Захлебнувшись во тьме

      Тремор. Конечности становятся неподвластными ему, а тяжесть на висках уже не чувствуется как раньше, она сливается со страхом и болью воедино. Помутнённый взгляд коснулся кончиков потемневших от шрамов пальцев. Марк ничего не мог сделать. Славик пошёл к Соне, чтобы всё ей рассказать. Так он думал. Затошнило от безысходности, которую он привык чувствовать на протяжении всей своей жизни, начиная со времен, когда он был совсем ребенком. Кричать нельзя. Бежать вслед за Ферзевым нельзя. Нельзя говорить. Лучше вообще исчезнуть. Он делает только хуже. Он всё уничтожает. Молчать, молчать, молчать. Парень подорвался с дивана, вылетев пулей из зала. Коридоры встретили облупленной штукатуркой и холодом, проникающим через картонные, вероятно, стены. Сжавшись, Марк сцепил раненные пальцы в замок, быстрым шагом покидая одно крыло и входя в соседнее. Оказавшись внутри знакомой комнаты, что также была оборудована небольшим источником тепла, парень до посинения схватился за собственные запястья, съезжая спиной по шершавой стене. Страх сковал горло, словно собственноручно решил стереть Марка с лица земли. Неприятно и холодно. Комната оказалась палатой, оборудованной для двух пациентов. На кроватях, расставленных на небольшом расстоянии друг от друга покоились два тела, которые было трудно назвать людьми — скорее то, что от них осталось. Парень вцепился взглядом за аппаратуру, что была подключена к ним. Та неприятно пиликала и мерцала красными, зелеными и желтыми огнями. В комнате удачно не было никого из дежуривших. Разжав пальцы на запястьях, Марк поднялся, пошатываясь, подошёл к столу с различными медицинскими принадлежностями, вытягивая из стерильной упаковки скальпель. Однажды ранимый мозг парня посетила мысль, что лучше бы он был наркоманом или убийцей, чем занимался тем, без чего не представляется почти ни один его день. Кто-то молился о благополучии, а он убивал себя каждый раз. Медицинский нож, лежавший в полной шрамов руке искусно взят поудобнее, секундное помутнение и психованный смешок. Места для «искусства» на руках и ногах уже нет, однако очередной порез приходится по продолговатой части предплечья, перечёркивая все старые слои линий. Чувствуется покалывание от холода, Марк ёрзает, извивается, пытаясь избавиться от этого ощущения, скальпель ледяной и жжётся. Парень корчится не от боли, а от холода. Его тёплые слёзы стекают по щекам, скатываясь к шее. На начале Марк не останавливается, чувствуя прилив спокойствия, находящее место в сердце и во всём теле. Не раненой рукой он приподнимает свитер, сев на край стола и втянув живот, делает почти горизонтальный разрез от самого нижнего мягкого ребра до пупка, разъединяя плоть на две части, но не касаясь внутренних органов. Он замечает на себе две пары глаз с кроватей. Застыв, он наблюдал за лишенными конечностей людей, пока весь живот начинает окрашиваться к бордовый, как и штаны. Зрителями стали две спасённые из подвала девушки. Марк, в отличие от многих, был равнодушен к их увечьям тела, и не изменился в лице ни после того, как начал резать себя у них на глазах, ни после того, как поймал взгляды «киборгов». Из-за них продолжать перехотелось. Спустя пару мгновений Марк опустил взгляд вниз, заметив, что кровь уже начала пачкать одежду. Под пристальное наблюдение он вспорол собственный живот, а после спохватился зажать его куском марли, что также лежала на столе. Удерживаясь второй рукой за край стола, парень запрокинул голову, взглянув на потолок. Углы комнаты почти не освещались свечой, что стояла на том же столе, а большая тень сидевшего сверху затемнила большую часть помещения. Марк ощущал привычную боль, протянул руку к стерильным материалам, выискивая взглядом иглу нужного размера. Он решает зашить обратно проделанную ранее работу, игнорируя едва не начавшийся обморок. Марка даже не пугал факт того, что если он отключится, никто кроме него из находящихся сейчас в здании не сможет зашить порез. Ему всегда было наплевать на себя. На окружающих, но только не на Тони. — Чё надо? Марк устремляет взгляд чёрных глаз на девушек. Руки всё ещё потряхивало, но даже это не мешало быстрыми точными стяжками стягивать разрез вместе. То, что пациентки дышат сейчас — заслуга одного только Марка. Он спас их, по кусочкам собирая органы в течении прошедших двух недель. Одна из них, что не имела волос на голове, была несколько раз прооперирована на сердце, а у лежавшей по соседству рыжеволосой девушки были заменены на протезы обе ноги и шейный отдел. Металл при каждом новом вздохе сильно сдавливал конечности, из-за чего жизнь обеих отныне казалась адом. Но для парня это не значило абсолютно ничего. Он не хотел слышать ни похвал, ни благодарностей, особенно за то, что обрек на жизнь по сути два трупа. Все остальные бедолаги умерли в течении ещё первой недели. Тут, в условиях далеко не клинического уровня было сложно подобрать необходимые аспекты для того, чтобы успеть спасти всех. Марк поначалу даже не хотел браться за « полумертвых органических недороботов», как он обозвал всех тех, кого увидел перед собой. Но Соня настояла. После этого парень был бессилен. Небольшая заслуга передалась и Шейху, который смог достать некоторое из медицинских принадлежностей, в особенности технику для диагностики и поддержки. Сейчас девушки медленно шли на поправку, если в конечном итоге не вспомнят то, что с ними происходило в том подвале. Провал в памяти, который постепенно восстанавливался — вот самый страшный враг двух бедняжек на сегодняшний день. Парень знал, судя по их телам, что пытки, которым подвергались люди, схваченные в плен и насильно изменяемые в угоду исследованиям, превосходили по безумству любые, которые мог напредставлять себе даже нездоровый мозг самого Марка. « Сороколетние уебки с докторской степенью настолько ничтожны, что не способны додуматься даже до элементарного» Марк мог разговаривать сам с собой во время операции над телом одной из девушек. В такие моменты он становился невменяемым, полностью погружённым в манипуляции. Даже Соня порой не могла смотреть за тем, на что способен брат умершего друга. Славе и некоторым остальным также не повезло стать свидетелем хирургических дел. Все, о чем вещала одна из слуг Хирсоновой было правдой. Абсолютной правдой, Марк необычен и настолько же безобразен в своем деле. Остается только догадываться, как 19-летний гений пришел к этому. Руки ослабли после непродолжительного оперирования самого себя. Марк чувствовал энергию, что словно просачивалась через раны, наполняя тело. Спокойствие и умиротворение чужды телу парня, но в такие моменты после попыток уничтожения самого себя, он будто бы оказывался посреди луга, цветов и свежего воздуха, наполняющего легкие жизнью… Тем телам, что находились рядом с Марком, оставалось лишь наблюдать за происходящей перед ними картиной сумасшествия. Они всё ещё не были способны хоть на что-то, кроме, как быть овощами, привязанными к аппаратам жизнеобеспечения. Нужно было как минимум больше времени. Взгляд, не сводимый с чужих действий лишь умолял закончить всё это. Но мольба вновь не будет услышана. Здесь, в комнатушке, что впускала в свои стены мороз, они обречены быть спасены. Как оказалось позже, их взоры, направленные на работу ужасающего мастера, не были единственными.

***

Мелкие снежинки падали с пасмурного неба, окрашивающего пространство под ним в оттенки серого. Приятный сладковатый запах морозного воздуха пробивался в лёгкие стоящего около резиденции текущей главы Северного сектора подростка. Периодически выдыхаемый им дым от сигарет топил в воздухе снежные комочки, не позволяя им осесть на поверхности его одежды. Всю идиллию портил шорох, издаваемый котом, скачущим с ветки на ветку. Тот скидывал только осевший снег на землю, медленно приближаясь к своей жертве. Хищник делает расчётливые движения, с особой осторожностью наступая на скользкие ветки. Шаг за шагом он был всё ближе, пока… Резкий скачок, благодаря которому бродячее животное хватает оторопевшего голубя в пасть, резко падая вместе с ним с дерева в мягкий снег. Рычание и хлопок заставляют разлететься всех птиц в округе, в частности ворон, что издают своё пронзительное карканье, пока хищник продолжает расправляться с вырывающейся жертвой. Ещё немного и тот лишит несчастную птицу жизни, но хруст снега и резкая хватка кота за шкирку останавливают его. Подошедший парень держал кота, отчаянно вырывающегося из его рук, параллельно осматривая птицу, что была готова испустить дух. Он не обращает внимания на многочисленные царапины, что остаются на его коже до тех пор, пока не выпускает животное, присаживаясь перед израненным голубем. Сняв с головы ушанку, он аккуратно кладёт птицу в неё. Следует скорое решение отправиться в здание, перед этим выкинув сигарету прямо в снег. Помещение встречает его таким же обильным холодом, что поступал внутрь благодаря тонким по нынешним меркам стенам. Чтобы дать голубю ещё немного времени, подростку приходится раскрыть пальто и поместить шапку под него. Эти действия никак не мешают ему осматривать каждый закуток в этом крыле. Помогавший доносить аппаратуру до палаты, он рассчитывал найти хоть одного медика в одной из палат, что приводит его к успеху. Остановившись комнатой, дверь в которую была раскрыта, он наблюдал, как молодой человек распарывает себе брюхо, а затем искусно шов за швом зашивает его так, что о той ране напоминают лишь многочисленные подтёки густой бардовой слизи. Молчание. Ни единая мышца на лице Артёма не дрожит, пока Марк совершает все эти жестокие по отношению к себе действия, говорит с девушками, а после смотрит пронзительным взглядом на него самого. Марк тихо матерится. Не хватало, чтобы ещё кто-то застал его в таком виде. Слишком много лишних вопросов. Слишком много от него требуют ответов. — Ты тут врач? — будто игнорируя всё до этого произошедшее, Вербецкий извлекает из-под пальто голубя, давая собеседнику рассмотреть костюм, что отличался от других форм членов группировки только цветом, то и дело появляющихся здесь, — с птицей управиться сможешь? Парень поздно заметил птицу, усмехнувшись, что было сил, поднял взгляд обратно на Артема. Этот подросток серьезно думает про птицу, которой на тот свет давно пора? Лучше бы кот наелся, а теперь весь смысл в её существовании вовсе утерян. — Ты на оба глаза слепой? Марк хмурится, с непониманием глядя на Артёма. По его мнению, на ветеринара он явно не похож, как и на того, кто далёк от медицины. — Ну и что ты будешь с ним дальше делать, даже если смогу? Отпустишь? И какой в этом толк Марк выпучил глаза, словно словил бешенство. Его забавляла такая глупая попытка Артема воскресить маленькое существо, чья жизнь не стоит ничего. В это время он скрыл за одеждой шов, но не шевелил торсом, понимая, что по хорошему ему лучше просидеть в таком положении как можно дольше, чтобы рана не кровила от любого малейшего движения. Руки, покрытые порезами, особенно на пальцах, продолжали напоминать о себе покалыванием, доставляя дискомфорт. Засохшая жидкость осталась тёмными пятнами на бинтах и видимых конечностях. Ещё немного и парень перестанет походить на человека, будучи ближе к тем бедолагам на кровати, по уши замотанным в бинты. Артём, на левом глазу которого красовался послеоперационный пластырь, не оценивает шутку старшего, закатывая своё единственное око. После этого действия следует бесцеремонный вход, в процессе которого он перекладывает птицу из шапки в одну из своих рук. — Его время ещё не пришло, поэтому я сам прослежу за его здоровьем в будущем Несмотря на свой юный возраст, Артём выглядит непреклонным в своей воле спасти обречённую птицу, что почти не двигалась в его руках. Однако куда больше в этот момент его привлекал не сам голубь, а Марк. Его аномальное поведение так же, как и слова, говорили лишь об одном факте. Сидящему на столе парню же было абсолютно не интересно знать, для какой великой цели Артём собрался спасать голубя. Единственное, на что он надеялся — убедить названного гостя уйти. Марк и сам хотел в какой-то момент встать и покинуть комнату, но вовремя остановился, продолжив сидеть в незавершенной позе на краю стола. С шипением он медленно сел повыше, попытавшись вздохнуть полной грудью, что очень плохо у него получалось. Теперь даже дышать было больно. Каждое движение ощущается трением в разрезе, что сильно щекочет напряжённые нервы. Парень не отказался бы от какого-нибудь сильного обезболивающего, чтобы пропасть во сне, спрятавшись от этого мерзкого послевкусия. Сидеть тоже было больно, руки ослабли и не справлялись с задачей поддерживать тело на весу. Вынужденный оставаться неподвижным он снова взглянул на Артема. Кажется, все варианты до этого были проигрышными. Ситуация вынуждает взять услугу за услугу. — Подвинь стул мне под ноги, — говорит он, ожидая выполнения просьбы, — и найди мне перчатки, я не хочу заразиться какой-нибудь чумой от этого червя. Артём делает, как просит Марк, и даже находит в шкафу стола перчатки. А далее он ощущает себя настоящим неумелым ассистентом на операции, когда парень внезапно начинает кидаться медицинскими терминами, ковыряясь в разорванных мышцах птицы. Артём удостаивается наблюдения за тем, с какой легкостью он зашивает настолько мелкие раны. Его мастерство поражает. То, с какой скоростью он делает ровные швы и надрезы становится настоящим чудом света до тех пор, пока парень не просматривает в его действиях закономерность. Однако даже с её появлением мелкая моторика истинного врача никуда не испаряется. Замечая трудности в виде единственного доступного положения для парня, Вербецкий снимает громоздкое пальто, чтобы, избавившись от лишнего веса, начать подавать нужные инструменты, избавляя Марка от лишних телодвижений. — Смерть не такая сладкая, как ты думаешь Неожиданно начинает подросток, не отвлекаясь от операции, непосредственным участником которой он стал. — Её послевкусие омерзительно Марк делает короткую паузу между стежками, а затем продолжает, как ни в чём не бывало, но теперь сильно нахмурив брови, из-за чего повязка на его собственном глазу морщится, а бинт растягивается. Он не отвлекается от голубя. — Откуда ты можешь знать, что я думаю? В голосе звучит недоверие, раздражение и агрессия. — Разве не так думают люди, которые пытаются её приблизить? Несмотря на все отрицательные нотки в голос, поступающие со стороны Марка, Артём не меняется в лице, сохраняя прежнюю сдержанность эмоций и действий. — А что нужно делать? Радоваться мелочам жизни? Блять, Марк шумно задышал, даже застыл, пусто глядя перед собой. Иголка в его руках блестит от единственного источника света в помещении, а на конечностях заметно выступают вены сквозь кучи старых и новых порезов. — Конченная причина жить. Нет того, ради чего я бы остался здесь на секунду дольше, — с каждым новым словом голос Марка начинает срываться, его один широко раскрытый глаз подрагивал ресницами, в котором отражалась свеча, догорающая на столе в подсвечнике. — Я ненавижу то, что я делаю. Я ненавижу жизнь, я ненавижу всех, кого я спас и кто просит у меня помощи. Я ненавижу своё тело и тела людей. Они мне противны. При взгляде на них я думаю лишь об одном, они живое мясо для практики и ничего более. Вы все — БЕЗДУШНЫЕ ТВАРИ Парень с грохотом ложит на стол предметы, бывшие в его руках. Он замолкает, прикладывая руки к глазам. Тихий смех внезапно касается слуха Артема, приглушённый конечностями Марка. После этого лицо парня вновь выражало лишь неприязнь и безразличие, а когда он отстраняет руки, начинает бездонным взглядом созерцатт незримое нечто, покоящееся в его ладонях. Артём без собственного желания вспоминает давно забытый эпизод из жизни. Тогда, когда он был совсем ребёнком. Он мирно прогуливался с друзьями по своему району, когда их привлекли новости, транслируемые на телевизорах местного магазина. Первые радикальные и самые кровавые стычки крупных банд, удивительные результаты спортсменов на олимпиаде и невероятные способности хирурга, которые вскружили голову медицине. Дети с широко раскрытыми глазами наблюдали за каждым пунктом, в силу возраста воспринимая и приумножая значимость увиденного. Ужасающие кадры последней новости засели в воспоминаниях на всю жизнь. Помнится, в промежутке между тем, как мир стал таким, как на сегодняшний день, и тем, каким он был раньше, главный канал страны засудили за тот самый репортаж про искусного хирурга Курилкина Дмитрия. После этого свободному вещанию пришёл конец. От Артема не смогли скрыться в ужасе замершие лица, созерцавшие кровавые кадры, что сопровождались недрогнувшим хороводом острых инструментов в руках хирурга. Воспоминания обрываются, возвращая Артёма в комнату с человеком, что смог вызвать их. Непреодолимое желание поскорее сбежать, как и в тот злополучный день, остаётся с парнем надолго. Он всё же прикрывает рот рукой, морщась. Это вызывает отвращение даже спустя время, несмотря на жестокую работу, которой занимался сам молодой человек. Подступающий рвотный рефлекс обоснован в первую очередь детским восприятием всей той жестокости, что была показана на федеральном экране. Кровь. Много крови. И готовое в любой момент испустить дух тело. Даже лежащие рядом с ними два овоща не так пугали, как это. Немного отойдя, он собирается с силами, опуская руку и смотря на голубя, операция на котором была временно приостановлена. — Я и не говорил этого, — в руках подростка оказывается мелкий скальпель, который он осматривает со всех сторон, — я лишь хочу донести то, что смерть ничуть не лучше жизни. Всё равносильно гадко Ладонь медленно подносит скальпель к операционному столу, оставляя тот на столе с тихим клацаньем металла. — Что в том, что в этом. В обоих нет и капли смысла. — взгляд Артёма кажется уставшим, таким, словно тот знал, о чём говорит не первый и не в десятый раз. — Им ты так же скажешь? Марк вытягивает руку в направлении двух кроватей, откуда до сих пор на них в ответ смотрели два тела. — Они не хотят жить. Только сдохнув они смогут освободиться, — произносит парень, смотря куда-то в сторону. Артём смотрит по направлению руки Марка. Пикающий рядом с девушками автомат напоминает о жестокости жизни. Посыл старшего не кажется из ряда вон выходящим, если вспомнить о всем ужасе времени, в которое они живут. — Но готовы ли они к тому, что их ждёт после смерти? Он уже не так спокоен, как прежде, поведение парня так же, как и напоминание о телах, давали свои плоды. — Я к тому, что жизнь уже изучена нами, но вот ожидания от смерти могут не оправдаться. Поэтому какими бы они ни были, менять одну вещь на точно такую же, но новее, не имеет смысла — Но я бы поспорил о бездушности. Да и о смысле жизни. Как ты представляешь то, что ждёт тебя, да и всех нас, после смерти? — Хотя нет, скорее чего бы ты хотел получить от неё? — Тебе не понять, — Марк отстраняется, как всегда, избегая дальнейшего общения, прерывая его на самом начале. Артём ожидаемо не слышит его, будто пропустив все прошлые слова суицидника мимо ушей. Он к этому привык. — Это не та смерть, о которой ты говоришь. Ты не поймешь, к чему я хочу вернуться. Марк расслабляется, тут же резко вздрогнув, когда рана на животе вдруг напоминает о себе болью. Артём некоторое время молчит, переваривая всю ту информацию, что была получена от Марка. По всей видимости они говорили об абсолютно разных понятиях, называя их одним словом, что и не давало двигаться разговору. Сейчас же всё становится на свои места. — Теперь я сомневаюсь, что сейчас ты жив Парень помогает Марку, ненавязчиво поправляя стул так, чтобы тому не приходилось делать куда больше действий, тревожащих свежую рану. — Но что-то продолжает тебя держать? Раненый наблюдает за Артёмом, всем телом ощутив холод, который пришёл вместе с действиями парня в пространстве. Поёжившись, Марк сглатывает, пропуская через всё тело дрожь. Ему всегда холодно, вне зависимости от того, какая температура на улице. Но ещё одним ненавистным пунктом была жара. Мороз больше был по душе, запечатывая глубокие душевные раны. Он быстро моргает, словно боясь пропустить малейшее изменение в пространстве вокруг него, хватается рукой за грудь, сжимая тонкую кофту. — Я не знаю. Это всегда было со мной. Парень вновь берётся за голубя, продолжая зашивать крыло. — Осточертело спасать трупов. Оттягивать смерть. Я не бог, чтобы управлять этим. Почему же? — То, что ты делаешь куда более глубоко, — подросток начинает суетиться, стараясь найти хоть что-то, чтобы показать наглядно. Наконец он обнаруживает в одном из столов карандаш. Не долго думая, на стене перед ними чертит линию. — Предотвращая чей-либо уход, ты меняешь предначертанное, — линия неожиданно меняет траекторию, — одно действие, влечёт за собой изменение многочисленных последующих. Так что любая спасённая жизнь, — взгляд падает на девушек, — меняет всё. — Этим мы и отличаемся от Богов, разве нет? — наконец Вербецкий опускается рядом, — люди куда могущественнее Марк дёргается, но это не мешает ему аккуратно орудовать иголкой. Взгляд коротко поднимается на Артёма, хотя вскоре быстро меняет траекторию, оказываясь на собственных руках. — Насколько мал шанс, что изменённая судьба будет более счастливой? Перемены ещё никогда не приносили ничего хорошего. Как мешки с разумом, которые не способны им правильно пользоваться, могут быть могущественнее Богов? — Для того, чтобы назвать это- могуществом, превышающим божественное, нужно предсказывать будущее, иначе ничего не имеет смысла, — Марк прикладывает запястье к вымокшему в поту лбу, откидывая прилипшие к нему волосы назад. Те возвращаются сразу же в изначальное положение, начинаясь трястись из-за колебаний, которые воспроизводило тело суицидника. К кончику его носа скатывается очередная капля, и даже повязка на глазу не успевает впитать её. Парень хрипит, пока голова едва заметно покачивается из-за тремора. Разговор не вызывал у него приятных ощущений, но так просто взглянув со стороны на бедолагу, нельзя было понять того, что твориться у него в голове. Марк в очередной раз получает в ответ молчание. Подросток сосредоточенно смотрел на процесс, закинув одну из ног на другую и положив на колени собранные в замок ладони. Идеальная осанка, спокойный взгляд и полный контроль. В отличии от собеседника, он не чувствовал дискомфорта от начатой им темы, от того он не сразу замечает капли пота, что так и норовили помешать Марку в его работе. При внеочередном появлении препятствия Вербецкому приходится вновь покинуть своё место, без особых усилий, извлекая из кармана рубашки платок. Оказавшись позади Марка, он прикладывает ткань к чужому лбу, вытирая липкие капли. Это занимает немного времени, что позволяет Артёму вскоре убрать руки за спину. В этот раз он предпочитает не садиться, дабы не прибегать к излишним действиям. Марк не протестует действиям Артёма. — Не нужно иметь сверхспособности, чтобы предсказывать будущее. Достаточно уметь анализировать. — положение за спиной собеседника явно было не лучшим, из-за чего Марк не мог даже бросить взгляд на Вербецкого, — Не нужно быть гением, чтобы угадать, что пострадавшие после спасения возжелают мести. — А для общей тенденции общества характерны определённые черты, которые полностью раскрывает история. — голос медленно отдаляется, — тот, кто знает историю — знает будущее. Хотя даже без её участия нам достаточно взглянуть на массы, что ныне не отличаются образованностью. Для них твои суждения более чем верны, однако есть и те, кто имеет огромный вес для событий. Для общих событий. Трагедия одной жизни не всегда трагедия общества, но она может послужить деталью в общем деле — Проще говоря, Богов среди нас и не так много Находясь глубоко в раздумьях, недоверчивый взгляд хирурга всё ещё косится в сторону незваного гостя. Набравшись смелости, он произносит: — Кто они? Эти Боги? Марк прищуривается одним глазом, фокусируясь на появившемся парне рядом, что говорил слишком уверенно для своих лет, выбивался из понятия среднестатистического подростка. — Если они среди нас, то почему не могут помочь остановить войну? — Разве не очевидно? Артём наклоняется, чтобы взглянуть своим единственным глазом в здоровый собеседника. Тусклое освещение комнаты не даёт прочитать все эмоции Марка, из-за чего интерес в попытках выудить ответ быстро пропадает. — Новый мир не построишь, пока жив старый. Эта война нужна для того, чтобы мы развивались, менялись, а не стояли на месте, как вид. Постоянство лишь усугубляет процесс адаптации к новым условиям нашего мира. — 与其诅咒黑暗，不如燃起蜡烛,* — несмотря на неожиданное цитирование того, что парень уж точно не поймёт, Артём, как ни в чём не бывало еле улыбается, чтобы разрядить обстановку, но это не помогает, из-за чего ему приходится вернуть серьёзный тон и продолжить, — сами же Боги никогда не покажутся из-за кулис. Будет чудом увидеть хоть кого-то из них хоть раз в жизни — И что ты собираешься изменить в этом мире, спасая этого таракана? — Марк делает последнее, завершающее движение, тонкими пальцами завязывая узел на конце зашитого крыла. Голубь оказывается на столе, трепыхнувшись, оглядывает его поверхность. Парень отныне не смотрит в его сторону, он машет головой из стороны в сторону, прикладывая руку к горячему лбу. Птица же едва шевелит плечом, но пару минут назад лежала, готовая умереть. — Ещё скажи, что хотел бы сам стать Богом, — Марк усмехается, тут же жалея, ведь любое движение отдавало болью в животе, — я не верю в них. Я говорил метафорически. — Его жизнь возможно сейчас ничего и не изменит, но может повлиять на мельчайшие события в большем, — парень выпрямляется, улыбаясь, — подобно воде, точащей камень Он внимательно смотрит на Марка. — Но и я не говорил о настоящих Богах. Да и мне не интересен весь этот фарс. Для того, чтобы стать кем-то подобным, нужна идея, но мало у кого она есть — Значит ты и сам хочешь стать Богом? — резко спрашивает парень, не убирает руки от лица. — Для того у меня нет идеи, как и самого желания Парень отворачивается, наблюдая за тем, что происходит за окном. Его ответ кажется слишком резким, из-за чего появляются сомнения в присутствии всё того же спокойствия, что и раньше. Что-то в словах Марка зацепило Артёма. — Однако, можно сказать, что во мне есть частичка одного из таких «Богов» Лицо Марка впервые выражает что-либо, кроме испуга и ненависти. Брови удивлённо ползут вверх, но этого не замечает Артём, отвернувшийся к окну. — Как ты это понял? — Потому что её поместили в меня насильно Подросток скрещивает руки на груди, всё так же не поворачиваясь к собеседнику. — Ты бы поверил, если бы я тебе сказал, что я не человек вовсе, но далеко не «Бог», о котором мы говорили ранее За спиной тянется долгое молчание, что подогревает интерес Артёма с каждой секундой. Когда Марк заговорил, голос его вновь трясётся, как осиновый лист, но уже далеко не от страха, а от всепоглощающей ненависти. — Насильно. Без выбора. Ненавижу. Марк шепчет, как психически больной, коим и являлся. Парень морщится то ли от боли, то ли от безысходности. Его настроение меняется по щелчку пальца, а любое новое действие или высказывание может изменить его до неузнаваемости. — Если уж ты не человек, то я и вовсе… — Монстр, — не даёт договорить парню тело, лежавшее на кровати. Сухой голос звучал тихо, но был в силах перебить шипящий голос суицидника, — монстр, монстр, — повторяет девушка, слабо глядя на парней. Артём поворачивается в сторону говорящей, молча осматривая её тело. По всей видимости эти слова были единственным, на что той хватало сил. Вторая же молча наблюдала за происходящим. С уголков её глаз по щекам скатывались слёзы. Она чувствовала боль от любого движения, в том числе и от дыхания. Можно ли в действительности подобное существование назвать жизнью? Вопрос, на который не будет однозначного ответа, сколько бы не спорили обе стороны. — Какова бы не была твоя природа, ты по итогу будешь человечнее большинства тех, кого сейчас носит земля, давая им лишь название «человек» Парень смотрел на девушку, но продолжал говорить с Марком, не видя смысла в ответе на её предобморочные бредни. — Кто ты тогда? — внезапно задаёт вопрос Марк, пропуская мимо ушей сказанное изувеченной девушкой. — И на что способен? Марк говорит почти одними губами, от чего Артём едва может различить слова парня, который на фоне продолжающей бормотать что-то несвязное девушки оказался очень тихим. — Монстры, уходите, видеть вас невыносимо, монстры, — твердила она с сильным акцентом, начиная подниматься с кровати. Провода, тянувшиеся от её тела к аппаратам рядом натягиваются, собираясь выскользнуть и отцепиться от кожи. Аппарат заполняет комнату громким пищанием, сообщающим о нарушении корректной работы. В полном отсутствии концентрации парень срывается с места, почти сразу оказываясь рядом с иностранкой. Мощные руки Вербецкого не дают ей продолжить движение, заставляя лечь обратно на койку, пока, успевшие выскользнуть провода помещались на прежнее место. — Раз уж ты в состоянии не воспринимать меня, как сумасшедшего, — Артём говорит, не отходя от девушки, насильно удерживаю ту в одном положении, — я тебе скажу, как есть Долгий выдох сопровождается поднятием рукавов рубашки, что прямо сейчас очень мешались. — Я не понаслышке знаю, что из себя представляет смерть, потому что ■ ■■■■■■■■. Марк тихо усмехается. Внезапно ставший интересным собеседник не переставал удивлять на фоне других. Он считал его странным. Начиная тем, что он решил обратиться к Марку за помощью с птицей и заканчивая тем, что несёт абсолютный бред. Именно так подумал бы любой другой, но не суицидник. Было в словах Артёма кое-что, запрятанное в далёких намёках. Марк чувствовал родственную связь в его словах, но никогда бы не смог сказать, что именно его зацепило. — Сейчас ты тоже хочешь спасти её? Она же сама делает то, что убьёт её, — парень с насмешкой, используя последние силы, чтобы говорить, наблюдает за девушкой, которая не может справиться с руками подростка, возмущаясь лишь словесно. — Она не имеет понятия на что себя обрекает Парень медленно ослабляет хватку, внимательно наблюдая за каждым действием девушки, тем самым не давая ей возможности подгадать момент для продолжения своих попыток прекратить мучения. — Пусть даже она и будет ненавидеть меня, я не дам ей шанса страдать ещё больше — Ясно, — парень скрипит зубами, делая протяжный вздох. Судьба девушки на кровати, вероятно, больше его ни капли не интересует. — Полуангел или кто ты там? Полубог, — Марк, за неимением других вариантов ретироваться, устраивается поудобнее на своём месте, — я бы не хотел, чтобы меня спасли, когда придёт время. Девушка со злостью смотрит на Артёма, что хватает сил. В коридоре слышатся быстрые шаги медсестер, которые заподозрили неладное по шуму или просто заметили сбой датчиков.