Инструкции и инсигнии

На четвёртые сутки без медитации Спок фиксирует серьёзные подвижки в собственном сознании. Возможно, галлюцинации. — Вы сочли, что мне требуется массажист, — уточняет он, стараясь сохранить бесстрастность хотя бы внешне. Кораблём управляет доптерианец. Часть команды, насколько Споку удалось заметить, тоже выходцы с Доптерия. Система двойных оранжевых звёзд типа К, в стандарте Каппа Бореалис, выпустила в космос дальних родственников ференги, почти так же увлечённых стяжательством, хотя чуть более дисциплинированных и милитаризованных. С альтернативной, как и у большинства эмоционально ориентированных рас, логикой. — Бросьте, коммандер, — управляющий, которого Спок не в состоянии называть капитаном, раздувает носовые отверстия и приоткрывает рот. Очевидно, улыбается — особого негатива в свою сторону Спок не ощущает: — Эвфемизм, — наугад предполагает он. — Вам виднее, — стандарт у доптерианца приемлемый, хотя тембр голоса не менее раздражающий, чем плохо отлаженная система вентиляции, периодически пропускающая запах термически обработанной плоти животных и едких приправ. В обычном состоянии Спок вряд ли удостоил бы вниманием мелкие неудобства, но в отсутствие медитации чувствует себя таким же разрегулированным, как несчастный корабль, напичканный новейшими и малосовместимыми технологиями по принципу «с миру по нитке». Чудо, что судно ещё не развалилось. И чудо, что Спок ещё тоже держится. Точнее, не чудо, разумеется. Приказ капитана Пайка. Кодовая фраза, предписывающая не предпринимать активных действий, прозвучавшая очень вовремя. Иначе Спок уже рискнул бы перехватить управление этим… недоразумением, буквально нафаршированным всевозможными спецсредствами — явно добытыми окольными путями. Ряд которых — Спок уверен — запрещён на территории Федерации. И ему всё еще не ясно, какая из систем или их сочетаний препятствует погружению в привычное для вулканца состояние, необходимое для нормального функционирования, как пища или сон. Даже больше, как выяснилось. Спок уверен, что о побочном эффекте ни доптерианец, ни его команда не догадываются: хотели бы пытать, нашли бы более надёжный способ. А заодно озаботились дополнительными средствами ограничения свободы для «дорогого гостя», насильно удерживаемого то ли в качестве пленника, то ли в заложниках. — Капитан Пайк, — почти дружелюбно продолжает доптерианец, — не скрывал озабоченности вашим здоровьем, лейтенант Спок. — Вот как? — Спок приподнимает бровь. Цель разговора ему до сих пор непонятна, к тому же в большинстве случаев во время визитов доптерианец ограничивается невзначай продемонстрированным личным оружием. В данный момент за раздвижными дверьми топчется и изредка перебрасывается репликами не менее трех относительно разумных существ. Предположительно, гуманоидов. Охрана? Конвой? Т`Пол, вулканскому офицеру, долгое время служившей на первой «Энтерпрайз» под командованием капитана Арчера, хватило суток без медитации, чтобы принять ряд опрометчивых решений. Спок — частично человек. Наверное, впервые в жизни рад этому обстоятельству, потому что держится уже гораздо дольше. Вот только держится ли. Происходящее всё больше напоминает фантасмагорию, порождённую не вполне здоровым разумом. — Вы, вулканцы, такие скрытные, — доптерианец снова демонстрирует признаки веселья. — Кто бы мог представить, что у офицера Звёздного Флота на борту федерального флагмана есть собственный… массажист. Точно не Спок. Но прозвучавшее ранее имя капитана Пайка служит якорем, удерживающим от необдуманных поступков. А ведь как легко было бы сделать два шага до снисходительно расслабленного доптерианца. Осуществить нервный захват, завладеть оружием и пробиться на мостик. Спок уверен, что сумеет вывести несчастный корабль на территорию Федерации, вместе со всеми его технологиями, системами и приспособлениями. Нельзя. Приказ. — Мы, разумеется, не настолько наивны, чтобы привести сюда второго федерала, — продолжает провоцирующий монолог доптерианец. — Но теперь ваш отказ от еды выглядит совершенно иначе. Споку хочется сразу двух вещей — закатить глаза и как следует встряхнуть демагога, чтобы тот побыстрее выдал основную мысль, до сих пор так и не прозвучавшую. — Вулканцы придерживаются особой диеты, — оставаясь неподвижным, регламентирует он. — О, да, — по лицу доптерианца проходит нечто вроде судороги. Спок очень надеется, что это не подмигивание. — Мы с вашим капитаном заключили небольшую взаимовыгодную сделку. Первую, но, конечно же, не последнюю. Мы, капитаны, хорошо понимаем друг друга, и оба хотим, чтобы ваше пребывание здесь было таким же комфортным, как и на флагмане. Просто. Слова. Споку приходится напомнить себе, что вулканцы не калечат тупых выскочек только за то, что они сравнивают себя с великими. Из-за бешенства второй слой почти ускользает, но что-то заставляет осознать тот факт, что капитан Пайк ради него пошёл на сделку. На ненужную, между прочим, потому что принимать пищу Спок вполне способен без постороннего вмешательства. И для осуществления пищеварительных процессов вулканцам не требуется массаж. Разве что в самом юном возрасте. Кто вообще способен поверить в подобную нелепицу? С другой стороны, Споку хорошо известно, насколько убедительным может быть капитан Пайк, когда спасает команду или корабль, или очередную планету, или существующую реальность. Или одного незадачливого лейтенанта, по стечению обстоятельств ставшего «дорогим» — очевидно, уже в прямом смысле — гостем этого летающего монстра Франкенштейна. — Ведите, — объявляет в переговорник доптерианец. Следующую мысль до логического завершения Спок довести не в состоянии, потому что створки разъезжаются. И — да. Эвфемизм. Взгляд мгновенно цепляется за золотистое среди серого — полуголую фигуру среди глухих нелепых мундиров. Гуманоид. Скорее всего, землянин. Необыкновенно, вызывающе привлекательный. Хотя по какой-то причине фактор красоты точно не должен иметь приоритетное значение. Очень долгое время, почти секунду, Спок не в состоянии вспомнить, почему не должен позволять себе таращиться в яркие синие глаза. Землянин чуть прищуривается, и взгляд Спока съезжает ниже — по обнажённым плечам к частично открытой груди. Скользит по узким бёдрам и длинным ногам, запакованным во что-то белое. Свободные линии складываются в извращённо-аппетитный вариант медицинской униформы. А затем гость переступает, встав свободнее, и Спок снова смотрит в лицо — прикипает к неуловимому движению языка, облизнувшего губы. «Валить и трахать». Выражение, услышанное в Академии, до сих пор вызвавшее исключительно недоумение, внезапно обретает пугающую ясность. — Не бойся, не обижу, — землянин улыбается ярко, но с микрозадержкой, словно ожидал увидеть здесь кого-то другого. Не вулканца? Делает шаг навстречу, но останавливается и машет сопровождающим рукой: — Всё, валите, дальше сам разберусь. Наваждение не проходит. Спок жадно впитывает чужую адреналиновую горячку. Обещание «не обидеть» успело вызвать очередной всплеск хаотических эмоций, среди которых превалирует что-то очень похожее на восхищение и — внезапно — азарт. — Будет много болтать, просто заткните ему рот, — напоминает о своём присутствии доптерианец, сопроводив рекомендацию оскорбительно узнаваемым жестом. — Имейте в виду, ваш капитан ему столько заплатил, что хватит на полную регенерацию и ещё на восстановительный отпуск на Райзе останется. Хотя, я сам его выбирал, — не упускает он случая напомнить о тесном сотрудничестве. — На вид показался выносливым. Упоминание капитана, как обычно, заставляет собраться. Рвущийся рык, спровоцированный отвратительными намёками, удаётся придушить в зародыше. А заодно кое-как собрать остатки истончившихся ментальных щитов и вычислить, что землянин связным не является. Причин две: «массажиста» выбирал доптерианец; а тот, похоже, до последнего не подозревал, кого предстоит обслуживать. Но раз сделка шла через капитана Пайка, то остаётся вариант использования вслепую. У Спока появляются новые причины для недовольства собственным состоянием: повторный осмотр показывает, что у визитёра при себе возможное послание — внушительная ёмкость с гелеобразной субстанцией. — Визуальное наблюдение отключено, — напоследок предупреждает доптерианец. — У вас два стандартных часа. Значит, прослушка, скорее всего, остаётся. Обещанию отключить камеры тоже не вполне стоит доверять. — Ага, — неопределённо вторит землянин заключениям Спока, проводив взглядом уродливую серую вереницу, потянувшуюся на выход. — Ваш капитан тебя очень ценит, — дождавшись блокировки, он разворачивается и окидывает цепким взглядом сначала самого Спока — с ног до головы — затем полупустую каюту. Очевидно, профессиональное. Спок четверо суток изучал голые стены, но сейчас, глазами посетителя, словно впервые оценивает помещение. По сути — банальный карцер, наспех оборудованный обычной койкой. Ни стола, ни полок. А теперь вот — гость. Тёплое золотое пятно, излучающее энергию едва ли не в видимом спектре. На миг интересно, каким он сам видится синеглазому землянину. Вряд ли достойным отдельного упоминания в ряду себе подобных — очередному клиенту. Мысль жалкая и неконструктивная: они оба узники обстоятельств, и чем скорее выберутся отсюда, тем раньше смогут вернуться к своим обычным жизням и похоронить инцидент. Надо лишь понять, в чём состоит план капитана Пайка, явно не для развлечения устроившего эту… встречу. Узкая, по-уставному заправленная кровать — единственное, на чём здесь можно сидеть — на миг задерживает внимание землянина. Тот чуть склоняет голову и прищуривается на койку через плечо Спока. Снова смотрит в лицо и вкрадчиво улыбается: — Как ты хочешь, чтобы я тебя раздел? — с удовольствием спрашивает он, в два шага приблизившись почти вплотную. Они одного роста. А дальше у Спока ступор. Ни отступать, ни раздеваться в планы не входило. — Кстати, можешь называть меня… скажем, Джим, — понизив голос, сообщает землянин, подтверждая догадку о видовой принадлежности, распространяя вокруг себя… самого себя. Жар, аромат, энергетику и — отражением насильно подавленного, но упорно поднимающегося в ответ на призыв — адреналиновый азарт. — Это необходимо? — с трудом уточняет Спок. Слишком много для его несовершенных щитов. Землянин Джим широко раскрывает глаза, фыркает, чуть запрокидывает голову и негромко смеётся. У Спока изнутри потрескивает от желания прочувствовать его веселье: смех тёплый и уютный. Полная противоположность тому, что выдаётся словами: — Любой каприз за ваши деньги. Но массаж через одежду? На такое извращение я не подписывался, — Джим посмеивается. — На, почитай, может это тебя убедит, — и впихивает в руки ёмкость с гелем. Спок принимает. Послушно и невидяще таращится в рекламное описание, слишком занятый укреплением метальной защиты. И без того непрочной, а теперь и вовсе расползающейся от ненормально приятной близости. Однако первая же инсигния заставляет зрение проясниться. — Повернись, — предлагает Джим. Спок повинуется настойчивому указанию, занятый чтением инструкции от «Компании», обещающей «невыразимое наслаждение». Предложения составлены и оформлены так, что слова, отмеченные стилизованными значками в виде узнаваемой буквы «а», складываются в указание нанести содержащиеся нано-компоненты на как можно большую площадь тела, а затем разогреть. И — нет, не гель нагреть, а себя «изнутри». Тот, кто это сочинял, безусловно, хорошо представлял, на что способны вулканцы. Но не учёл бедственного положения одного конкретного. Спок прислушивается к себе и внезапно выясняет, что проблем с подъёмом температуры у него нет. К слову, не только температуры. Уши, пальцы, соски, пах. Сведённые челюсти и учащённое дыхание. Стоит лишь оторваться от разгадывания ребуса, чтобы проверить сбоящие щиты и системы, как по всем телепатическим сенсорам с бешеной скоростью разносится чужое восхищение-желание-жар. Разогревая и воспламеняя, заставив резко втянуть воздух сквозь стиснутые зубы. — Что? — отчаянным полушёпотом выдыхает Джим. Звук и горячий воздух одновременно атакуют чувствительную кромку уха и внутренний регистр, добивая следующей порцией возбуждения — слишком интенсивной, чтобы доставить удовольствие. — Перес-станьте, — приказывает Спок, заново учась дышать. Прокатившаяся по телу волна растворяется в кончиках пальцев рук и ног, оставив после себя фантомный зуд желания. Он не собирался позволять себе бесконтрольно чувствовать. Он представить не мог, что это окажется вот так. Собственный голос кажется низким до неузнаваемости. На одной из ладоней — след от его же ногтей. Ёмкость чудом сохранила форму; очевидно, одурманенный организм машинально уберёг наиболее ценное. Джим всего лишь исследовал застёжку и коснулся волос. Спок уже чувствует себя оглушённым. Он прикрывает глаза, открывает, поворачивается и вручает гель Джиму, запоздало ощущая плечами и лопатками весь узор осторожных до трепетности прикосновений через ткань. Остатки мыслительной деятельности пытаются собрать в кучу и донести до рассудка доводы, почему вулканцы не должны терять себя от эха физического контакта с первым встречным, обладающим потенциально совместимым разумом. Потому что риск не оправдан. Потому что выбор должен диктоваться логикой. Даже если вечно стерильно препарированное и разложенное по полочкам нутро, сейчас случайно вскрывшееся, подсказывает, что этот удивительно сильный источник структурированной энергии мог бы его выдержать. А может даже с ним справиться. От последней мысли становится ещё жарче. Даже хорошо, что необходимо избавиться от одежды. Целый миг Спок не помнит, зачем, но довершает начатое. Снимает форменный верх, уставную майку и берётся за брюки. — Э, да ты строптивый, — негромко говорит Джим. — Я бы и сам мог. — По голосу чувствуется, что он улыбается. Сквозь непозволительно тонкие щиты просачивается солнечное тепло. Не родной Эридан, а ласковое прохладное земное Солнце. Вулканское светило сейчас пылает внутри, течёт по венам и артериям. Снаружи лишь слегка пригревает ощущением правильности. Похоже, Джим испугался за него, а теперь вновь доволен. Удивительная наивность в данных обстоятельствах. Спок хотел бы объяснить, может даже предупредить, но не имеет права. Мысль о прослушке накрепко забита в мозг, повязана с долгом и временно вшита в систему инстинкта самосохранения, как одного из наиболее надёжных. — О! — выдыхает Джим. — Ого! Под валом искреннего восхищения щиты расползаются, как бумага на раскалённых углях. Если до сих пор Спок опасался, что ненамеренно проецирует собственные неконтролируемые эмоции, то сейчас может успокоиться: отчётливо понимает, что восхищаться там нечем. Он пропорционален и поддерживает приемлемую физическую форму. Но и только. По эстетическим меркам гуманоидов он не представляет собой ничего особенного. Наиболее адекватное объяснение — профессиональная подготовка Джима, позволяющая получать удовольствие от любого контакта. — Эй-эй, не рычи. Лучше сядь и расслабься. И одежду отдай, я её сюда положу. Вот, посмотри. Спок запирает в горле непроизвольный звук, порождённый мыслью о Джиме, обслуживающем кого попало, и неохотно наблюдает, как тот склоняется над краем койки, умело и быстро управляясь со звёзднофлотской формой. Словно всю жизнь этим занимался. — Что тебя разозлило? — вкрадчиво спрашивает Джим, оглянувшись через плечо, и будто только сейчас сообразив, что в такой позе можно очень соблазнительно выгнуться. — Или смутило? Вулканцы не злятся и не смущаются. По какой-то очень веской причине, вспомнить которую Спок не в состоянии, потому что глаза у Джима кажутся ещё более синими из-за расширившихся зрачков на фоне отчётливого прилива крови к щекам. На висках — заметная испарина. Спок отчётливо обоняет адреналиново-эндорфинный коктейль и выдаёт весь максимум, на который способен: остаётся стоять на месте. Джим тоже выпрямляется: — Похоже, я тут очень вовремя, — тихо говорит он, не делая попыток приблизиться. — Массаж тебе явно необходим, причём расслабляющий. Спок безмерно благодарен за отсутствие очередной провокации. Хотя мысль о том, что примерно так же он уговаривал бы насторожившегося сехлата, не особо вдохновляет. С другой стороны, слегка приводит в себя. — Просто сядь, — совсем шёпотом снова предлагает Джим. Но так, что на этот раз Спок не может ослушаться, опускается на край койки. — Отличная штука, творит чудеса, — продолжает тот, демонстрируя заветную ёмкость. — Я сам всё сделаю. Ты только не дёргайся, если поначалу покажется холодным. Ты ведь такой… горячий, — он приподнимает брови и слегка растягивает губы в странной, почти болезненной, улыбке. Сидя на краю кровати, Спок смотрит на него снизу вверх: — Температура моего тела выше вашей, — замечает он. — И это тоже, — улыбка смягчается. — Но я не… ай, ладно. Я нагрею в руках, как смогу, — Джим удаляет верхний клапан и зачерпывает гель. Спок вынужден закрыть глаза. У Джима великолепные ладони — сильные длинные пальцы с рельефными подушечками. Больше, чем Спок способен вынести, сидя тут полуголым, зная, что сейчас эти руки лягут ему на плечи. Койка чуть прогибается, Спока обдаёт жаром, предвкушением и совсем чуть-чуть — виной. Джим перемещается ему за спину, встаёт на колени — слишком близко. — Сидеть, — командует Джим. Одновременно Спок чувствует резкую простреливающую боль в до предела напрягшихся мышцах шеи. Массаж тут ни при чём, он действительно собирался вскочить, но приказ заставил замереть в самый неподходящий момент, а запутавшееся тело отреагировало соответственно. Боль отрезвляет, но ненадолго. В следующий миг Спок ловит ощущение абсолютной ясности. Одновременно понимает сразу сотни вещей, затрагивающих человеческую часть. Всё, что раньше было доступно лишь на уровне умозрительных абстракций. Среди них «потянуть шею», не единожды слышанное, невозможное для вулканцев с их контролем, и «безбашенный», осознанное на микросекунду раньше, чем Джим опаляет затылок дыханием: — У меня от тебя башню сносит, — почти стонет он. Вопреки словам, прикосновения остаются едва ощутимыми. Что ещё опаснее, потому что боль ушла, и зацепиться больше не за что. Спок остаётся беззащитным перед теплом, приятием и чем-то очень похожим на желание, но темнее и глубже; тем, что транслируется уже напрямую. — Я никогда не встречал вулканцев, — Джим сглатывает, голос у него проседает в хрипоту: — Расскажешь мне, что вам нравится? На этот вопрос Спок может ответить и в бессознательном состоянии: — Логика, — мгновенно-заученно отвечает он. Джим фыркает: — Нет, не то, — волна веселья сливается с прохладным теплом прикосновений. — Как нравится тебе, — «тебе» Джим выделяет и сразу склоняется ближе: — Как ты хочешь, чтобы я к тебе прикоснулся? Дыхание опаляет затылок, оседает на шее и ниже. Прокатывается теплом по позвоночнику и отдаётся в паху. Растворяется, а затем возвращается второй волной — усиленное, будто отражённое, хотя это совершенно невозможно. — Я бы лучше показал, — Спок уверен, что всего лишь подумал — не мог же он всерьёз сказать такое, но Джим мгновенно отдёргивает ладони и смещается вбок, сев вдоль кровати, спиной к изголовью. — Весь в твоём распоряжении, — он приглашающе разводит руки и поднимает голову, глядя прямо в глаза. — Что мне сделать? Что-нибудь снять? Всё. — Верхнюю часть, — Спок тоже разворачивается полубоком, чтобы сидеть лицом к Джиму. Он сам загнал себя в ловушку неосмотрительными словами. Теперь остаётся лишь использовать возможность, чтобы, не вызывая подозрений у слушателей и возможных зрителей, распределить гель по «как можно большей площади тела». Джим резко выдыхает, прикусывает губу, шарит руками по ткани, словно внезапно забыв, как и что снимается. У него белые зубы и очень яркий рот. Сочный — сознание плавится, Спок впервые в жизни думает, что человеческие поцелуи тоже могут быть не лишены эротизма. Хотя пальцы горят от желания обменяться вулканскими смыслами чувственности. Так и не найдя застёжку, Джим нетерпеливо тянет тунику через голову и едва в ней не запутывается. Что-то трещит. Спок приходит в себя, осознав, что отзеркалил гримасу, точно так же прикусив губу. Боль не отрезвляет, вообще не ощущается — под литой золотой кожей перекатываются мускулы; Джим — весь движение, торс напряжён и вытянут, соски закаменели. На миг Споку неистово хочется перекрутить белую ткань, разом пленив обе заведённые за голову руки, вжать в покрывало и ощутить увиденное кожа к коже, телом к телу — всем собой. Нельзя. Не здесь. Задыхаясь, Джим выпутывается из порнографической униформы — то ли воздуха не хватает, то ли смеётся. Губы разомкнуты. — Так себе стрип… — срывающимся голосом начинает выговаривать он. Спок тянется и осторожно накрывает яркий рот кончиками пальцев. Синие глаза вспыхивают и ошеломлённо округляются. Джим давится словом или вздохом, а потом вдруг тихо стонет. Кажется, зажмуривается — Спок не видит, тоже закрыл глаза, потому что губы у Джима очень мягкие и чуть шершавые. Прикосновение — поглаживание — отдаётся в центре ладони, усиливается движением воздуха и вибрацией звука, перебирается в затылочную впадину, концентрируется и стекает вдоль спины, заставляя выгнуться от удовольствия. Джим резко, с усилием выдыхает и отстраняется. Мелкие волоски на его предплечьях стоят дыбом. — Это, — он откашливается. — Это… — Вы так всё равно не сможете, — берет себя в руки Спок. Очевидно, чувство времени тоже пострадало от какой-то из технологий, потому что он не может сказать, сколько длилось касание. И вообще — сколько они уже здесь. Ощущения смутно подсказывают, что от срока осталась едва ли половина: — Я покажу по-другому, — решает он. Сколько в демонстрации от долга, а сколько от нестерпимого желания, Спок рассчитать не в состоянии. Судя по тому, что Джим ещё не колотит в раздвижные створки с требованием выпустить его отсюда, с внешними признаками пока проблем нет. Хотя контролировать руки и ладони, чтобы не выдали неукротимой дрожью, всё сложнее. Техники не работают, от щитов не осталось ничего. Ни одной преграды, способной удержать стремление ощущать и чувствовать. Спок хочет продеть пальцы в золотистые волосы на затылке, слегка сжать и смотреть в темнеющие от похоти синие глаза. Откуда он знает, что синева потемнеет? Но так и будет, когда Джим облизнёт губы и потянется ртом к его паху. Накроет прямо через тонкую ткань белья. Спок резко зачёрпывает гель из ёмкости за спиной. Кажется, переворачивает, но это неважно. Если всё правильно рассчитано, то покрытие содержит элементы, способные пробить защиту, препятствующую транспортации — обрисовать цель для переноса. А значит, он может — нет, обязан — забрать Джима с собой. — Мне нравится так, — Спок думал, что выскажет лишь очень малую часть правды, но сказанное вслух освобождает. Он настолько заведён, что даже размазать гель по собственным ладоням становится испытанием. Чувственной пыткой, тем более ощутимой, что Джим жадно наблюдает, рассматривает пальцы и, очевидно, совершенно безотчётно тянется навстречу. Спок останавливает движение раскрытой ладонью — не касаясь, только примериваясь по центру его груди. Джим терпелив и нетерпелив одновременно: прикрывает глаза, сжимает губы, удерживаясь на грани, вздрагивая, чуть сводя плечи и комкая покрывало. Спок чувствует за них обоих — разгорающееся пламя, больше чем секс, мощнее, чем инстинкт. Кровь вскипает, это уже не жажда, это необходимость. Как сделать вдох, когда в лёгких закончился кислород. Потребность вынудит глотнуть воздуха или воды, или любого яда — как повезёт. Кто из них сдаётся первым, уже неважно: ладонь одновременно обжигает и лелеет прохладой. Взбесившиеся сенсоры разносят ощущение по всему телу; Споку сразу нужно больше. У Джима очень гладкая кожа, чуть выступающие ключицы и широкие плечи с упругими мускулами. От лёгкого прикосновения к шее и затылку его пробивает в дрожь, поэтому Спок чуть усиливает давление, большими пальцами очерчивая скулы и линии челюсти. — Я понял, — шепчет Джим, когда Спок спускается по его груди широким охватом, стремясь ощутить всё литое золото; почувствовать, распознать и запомнить потаённую систему источников, заставляющих тело отзываться — вздохами и стонами, живым сбивчивым ритмом, движением. — Я… — Джим ахает или вскрикивает, душит звук костяшками пальцев, подаётся бёдрами вперед. На миг замирает, а затем, встав на колени, тянется другой рукой за новой порцией геля. Движение открывает спину, позволяет очертить узкую поясницу — слишком ненадолго, чтобы успеть и насладиться, и дёрнуть на себя. Джим действует как отрава самого высокого качества. Поглощённый ощущениями, Спок не может точно указать момент, когда ласка превращается в двухсторонний обмен. Неторопливо и исподволь удовольствие накапливается, преодолевая точку невозврата так мягко и вкрадчиво, что та перестаёт восприниматься барьером и переходит в разряд логического продолжения. Именно продолжения, не завершения. Потому что этого тоже мало: теперь Спок хочет ощутить свой предел и узнать, что таится дальше, там, за гранью. Мысль настолько сильна и нехарактерна, что на миг выдергивает из поглощающего жара. Вздрогнув и распахнув глаза, Спок снова едва не тонет. На этот раз — в восхищенной синеве, отражающей всё, что он чувствует. Спок понятия не имеет, когда успел переместиться с края кровати в её центр, и почему Джим позволил распластать себя по ней чуть ли не всем весом. — Ещё, — требует тот, — сильнее, — смотрит глаза в глаза, взгляд затянут поволокой, и он явно не понимает, о чём просит. — Я знаю, что тот, кто тебя заполучит, больше никогда не останется в одиночестве, — язык у Джима чуть заплетается, но речь на удивление связная. — Выбери меня! — стонет он. — Я знаю, ты можешь. Или понимает. Или думает, что понимает. Желание Джима отдаться бьёт искренностью и удивительной силой, ничуть не уступая желанию Спока взять. Но — нельзя. Нельзя сделать следующий вдох, как бы ни орали, срывая голос, инстинкты: нельзя содрать мешающие тряпки, нельзя раздвинуть податливые колени, нельзя вбиваться… нельзя вести горящими пальцами по точкам мелдинга, нащупывая общий вход в рай для двоих. Ничего из этого Спок не делает. И никак не может вспомнить, почему — весь долгий миг, пока оба разгорячённых тела охватывают вихри транспортационного переноса. В первый момент Спок думает, что примерно так и представлял себе внезапный выход в открытый космос без скафандра: вроде бы уже мёртв, но по факту ещё жив, и если не дёргаться, можно прожить ещё некоторое время. Главное — не дышать. Он и не дышит. Просто поднимается, подходит к сложенной на консоли униформе и, не колеблясь, надевает брюки. Сейчас скорость выглядит важнее остального. Лёгкие послушно сжимаются и разжимаются, насыщают кровь кислородом. Но, оказывается, для настоящего дыхания этого мало. — Ты только что побил все нормативные рекорды по натягиванию штанов, — ошарашенно комментирует Джим. В транспортаторной никого. Спок, не глядя, запускает назад вторым комплектом, наличие которого сметает все сделанные ранее выкладки и выставляет ситуацию в совершенно ином ракурсе. — Перемещение прошло удачно? — гремит из динамика голосом капитана Пайка. — Да, сэр, — рапортует Спок, отмечая всеобщую тактичность и деликатность, и вообще не представляя, что делать дальше. — Так точно! — на секунду опаздывает Джим. — Уже можете входить, — неуместно весело добавляет он. Спок только что натянул форменный верх, и теперь стоит в привычной позе с заложенными за спину руками, в которых зажато утеплённое нижнее бельё. Позади раздаются шаги, и прежде, чем транспортаторная заполняется обслуживающим персоналом во главе с капитаном Пайком, Джим успевает выдернуть тряпки и спрятать себе под китель. — Будешь должен, — выдыхает он на ухо и так же быстро отстраняется. — Буду, — обещает Спок, на мгновение ощутив себя — собой. Услуга за услугу: среди людей вполне обычная практика. — Рад вас видеть, Спок. Вас обоих, — капитан Пайк неуловимо кивает в сторону Джима: — Познакомьтесь, это кадет Кирк. Обучается на командном в Академии Звёздного Флота. Мы обнаружили его в одном из местных увеселительных заведений… — Эй, у меня каникулы! — возмущённо вскидывается тот. Под взглядом капитана кое-как принимает почти уставную стойку и добавляет: — Сэр. Свободное время я волен проводить по своему усмотрению, — поясняет он и переводит взгляд на Спока. — Между прочим, я не какой-нибудь «клиент». Споку совершенно не хочется знать, чем именно кадет Кирк занимался в «увеселительном заведении»: — Сэр, — обращается он к капитану Пайку. — Разрешите удалиться. Мне требуется медитация. — А мне — душ, — бурчит кадет Кирк. — Я же обещал, что меня выберут, — уже в полный голос, с вызовом говорит он кому-то из старших офицеров. Капитан Пайк почти не закатывает глаза и вовремя обрывает движение ладони к лицу, но Спок успевает заметить, что его мимические мускулы почти сложились в улыбку: — И это, возможно, будущий капитан, — вздыхает он. «Не мой», — думает Спок. «А вот это мы ещё посмотрим», — думает Кирк. Энд