Любить нельзя возненавидеть

      Все, что было известно о Штормграде, заключалось в одной единственной, зато знаменитой на весь Сказочный мир личности — сбежавшей принцессе Варваре. Девушка была уникальная. Всех подробностях её биографии Любава не знала, но сам факт отказа от престола ради брака с темным князем, отсидевшим добрую часть жизни в темнице, казалось само по себе поступком высшей степени глупым.       Варвара — упрямая стерва; Владислав — эгоистичный нарцисс. Прямо-таки находка для любого психиатра. Негласных прозвищ у этой пары имелось много, но в лицо их никто бы не решился озвучивать… Вообще неосмотрительно было высказываться в адрес первого министра Сказочного мира и любимой подружки юной королевы. Не просто неосмотрительно — самоубийственно.       «Выглядят счастливыми», — шептался весь королевской двор. Наверное, только Любава знала, как тяжело им давалась эта иллюзия.       Но понимать… понимать их она начала только сейчас, а тогда бесилась от их насквозь пропитанной фальшью романтики и громких, ничего не значащих фраз; от их признания себя счастливыми; от того, что все вокруг поголовно и безропотно верят. Она просто не знала тогда ещё, что такое любовь. Настоящая, искренняя. Сметающая все запреты, уничтожающая мораль, сжигающая гордость.       «Однажды мне не будет больно видеть их рядом», — каждый раз перед тем как уснуть повторяла она себе.        А память услужливо подкидывала воспоминания о смятых простынях, пьяных поцелуях и глупых обещаниях.       «Это должно прекратиться. Больше не приезжай» — будто, заговоренная, твердила она всякий раз, как он уходил.       Непонятно только, почему возвращался.       — Любовь моя, — устройство подушек на этом летающем ковре было таковым, что они сидели лицом к лицу, хоть и на приличном расстоянии друг от друга, — я бы мог давным давно устроить тебе карьеру, если бы ты только не строила из себя леди «я все могу сама».       Любава до скрипа сжала челюсти. Если бы не поганая хотелка редактора и недвусмысленная угроза маячащего на горизонте увольнения, фиг бы она по доброй воле согласилась лететь корреспондентом на переговоры к горному народу. Даже под угрозой смертной, казалось, отказалась бы.       — Удивительно, что ты поднял этот вопрос только сейчас. Совесть замучила или решил подкупить? — саркастично ответила она. — И не смей меня так называть. От тебя это звучит также нелепо, как рассуждения портовой шлюхи о Библии.       Сарказм не был оценён и вызвал ярость, блеснувшую в холодных голубых глазах.       — Мое молчание связано только с твоим личным нежелание со мной разговаривать, — процедил Влад. — И потому, что я ошибочно посчитал тебя за взрослого человека. Но недавние события говорят об обратном.       Нервный смешок сам собой слетел с её губ. Взрослый человек?! Да разве может он её хоть в чем-то упрекать? Любой имеет право на ошибку, даже если она журналист.       В кого же она превратилась? Вместо головокружительной карьеры — вечный страх. Страх, что увидят, услышат, подумают что-то не то — ведь он женат. Влад выкрутится в любом случае. Варя любит его. Больной нездоровой любовью, какой только можно любить трехсотлетнее чудовище.

      Любава устало потерла виски. Глаза отчаянно слипались. Больше всего ей хотелось с головой забраться в большую теплую ванную с пышной пеной, а не сидеть на пыльном грязном ковре, выясняя отношения.       Заколов непослушные пряди, выбившиеся из тугого пучка на затылке, она встретила ледяной взгляд первого министра Сказочного мира и сообщила:       — Если ты не забыл, то мое нежелание разговаривать с первым министром сего королевства связано исключительно с моей необъяснимой болтливостью и кольцом на твоем безымянном пальце, — нетерпеливо пояснила Любава. — Я же журналист. А нас хлебом не корми, дай какую-нибудь гадость про несчастных аристократов написать. Но тут есть один нюанс: кто-нибудь из моих таких же ушлых коллег с легкостью может опередить. А любоваться на заголовки с моим именем, уж извини, не хочу.       Больше на Влада она старалась не смотреть, с притворным интересом рассматривая проносившиеся мимо яркие пятна лесов, полей и маленьких деревушек. Лететь до столицы оставалось меньше получаса. Что такое тридцать минут по сравнению с несколькими часами, проведённых в близости с князем? Сущие пустяки.       Странное дело. Чем ближе они приближались к белокаменному дворцу, тем больше она нервничала.       И для Любавы, погруженной в и так нерадостные мысли, особым испытанием стал демонстративно-издевательский смех Влада.       Но веселился господин первый министр недолго — успокоился и, не скрывая угрозы, уведомил:       — Любовь моя, ты действительно думаешь, что хоть одна скотина в столице дышит без моего ведома? Покажи мне идиота, который рискнёт карьерой ради такой сенсации? Его быстренько окрестят по какой-нибудь статье и все! Здравствуй, родная темница!       Несомненно, она могла бы проигнорировать. Но как же чесались руки залепить пощечину по его смазливому, гладко выбритому лицу.       — Ещё раз назовешь меня своей любовью, и — клянусь! — я стану первой идиоткой, рискнувшей карьерой.       Любава знала слишком много. Влад прекрасно понимал, что начни она подробно расписывать его прегрешения, вышел бы не одни десяток книг. Но он также знал, что она в нужный момент прекрасно умеет держать свой длинный язык за зубами, иначе никогда бы не стала стоящим журналистом.       Они знали: огласка столь долгого романа между ними положит крест не только на его жизни, они оба окажутся по колено в дерьме.       — Боги, как же страшно, — воскликнул в наигранном ужасе он. — Так страшно! Просто слов нет! Коленки трясутся.       Любава, несколько оторопев, спросила:       — У тебя хоть какие-то принципы есть? Понятия о чести, верности, а? Не слышал про такое?       Влад не ответил. Она только горько усмехнулась.       Такое чудовище понятия не имело о том, что волшебница так долго пыталась ему объяснить. Любава до сих пор не могла понять, в какой момент всё полетело коту под хвост.       Умница, красавица, надежда всех учителей. Только глухой или слепой не пророчил ей головокружительную карьеру. Все было как в сказке, только не той, что рассказывают на ночь толстопузым малышам, нет, совсем другой сказке, страшной, с плохим концом, очевидным для всех вокруг, кроме главного героя.       Он появился в её жизни сначала как Владислав Владимирович — учитель боевых искусств, потом как первый мужчина, теперь как самый жуткий на свете кошмар….       Первая любовь. Любовь последняя, нежная и пошлая.       Любава клялась себе, что никогда не пополнит коллекцию его игрушек, Но как же сильно она тогда ошибалась…       — Ты ненавидишь меня не за это, — с грустной полуулыбкой произнес он. — Любава, ты же взрослая девочка. Ну нет твоей хвалёной любви на свете. Прогнил этот свет. Вот такое вот дерьмо эта жизнь. Смирись. Любовь моя, лучше меня все равно никого не будет.       — И чем же ты лучше других? — едва сдерживая дрожь в голосе, спросила она. Не то хриплых смех, не то сдавленное рыдание болезненно сдавило грудь. — Чем ты лучше, Морок?       — По крайне мере, что не вру тебе.

      «Любить нельзя, возненавидеть», — словно вынося сама себе смертный приговор вновь и вновь повторяла Любава.       Она сможет обязательно сможет. Только нужно чуть-чуть подождать и этот бесконечный порочный круг разорвется…