Запуганный воробушек

Невесть как, но сознание Александра очнулось только тогда, когда назад пути, казалось, не было. Раскольников прижал Замётова собою к стене и смотрел ему в глаза также пронзительно, как и несколькими минутами ранее у барной стойкой трактира. Их лица были близки друг к другу настолько, что Александр чувствовал медленное, размеренное дыхание Родиона, а тот, в свою очередь, сбивчивое и частое другого. Секретаря пугала не столько сама ситуация, сколько глаза мужчины; его и так тёмные зеркала, в ночи смотрелись ещё чернее и бездонее, а далёкий свет фонаря давал им страшный, холодный отблеск, как сверкание лезвия, приставленного у горла. От всего напряжения бежала дрожь по телу, ненамеренно возбуждая. Укромный уголок, в который увалок Родион Александра, был хоть и не далеко от трактира, буквально в паре шагах от него, но был достаточно тёмный, чтобы не развидеть лица мужчин. – «В-вы настоящий маньяк, Родион» – дрожаще прошептал Замётов. На эту фразу Раскольников лишь ухмыльнулся, не изменив взгляда. Ему нравилось пугать этого мальчишку. Ему нравилось смотреть на опьянённый взгляд Александра; дрожащие ресницы с полузакрытыми глазами навивали мысль, что он вот-вот потеряет сознание, однако бегающие ясно голубые радужки, неспособные сконцентрироваться на чём-то определённом в чертах Родиона, не давали спустить с себя внимания и остановить всю эту сцену. Спустя время Раскольников подал голос: – «А вы и не против стать жертвой» – прохрипел он с ухмылкой прямо в губы Змётова. Тон его был глубоким, но мягким, как будто манящим. Наконец глаза секретаря остановились на одном конкретном элементе – на губах Родиона. Грудь его вздымилась и он задержал дыхание, готовясь. Однако Раскольников был не только убийцей, но ещё и глубоко внутри садистом, как оказалось. Вместо поцелуя он медленно и легко взял пальцами правой руки подбородок Александра, слегка повернул его лицо в бок, прижавшись губами и носом к шее парня. Того, в свою очередь, пробил изнутри такой щекотный, тягучий ток, что на месте поцелуя кожа накалилась, а из лёгких, неведомо куда и как, делся весь кислород. Дышать он больше не знал как. Либо, как ему казалось, Родион намеренно прижался к его глотке так, чтобы он мог просто и мучительно задушить бедного юношу. Вдохнув терпкий одеколон Замётова, перемешанный с потом, перегаром и сигарами из паба, он принялся жадно прижиматься губами к парню, иногда приоткрывая рот, чтобы зацепить его кожу. Боли это не причиняло, но приносило неизведанное удовольствие. Каждое движение, каждый горячий вздох Раскольникова сводил Александра с ума. От линии челюсти он спускался ближе к ключицам, мягко прощупывая губами каждую разгорячённую частику юноши. Приблизившись к кадыку, он нежно обвил его губами и, как бы, посасывал адамово яблоко, иногда облизывая. Дрожал Саша теперь всем телом, даже вдохнуть грязного, плотного воздуха, так надоевшего Петербурга, он не мог. Лишь вцепился руками в плечи мужчины, прогибаясь в коленях. Почувствовав, что юноша начинает понемногу сползать вниз, Родион резко и грубо вцепился руками в его ягодицы, как бы поддерживая его. На этот раз из Змётова вырвался громкий, резкий, возбуждённый вдох, после чего он стремительно закрыл рукой рот, дабы не привлечь чьё-либо внимание. Однако их никто и не мог услышать. Тот уголок находился между двух домов, создавая узкий проход, уходящий куда-то вниз в поздемку. В окнах первого этажа не горела ни одна свеча, а из прохожих были только начерно пьяные мужики, которые толком не могли увидеть в темноте хоть что-то. Да куда там, стояли еле-еле. Медленно осознавая такое положение, Александр поначалу расслабился, но в голове промелькнула одна мимолётная мысль: "В таких тёмных и укромных местах могут, максимум, убийцы водиться...хах…убийца… ...Стоп." В голове, как и вся жизнь, пробежали те разговоры с Зосимовым и Профилем Петровичем о странном поведении Раскольникова, о психических заболеваниях, об убийстве, вспомнился тот обморок в конторе. Он резко облился холодным потом. "Прямо сейчас, в каком-то тёмном углу, меня зажал подозреваемый в убийстве, больной тяжёлой горячкой Родион Романович Раскольников… Вашуж мать" Видимо, он ещё сильнее сжал свои руки, в которых держал плечи Раскольникова, да и всем телом напрягся, из-за чего бывший студент остановил ласки и поднял лицо на Александра. Его глаза продолжали быть затуманенными, но прямо сейчас в них стоял немой вопрос о смене настроения любовника, а вот глаза Замётова, в свою очередь, кричали благим матом о нескрываемом страхе. Развидев такую панику, он отпрял от парня, но решил придержать его за плечи. – «Что-то случилось?» – спросил он Замётова, почти шепча. – «Н-нам стоит остановиться. Мне пора уже д-давным-давно бежать. Прощайте-с!» – протараторил Александр, вылетев из-под рук Родиона и очень скорым шагом ушёл прочь. Родион остался в недоумении и некотором подозрении. Ему казалось, что он смог переубедить секретаря в своей непричастности "Но почему убежал? Может я что-то не так сделал? Или он просто перенервничал? С молодыми такое бывает, особенно в первый раз". На этой мысли он решил пожать плечами на случившееся и уйти восвояси. "В чём уж я точно уверен, он никому об этом не расскажет. Максимум напьётся где-то и проболтается, а там его только за пьяного и грязного распутника примут и всё. А вот авторитетом на трезвую голову рисковать не станет. Даже Разумихину и остальной той группе о случившемся не пикнет. Постесняется, воробушек. Только если не решится факты изменить. Наврать, одним словом. Ох уж этот Саша"

***

В это же самое время, где-то уже далеко от места побега, наш дорогой Заметов думал в почти таком же русле: "Как же вовремя я удрал от него! Зачем я вообще дал волю на такие действия?! Дурак я, дурак, дурачьё! А ведь хотел лишь проверить его. Вот жешь хитрец. Забил все мои мысли своим перфомансом с запугиванием! А ведь мог и убить там же! А ведь… Он меня уже несколько раз убить мог, но не сделал этого. Да и не погнался за мной"– он беспрерывно это проверял. На другой улице, где уже было больше народа, некоторые считали его за сумасшедшего. "В принципе, его слова звучали вполне логично, насчёт его невиновности. Хотя эти его намёки и запугивания... Может он был серьёзен? Ему меня убивать и смысла не было: денег почти не осталось, меня многие знаю. Нет, надо проконсультироваться с Зосимовым. Он-то ум этого «больного» понимает лучше, чем я теперь". После он остепенился. "А что я ему скажу-то, а? Что меня смутили его слова и поведение, когда мы ласкались в тёмном переулке?? Никто не должен такое узнать! Нет-нет-нет-нет! Лучше я просто расскажу им про разговор в пабе и всё. Остальную информацию они не обязаны знать! Да, так и поступлю. Боже, лишь бы он меня не преследовал! Этот Родион…"