину с неприятным звуком. Мо попробовал точно так же — она выскочила из-под вилки и улетела на край фарфорового круга. Тянь уже выковыривал свою добычу, нежно-белую гавниду с запахом рыбьих кишок и мочи шеф-поваров, которые эти кишки вытаскивали и подавали на стол. От этого у Мо пропало все желание потреблять органическую пищу. Хэ, заметив это, усмехнулся: — Тебе помочь? — Без тебя, долбоеба, обойдусь. — Неправда. Тянь подцепил своими паклями-пальцами никак не поддающийся гребешок, мастерски вскрыл его. — Тебе с вилки дать или сам поешь? — Сам поем. — Мо начал выходить из себя. — Ну-ну. Только раковина с едой коснулась тарелки Шаня, тот выковырял кусок белого мяса и героически засунул себе в рот. Да так и замер. Мягкий сливочный вкус расплывался по языку, оставляя за собой ореховый привкус и легкую, почти невидимую, сладость. Челюсти медленно задвигались, пережевывая пищу богов. Приятное, чуть резиновое мясо вместе с неповторимым вкусом распространилось по рту. Шань неверяще проглотил и потянулся за вторым гребешком. Но его легонько шлепнули по руке. — Выпьем? — Хэ уже выкинул ненужную проволоку. Вскоре шипящее содержимое бутылки было разлито по высоким хрупким бокалам. Шань все боялся как-нибудь неаккуратно задеть хрустальную тару. Возможно, он больше боялся за напрасную трату шампанского. — за наше здоровье! Тянь звучно чокнулся бокалом с парнем, — тот недовольно отвернулся, но свой пригубил. — Это что за.? — рыжему ощутимо обожгло желудок и ударило в голову. — Тут что-то на французском. Пойдет такой ответ? — Допустим, он меня вполне устраивает. — в этот момент Гуаньшаню захотелось сделать реверанс, учтиво поклониться, сесть в запряженную тройкой белогривых карету и уехать нахуй отсюда. Тянь сделал глоток, после даже не зажмурившись. И умильно взглянул, как Мо сражался с раковиной нетвердой рукой. — Теряете хватку, сэр, — он аккуратно выудил у проявившего агрессивность рыжика гребешок, раскрыл его. Поймал за волосы парня (боже, какие они жесткие, будто не мыли их целый год!), притянул его поближе и вложил мясо в приоткрытый рот. Тот, сопротивляясь, послушно принял пищу и активно задвигал челюстями, смешивая вкус этиловых фруктов и сливочный с ореховым привкусом. Дальше пошли губы Хэ. Они мягко легли на обкусанные, смяв их нежность. Между ними проскользнул юркий длинный язык. Шань смело соединил его язык со своим и почувствовал вкус Тяня: терпкость не самых крепких шоколадных сигарет, сладость любимых дынных булочек из столовой, морскую соль с перчинкой на самом кончике. Хэ вкусил Мо тоже, выпил всю его свежесть ментола и непонятно откуда взявшуюся нотку корицы, такую милую. Брюнет шумно задышал и разорвал поцелуй, когда почувствовал на кисти огонь руки парня. А при виде мутно-масляных апельсиновых зрачков у него совершенно снесло крышу. Шаня даже не пришлось опрокидывать на пол — тот лег сам, положив подушку куда-то под поясницу. Тянь обошел стол, опустился и навис над Мо. Прошептал какие-то нежности на ухо, потеребил проколотую мочку, — а почему без сережек? — прикоснулся к шее, опалив ее жарким дыханием. Хищнически сжал челюсти на самом видном месте, прокусил кожу до крови. Железо, ржавое как волосы, скользнуло по языку красной каплей. Шань не был против, лишь подставил ключицы вместо шеи — мамка запалит, не отвертишься потом. Тянь задрал мятую футболку, с наслаждением лизнул соленую от пота кожу и вгрызся в нее, оставляя кровавые отметки. Мо грязно ругался, периодически впечатывая колено под дых Тяню. Тот даже отвечал на удары вполсилы, лишь сильнее сжимал клыки. Задранная футболка была снята окончательно, ненужной тряпкой улетев в пыльный угол. На очереди — соски. Хэ лизнул один, почувствовав пульсацию мокрой кожи. Второго Мо коснулся сам, оттянул и отпустил, не желая портить ощущения. Хэ двинулся дальше, коснувшись липкими пальцами кубиков худощавого пресса. Слегка потеребил пупок и провел ногтями по дорожке волос до паха. Настало время для десерта. Хэ аккуратно приспустил мягкие серые спортивки. Вишневого цвета боксеры промокли насквозь, и большое темное пятно в области головки было накрыто влажным языком. Шань застонал и дернулся. Судя по нечленораздельной речи, хотел послать Тяня нахуй. Но тот отправляться в пешее эротическое не желал, лишь избавился от трусов и коснулся языком уретры. Оттуда вытекло несколько капель прозрачной смазки, которая потом была размазана по стволу. Хэ лизнул член, заглотил его до основания под звучные стоны парня. Горло обволакивало каждую венку на стояке, пульсировало и сжималось. Шань приподнялся на локтях и нажал на черную макушку. Та опустилась еще ниже, до самого предела, и Хэ рефлекторно ударил Шаня со всей силы. Тот заорал и стукнул по плечу парня. Прямо по звезде, чтоб больнее было. Но драка не состоялась — Мо почти кончил. Штаны с трусами тоже были сняты. Хэ вытащил из кармана флакон со смазкой. Откинул крышку и выдавил на пальцы сразу половину. Фаланги мягко вошли внутрь, и Шань весь затрясся и застонал. Он обильно кончил, заляпав свой пресс белыми брызгами. Хэ не растерялся и начал стимулировать и без того чувствительную простату. Мо орал и дергался, чувствуя, как горячее дыхание опаляет член. Сам Тянь уже вовсю надрачивал себе, параллельно растягивая парня. Третий палец попросился внутрь. Вскоре и он начал скользить внутри кишечника. Не выдержав, Хэ вытащил пальцы, вскрыл фольгированный пакетик, раскатал презерватив по члену и, размазав остатки смазки по стволу, резко вошел внутрь. У Шаня все сжалось, и тот заорал от такой сверхстимуляции. Мягкая скользкая рука легла на член рыжего, и кольца аристократичных пальцев обвили его толстый ствол. Тянь с неебической скоростью начал двигаться, абсолютно не церемонясь. Он чувствовал, что вот-вот обкончается. Тогда он прижался животом к оголенному торсу парня и страстно его засосал. Шань вздрогнул, почувствовав, как внутри наполняется презерватив. И, зажмурив глаза, выстрелил во второй раз. Хэ, не желая в этот раз идти на второй заход, сполз с потного любимого тела и лег рядом на холодный пол. Шань устало посмотрел на парня. Тяжело выдохнул, потупил в потолок. Тот уже окрасился глубокой ночной темнотой с бликами разноцветных огней. Тянь приобнял было Шаня, но тот уже вошел в свой обыкновенный режим недотроги. И поэтому после грубого тычка в бок и недовольных криков Хэ пришлось довольствоваться одним лишь лежанием на полу. — Слушай, — хмель еще не полностью выветрился из рыжего, — есть знакомые татуировщики на примете? Хэ поежился. Ему очень не хотелось идти к корешу брата, этому стремному дядьке, насквозь пропахшему сырым подвалом (то есть, местом работы) с недельной щетиной и рукавом-рунами на всю руку. — Нету. — Пиздишь. — Не-а. Рыжий нахмурился. — У тебя же целая, нахуй, армия есть! Так почему бы там не появиться какому-нибудь тату-мастеру? Тянь отвернулся. — Звони давай. *** На следующий день Мо Гуаньшань гордо ходил по школе и хвастался звездой на левом плече. И рассказывал всем подряд, что ему было ничуть не больно, что татуировщик попался хороший, в футболке любимой группы Шаня, что весь сеанс играл тяжелый рок и что все заебись. Тянь лишь молча улыбался. Потому что у него — такая же. И сегодня пусть Мо побудет звездой школы.