***
Книжный магазин в Сохо, вывеска которого всегда была повернута на улицу стороной «закрыто», выглядел одиноким. На книгах, разбросанных повсюду, скопился толстый слой пыли, какао в забытой кружке стало пристанищем для колонии плесневых грибов. Помещение — сложно было теперь назвать это место домом — выглядело так, словно в нем произошел локальный ядерный взрыв. Извиняясь за беспорядок, Азирафаэль метался от кресел к столу и книжным полкам, пытаясь привести в порядок хотя бы маленький кусочек комнаты, сопровождая все это щебетанием о Небесах, реформах и новшествах, видимо, пытаясь впечатлить демона. Кроули смотрел на него так, будто бредил, и ангел был его галлюцинацией. Но он был реален — суетливо расставлял книги, проверяя, не порвались ли страницы и не повредились ли обложки. Физический ущерб от последних часов, когда оба находились здесь, оказался не таким значительным. — Знаешь, у меня должно было остаться пару бутылок Блан-де-Блан Винтаж. Желаешь выпить? — Азирафаэль старался воссоздать атмосферу излюбленного книжного, повидавшего сотни и тысячи подобных вечеров. — Ангел, я столько пил последние полгода, что тебя не было… Наливай, что уж там. — Кроули закатил глаза, мысленно проклиная любое упоминание о Небесах. — Сколько? И почему так много?.. — растерянно уточнил Азирафаэль, действительно не понимая, что стало причиной повышенного внимания демона к алкоголю. Он и раньше был любителем выпить, но никогда не признавался, что много пьет. Сейчас он перешел черту. — Много. Потому что ты меня бросил, и мне было отвратительно. Сойдет? — Кроули откинулся на спинку кресла, расслабив тело, насколько это было возможно, и перекинул руку через подлокотник. — Но я ведь... Кроули, ты ведь мог вернуться со мной, тебя бы восстановили и мы вместе бы все изменили. Мы и так уже внесли достаточно корректировок, уменьшили бюрократический аппарат и в целом … — Не мог я! — он перебил собеседника, поддавшись эмоциям. — Не мог никуда я вернуться. Почему ты не остался на нашей стороне и не отказался? Бросил меня, и теперь строишь невинные глазки, будто непричастен. — слегка выпустив напряжение, так, чтобы оно не переливалось через край, а оставляло возможность долить пару капель, Кроули сменил тему. — Давай выпьем. За встречу. — Он резко опрокинул в себя все содержимое флюта, почти не поморщившись. — Кроули, мне жаль, если ты действительно так считаешь. Что я оставил тебя в одиночестве и стал причиной твоей тоски. — Азирафаэль с грустью поднял глаза на собеседника и печально улыбнулся. — Да, ангел, стал. Ты бросил меня, как котенка, и ушел к своим «достойным» и «чистым» и «правильным» — он стал размахивать руками, пытаясь изображать кавычки на словах-характеристиках коллег ангела, — а меня, падшего влюбленного идиота, оставил с носом! Точнее с бутылками! Ты понял! — Голос, почти доходя до крика, все повышался, как и количество алкоголя в крови Кроули. — Я не знал, что ты меня любил. — Лицо Азирафаэля выражало неподдельные грусть и удивление — поцелуй он принял за попытку оставить ангела рядом, списал все на состояние аффекта. — Все еще люблю. — Вздохнув, тоскливо и разбито улыбнувшись в никуда, произнес Кроули. — Мне жаль, что я не могу ответить тебе взаимностью. Безусловно, я люблю тебя так же, как должен любить всех живущих существ на Земле, но, боюсь, ты говоришь о несколько иной любви. Я прав? — Да, ангел, ты прав. — Слышать отказ, который до этого был показан физически, а не сказан напрямую, было больно. Падение ощущалось гораздо приятнее. Кроули снял очки, обнажая змеиные глаза, видеть которые мог только его любимый и родной, как теплая постель зимой, Ангел, и закрыл лицо руками, оперев локти о бедра. Так было больнее и откровеннее, но терять было нечего — все живые остатки души уже ощущались порезанным наживую тупым лезвием мясом. Анестезии не было, и алкоголь не заглушал боль. Янтарь покрывался морскими солеными каплями. — Пожалуйста, не плачь. — Азирафаэль аккуратно сел рядом, боясь притронуться к в момент ставшему таким хрупким и уязвимым демону. Он не хотел сделать еще больнее. Пухлые и нежные, кисельные наощупь руки осторожно легли на голову Кроули, едва касаясь волос, в попытках медленно погладить. — Ты все еще можешь пойти со мной, если пожелаешь. В прошлый раз я принял не только свое решение, но и твое. Сейчас я не буду давить на тебя. Ответом были молчание и звук капель, изредка падающих и разбивающихся о паркет. Белоснежные руки продолжали трепетно и аккуратно гладить рыжие волосы, создавая прекрасное сочетание. Ему хотелось бы всегда ощущать эти ласковые прикосновения к коже и волосам, чувствовать его дыхание и сердцебиение, греться теплом, исходящим от ангела. Прощанием послужили объятия, длившиеся несколько минут, но ощущавшиеся демоном чем-то средним между мгновением и бесконечностью; ключи от книжного, оставленные на кресле рядом с очками, и грустное «мне пора, но я буду иногда заходить. Если решишься — сообщи, пожалуйста». Он понимал, что Ангел не может и не должен сидеть вместе с ним вечность, вопреки всем желаниям Кроули. Но было слишком тяжело и паршиво смириться с Его выбором. Вернуться на Небеса с ангелом не представлялось возможным — он боялся потерять Его почти сильнее всего на свете, но еще больше он боялся потерять Себя. Произнесенное шепотом «я буду иногда заходить» от Азирафаэля стало причиной жить и ждать, хоть и с тяжелой болью и страданием внутри.-
7 августа 2023 г. в 10:36
Нога в змеиной коже агрессивно сильно, словно в борьбе за жизнь, вдавливает педаль газа в пол любимой и в то же время ненавистной бэнтли, заставляя чувствовать риск и страх с трепетом сердца. Больше никто не упрекнет в том, что он слишком быстрый — ни на дороге из асфальта, ни на пути жизненных взаимоотношений. Аутоагрессия всегда была рядом и шла, наступая на пятки в закоулках души, как преследует невинную, слегка перебравшую с дайкири девушку преступник с грязными намерениями в ночи. Только Кроули принял это в себе и теперь встречается с ней каждый день, забываясь за рулем и за олд фэшеном с ограниченным в выпуске сорокалетним Glenfiddich. Односолодовый шотландский стал вечным попутчиком в страданиях и душевных самоистязаниях — он не бросит и не оставит наедине с чувствами, зреющими с сотворения вселенной. Дистиллированный на одном производстве виски наталкивал на мысль об ангеле и их с ним общей родине — небесах — только Кроули все же вобрал в себя воду, по нелепой случайности перепутав камни и лед.
Саморазрушение он выбрал сам, как выбрал и импульсивность, чувства и собственные желания. Это тянется за ним с начала Вселенной, но внутренние демоны не могут победить демона по существу. Разрушение в самой сути его природы, но Кроули не желал разрушать все вокруг себя. Упорно и долго строившийся карточный домик спокойствия и тихой жизни рассыпался с появлением лифта на Небеса.
Небеса Кроули ненавидел. Его лишили первоначального существа, словно скинув в пропасть, как могильщик бросает на крышку гроба промерзлую землю лопатой. Потому что так нужно и правильно. Его лишили собственного творения, тщательно выверенного, с вложенной в него душой; прекрасного и вдохновляющего, яркого и величественного, бесконечно необъемлемого и таинственного. Кроули мог забыть, простить и жить дальше — так нужно, на то воля Создательницы и его воля. Его лишили Ангела, ставшего родным и самым близким — этого простить он не мог.
Пьяным вусмерть он понимал, что не Небеса забрали Азирафаэля — он сам так решил, и демон самолично привел его к такому решению, толкая в спину своим признанием и поцелуем. Все тысячи лет ангел любил его, но не так, как любят люди и Кроули. Это была безусловная, чистая и невинная любовь — так любят все ангелы всех созданий Божьих. Любовь платоническая, бестелесная, абсолютная — любовь в самом существе и природе серафимов, херувимов и престолов. Ничьей вины в уходе Азирафаэля не было, и он это понимал — но продолжал винить себя.
Костяшки пальцев побелели, на руле появлялись проталины от ногтей. За лобовым стеклом виднелся роскошный сад церкви Святой Этельдреды. Неуверенный вдох, резкий отчаянный выдох и хлопок дверью, который бэнтли не простит. Кроули не сильно выделялся среди прихожан и туристов — но страх и физическая боль его выдавали. Ноги начинало жечь, как раскаленный песок обжигает босые стопы, но Кроули не обращал внимания. Все для того, чтобы увидеть любимый и родной лик на витраже, поделиться с ним тревожащим и сокровенным. Путь до того самого витража был выучен за последние полгода — каждый раз, напиваясь вновь и вновь водянистым от растаявших кубиков льда виски, он приходил сюда. Словно лицо ангела, знакомого еще до падения, запечатленное на картине из цветного стекла могло заменить Его. Существование почти прекратило смысл — земные удовольствия больше не приносили радости, и свобода перестала быть такой сладостной. Покончить со всем, выжечь святой водой мысли, чувства, эмоции — весь тот ураган, происходивший внутри.
Обычно Кроули задумчиво сидел на отдаленной и самой незаметной лавке, так кстати находящейся близ заветного витража. Сейчас, на последних минутах заката своей жизни, он решился на самое отчаянное для демона — молитву.
«Знаешь… я был твоим любимчиком. Я покинул рай, когда осмелился возразить Тебе, да. Я пал и не жалею, давно не жалею и не мучаюсь вопросами, почему Ты так поступила. Да, я, наверное, предал Тебя и уж точно предал настоящего себя. И Ты меня заслуженно наказала. Но зачем, объясни, зачем, Ты забрала у меня Ангела? Отобрать у меня Его стало высшим наказанием за мое падение. Почему Ты так поступила?» — в уголках янтарных глаз стали скапливаться слезы. Ноги горели, словно в адском пламени, но Кроули это не заботило, и он наслаждался физической болью. Ему казалось, что боль телесная может искупить его вину перед Богиней и вернуть самое драгоценное во всей вселенной. Но ни разу это не сработало. Должно было произойти настоящее чудо, чтобы Азирафаэль сейчас появился перед ним — счастливый и немного неуклюжий, в своем любимом и уже затертом кремовом пиджаке, со слегка, совсем чуть-чуть, растрепанными волосами цвета молочной пенки — и сказал, искренне улыбнувшись, что он передумал и небеса теперь вовсе ему не подходят — там нет любимых первых изданий книг, хранящихся в пыльном и уютном книжном, блинчиков со свежими ягодами и кленовым сиропом, игристого вина из Шампани, пения соловьев в Сент-Джеймс парке и, самое главное, Кроули.
В церкви Святой Этельдреды, в Лондоне, в три часа дня, произошло чудо. Азирафаэль появился без фанфар и ангельского света, он не спустился с небес в окружении маленьких херувимчиков, и вокруг него не было благодетельной ауры. Он просто материализовался возле Кроули в своем обычном обличии так, словно сидел вместе с демоном все это время.
— Здравствуй, Кроули. Что ты делаешь в церкви? — Ангел взволновано одернул лацкан, приводя себя в порядок и пытаясь скрыть взволнованность, и, вздохнув, мило улыбнулся.
— Ангел? Ты тут… чего? — Кроули вскинул брови от удивления и шока, и ущипнул себя за руку, с целью убедиться в реальности происходящего. Он не верил глазам, ушам и остальным органам чувств — все это выглядело невозможным.
— Меня отправили из небесной канцелярии с запросом по поводу … хотя, знаешь, Кроули, я думаю, что это не так важно. Меня больше интересует, почему ты на священной земле? Тебе же должно быть очень больно? — Тревога за друга внутри ангела росла, но показывать это он не был намерен.
— Ерунда. — Демон махнул рукой, пытаясь отшутиться и скрыть шок, радость, тоску — весь спектр текущих эмоций.
— Кроули, я слышал. — произнес Азирафаэль, опустив глаза, выпрямив и без того вечно ровную спину, и сложив на коленях руки в замок.
— Мое шипение от боли? Ангел, я не шипел, так что прекрати.
— Нет, я слышал, что ты шептал. Я, честно признаться, не думал, что мой уход на тебе так отразится. Мне жаль. — замок из рук стал крепче, пальцы впивались в бархатную кожу, начиная приносить дискомфорт.
— Все прекрасно, я в порядке! Наслаждаюсь земной жизнью на своей стороне, пью элитный шотландский виски, — сарказм с нотками горечи и обиды причинял боль и заставлял мучиться — разговариваю со своими растениями … Зато независимо от рая и ада, понимаешь?
— Кроули, я уверен, что твои занятия весьма увлекательны, но я хотел бы с тобой поговорить. — кончики пальцев стали белыми, а области другой руки под пальцами краснели.
— Поговорить? О чем? Как классно жить на Земле и о том, что тебе надоело прислуживать Богине и улыбаться Уриилу с Михаилом, поэтому ты возвращаешься?
— Пожалуйста, перестань. Может, мы поедем в мой книжный или хотя бы в твой машине поговорим? Церковь, все же, не самое комфортное для тебя место. — Азирафаэль стал перебирать пальцами — замок открылся, но тревоги в душе это не убавило.
— С радостью! — Кроули произнес это слишком громко и саркастично, и несколько прихожан обернулись. Вставая со скамьи, он цокнул и зашипел от боли.