marry & me

— Нет. — …что? Чуя, я правильно расслышал, или ты только что сказал «нет»? — Всё ты расслышал, не пизди. Догорал рассвет, отражаясь в застекленных домах на набережной и в волнящейся от слабого ветра поверхности воды. Мягкие кучевые облака, так похожие на воздушную вату, а ещё — на каштановую макушку Дазая, которую в такой редкий случай Чуя мог видеть полностью и сверху вниз, а не наоборот. Прямо позади него высилось око Йокогамы — яркое колесо обозрения, а рядом с ним выстроенная на пару десятков метров очередь на лучшую достопримечательность города. Неоновыми красками играли огни колеса, подсвечивая фигуру Дазая сзади, отчего казался он сейчас таким неземным и волшебным, будто использовал ненароком свою способность. И погода в этот ясный день радовала; жара, наконец, спала, отчего и прогулки сразу стали в разы приятнее — хоть и гуляли они довольно редко, с таким-то непостоянным графиком работы у Чуи. Вырваться на прогулку в Минато Мирай вышло случайно. Коё, видимо, настолько надоело видеть серые мешки под глазами Чуи, который не мог не засиживаться допоздна, даже зная, что дома его ждет теплый ужин и такой же теплый Дазай, который этот ужин своими костлявыми забинтованными ручками приготовил — хотя и любил он ныть, что ему лень, но готовить умел вкусно; вот она и нажаловалась Мори. Босс буквально вынудил Чую выйти с работы пораньше, и дал бы ему даже два выходных, не жалко — сложных дел на горизонте не виделось, да и не сломается мафия без своего исполнителя за пару дней, но так яростно Чуя отказывался и доказывал свою способность работать буквально бесперестанно, что получилось сойтись лишь на парочке свободных от работы часов. Компромисс, как никак, и как бы сильно ни устал от завала бумажек и разборок с поставщиками и деловыми партнерами, всё равно чувствовал какую-то тревожность и вину за то, что прохлаждается в парке развлечений. Это, конечно, не значило, что он совсем не умеет отдыхать, просто хотелось Чуе доделать дела побыстрее и не оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня. И не значило, что он не хотел бы провести время с Дазаем — о, он очень хотел. Он мечтал о нескольких свободных днях в спокойствии и тишине, в компании одного только любимого человека, и чтобы никаких звонков посреди ночи, никаких разборок, кто не уплатил долю налога за бизнес на территории Портовой мафии, никаких выбиваний долгов и никаких деловых переговоров с очередными возможными партнерами. Только он и Дазай. Может, бутылочка вина, может, одиннадцатый Мортал Комбат на приставке, может, самые дурацкие дешевые чипсы с крабом из комбини возле дома — и больше ничего. Мягкие объятия, поцелуи в висок и в макушку, разговоры ни о чём или даже уютная тишина, такая, когда находишься рядом с тем, кому доверяешь каждую частицу своей души и тела, такая, когда даже слов не нужно, чтобы понимать друг друга. Чуя даже не мог вспомнить, когда и правда в последний раз чувствовал себя так легко и расслабленно с Дазаем — вернее, всё у них было хорошо, просто прекрасно, но обычно сил хватало только на совместный ужин и сон в родных объятиях. Утром Чуя просыпался раньше, собирался на работу, оставлял Дазаю свежесваренный кофе и порцию тамагояки — потому что этот идиот в ином случае ни за что на свете не позавтракает — и убегал на работу. До поздней ночи. Дазай, вроде как, мирился с этим, но всё равно обижался. «Чуя-кун женат на своей работе» — шутливо подстегивал он его каждый раз, тянул иногда обратно в кровать, чтобы поваляться ещё пару часов, а потом нежил поцелуями по всему телу, в щеки, в чувствительную шею, в грудь, зацеловывал лицо и мягкие губы так, будто никогда не мог насытиться вкусом его кожи и близостью — хоть и спали они всегда вместе — и всё равно было Дазаю мало. Мало, мало, мало. И Чуя сдавался в некоторые дни, потому что сам соскучился до смерти по такому их времяпровождению, и опаздывал на работу в такие дни, хотя никто и слова ему не говорил за это, и даже босс никак не реагировал — если только его выше обычного приподнятые уголки губ не считать за реакцию. И всё равно Чуя был слишком ответственным человеком, чтобы так просто забивать болт на работу. Нет, правда. Мори никогда, к слову, не заставлял Чую сверхурочно работать в спокойные будние дни — в мафии тоже был какой-никакой график, и у каждого сотрудника были свои законные выходные, которыми Чуя по собственному желанию не всегда пользовался. Дазаю часто приходилось его за шкирку вытаскивать из офиса — мафиози, к слову, привыкли уже видеть детектива в этом здании, а те, кто помнил его ещё со времен работы на мафию, сдержанно приветствовали кивком, украдкой улыбаясь. Мори не раз ухмылялся, предлагая Дазаю вернуться в мафию, и видел одни лишь плюсы в этом — и Чуя рядом, и не придётся постоянно таскаться через два квартала на свое старое место работы за непутевым заработавшимся чиби — но Дазай бросал ответную ухмылку и в очередной раз отказывался. Он любит Чую, и именно поэтому не вернется в мафию; и дело вовсе не в удобстве, а в том, что Чуя, как бы сам ни хотел, определенно и точно настроен против этой затеи. Видел, что Дазай изменился. Видел, что ему лучше в его новой семье — в Агентстве, что выглядело на первый взгляд как детский сад, но Дазай так отлично туда вписывался, будто всегда был в этой компании борцов за справедливость, и глаза его горели, наконец, жизнью, а не были заполнены мраком и кровавым дегтем, от того Чуя и не хотел бы для Дазая возвращения к истокам. Он желал лишь одного — чтобы Дазай был жив во всех смыслах. Жизнь в его взгляде уже о многом говорила. Дазай изгалялся, как мог. На самом деле, у него была охренеть какая огромная фантазия, и каждый раз он выманивал Чую с работы новым способом. В какой-то момент Чуя даже стал ждать этого с интересом — «а что же ещё может такого придумать этот чертов Дазай?» И ведь не повторялся, хитрый забинтованный кусок рыбы. Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что именно он подговорил Коё и Мори пинком вышвырнуть Чую с работы раньше положенного. Дазай ведь, эта королева драмы, ещё и отыгрывался. Конечно, ему не нравилось, что Чуя столько времени уделяет не ему. Конечно, он ревновал Чую к работе, хоть и не признавал этого, но так очевидно это выражалось в его поступках и взглядах обиженных и расстроенных. Чуя расстраивать Дазая не хотел, но и не работать не мог. И Дазай, недолюбленный и соскучившийся по прикосновениям и ласке, зажимал Чую везде и в любую свободную минуту. И, хотя Чуя объективно был сильнее и в любой момент мог вдарить Дазаю, никогда не вырывался. Мог поворчать и посопротивляться для проформы, но не отказывался от близости. Дазай буквально вдавливал его в кровать, втрахивал, выражая будто в этой яростной силе свое превосходство над гребаной работой, пытаясь будто доказать, что Чуя теряет, просиживая свою великолепную задницу в своём кабинете. И Чуя стонал и захлебывался в ощущениях, и правда мыслить ни о ком и ни о чём, кроме Дазая и скручивающегося во всем теле удовольствия, не мог, пока из него выбивали вместе со сладкими стонами все мысли о незавершенных делах. И ведь Дазай издевался, замедлял темп, когда Чуя был близок, растягивал удовольствие и мучал этой сладостной пыткой, так не желая заканчивать — потому что после секса Чуя ляжет спать и утром оставит после себя холодную постель, убежав на работу. Часто Дазай заласкивал его до двух и трех оргазмов подряд, даже если устал сам после длинного дня в агентстве, но упорно крал положенные ему часы любви с Чуей, мечтая, чтобы тот оставался рядом как можно дольше. А в последнее время дел столько навалилось, что Чуя с головой погряз в разборе всей этой кучи говна, что так и не вылезал сутками, пока ему буквально не приказали покинуть чертов офис. Ну, приказа он ослушаться не мог, потому и оставил все дела в душной полутьме своего кабинета, заполненного и пропитанного запахом кофе, сигарет и усталости. Дазай тут же оказался рядом, черт хитровыебанный, и утащил Чую гулять в парк развлечений. Ну, сначала привел домой, даже умыться и переодеться заставил — мог бы и сам это сделать, но Чуя угрюмо показал Осаму средний палец. Ещё не хватало ухаживать за ним, как за больным, он вполне в состоянии сам себя помыть и одеть. А теперь — после невероятно хорошей прогулки, Дазай делает вот это. Сука. По поводу проведенного вместе времени Чуя ни слова плохого сказать не может. Нет, правда — всё чудесно. Ему показалось, что он, наконец, вдохнул воздух полной грудью; настолько, видимо, зачах уже в своём кабинете, что обычный парк в привычном районе показался ему таким интересным и красивым, и каждое место, куда его воодушевленно таскал за руку Дазай, становилось в разы интереснее, чем есть на самом деле. Может, конечно, дело совсем и не в отвыкшем от дневной Йокогамы и свободного дня Чуе, и не в парке вовсе, а в нём — Дазае, с кем повязал свою жизнь ещё в пятнадцать и навеки. Они, очевидно, разгромили всех в тире, соревнуясь друг с другом и стреляя с закрытыми глазами, отвернувшись, разрывая мишени идеальными-точными попаданиями; смотрели уверенно в глаза друг друга, пока их пули в унисон попадали в одну и ту же цель. Правда, напугали они работника тира знатно, а ещё — получили кучу восхищенных вздохов от молодых девушек, стайкой столпившихся, чтобы понаблюдать за красивыми самоуверенными парнями — но не знали они или не хотели замечать, что заняты эти парни друг другом, а между ними пылала такая страсть, что удивительно, как трава не загорелась под их ногами. Стоит сказать, что выигранные плюшевые игрушки они подарили двум маленьким сестрам, которые восхищенно пускали слюни на этих самых милых зверей, да только выстрелы их пугали, а родители от хотелок детей отмахивались. И сколько радости было в их глазах, когда Дазай и Чуя свое доброе дело сделали, безвозмездно подарив слишком даже просто выигранные призы. Чуя даже затащил Дазая на парочку аттракционов, а потом — не привыкшего к такой тряске и настоящему аду для вестибулярного аппарата Осаму пришлось отпаивать молочным коктейлем из уличного киоска с фастфудом, что располагался прямо в парке. Сам Чуя, что ж, не то чтобы был впечатлен, учитывая, какие он сам с помощью своей способности устраивает «аттракционы» во время миссий. Но с Дазаем, который грозился убить Чую после каждого из них и ныл, что смерть в парке аттракционов — слишком глупая, Чуе было очень даже весело. Они даже прокатились на этом самом колесе обозрения, и Чуя впервые за долгое время смотрел на город с высоты, и поражался в очередной раз его красоте, хотя и работал в небоскребе с панорамными окнами, только времени смотреть в них не было вовсе, а здесь вот не отвлекало ничего — смотри, любуйся, пока под боком что-то мурлычет Дазай, наизусть читая энциклопедию «1000 и 1 факт обо всем на свете» собственного сочинения, дополненную отборными — идиотскими, по мнению Чуи — шутками того же авторства. Что было важнее, это какая у Дазая теплая ладонь и как от него пахнет вкусно духами, которые сам Чуя и подарил на его день рождения. Только Чуя думал, что после этого волшебного вечера они, как обычно, пойдут домой, завалятся на кровать и уснут, переплетаясь руками и ногами, но его ждал, по-видимому, сюрприз. Нет, может, Чуя чего-то не понимает? Или он и правда настолько сильно заработался, что не заметил ни одной предпосылки к такому в поведении Дазая, с которым буквально жил в одной квартире? Это настолько неожиданно и, ну, настолько невовремя, хоть и было всё вокруг просто идеально для такого момента, и день был великолепным и прекрасным, только Чуя ничего, кроме отказа, вымолвить не смог. Вокруг них уже заинтересованно останавливались люди, наблюдая из чистого любопытства и не понимая такой реакции Чуи, желали узнать, что же будет дальше — ну, такая сцена разворачивается на их глазах, интересно же! Кто-то даже разочарованно вздыхал, кто-то бросал сочувственные взгляды в сторону Дазая и позволял себе обсуждать его поступок вслух, находясь в паре метров от них. — Тогда почему? Боже, ну Чуя не может смотреть на это. Ему уже становится дико некомфортно от одного только осознания этого факта, а тут ещё и куча людей вокруг, хотя и плевать на них по большей части, но они шепчутся и обсуждают, а Чуя устал после работы, так ещё и гулял тут с Дазаем несколько часов. А у него — щенячий взгляд, распахнутые широко глаза, ресницы взметнувшиеся до бровей и отбрасывающие тени на щеки, а в глубине карих радужек — непонимание. Нет, Дазай не просто не понимает. Он совсем нихуя не понимает, и он, очевидно, очень расстроен, и хорошо, что это в его глазах мог бы прочитать один лишь Чуя, только это видит вся толпа отдыхающих — и туристы, и жители Йокогамы, и дети даже, бегающие и орущие на всю улицу. — Потому что. Я сказал нет, — вздыхает Чуя. — Вставай уже, пока я не выколол всем глаза за бесплатное представление. — Но… — Пойдем домой, а? Я устал. Дазай даже слова вставить не успевает, а Чуя уже разворачивается и шагает к выходу из парка, разглядывая горизонт в розовых облаках. Дазай резво поднимается с колен и догоняет Чую, не обращая внимания на сочувственные взгляды и вздохи вслед. «Ты выйдешь за меня?» Вот, что он сказал, остановив Чую возле набережной с великолепным видом на парк, море, Cosmo Clock и высотки мафии где-то вдалеке. Он опустился на одно колено, на ладони раскрыв маленькую черную бархатную коробочку с невероятно красивым кольцом в ней — тонкий обруч из розового золота, в огнях заката отдающий рыжим отливом, совсем как волосы самого Чуи. Ближе он не рассматривал, но заметил какую-то гравировку на металле изнутри. Нет, кольцо было очень красивым, и оно бы точно хорошо смотрелось на пальце Чуи, только… Только он сказал «нет». На все его вопросы о причинах Чуя отмахивался и неохотно отвечал какими-то отговорками и просил Дазая отъебаться, пока он, уставший и напряженный, не вышел из себя. Дазай, конечно, мог довести Чую и до ручки в любой момент, только не сейчас — он только вздохнул драматично-расстроенно и отвалил. Ненадолго. На одном отказе он останавливаться не собирался — у него была цель, и он был уверен, что добьётся своего рано или поздно.

***

— Дазай-сан, у вас… всё хорошо? Почему мы это делаем? Нет, ничего у него не хорошо. Какое это может быть «хорошо», если Чуя динамит его с предложением руки и сердца — и всей его грязной душонки, чего мелочиться — уже неделю? Он завороженно разрисовывает очередной стикер черным маркером, высунув кончик языка в процессе. Так, ещё одно сердечко… Вот здесь добавить шляпку, здесь — маленькую смешную собаку, и в самом центре надпись — «Выходи за меня». Чудесно. — Ну что ты, Ацуши-кун! Всё просто прекрасно, — он приклеивает сотый по счету стикер к лобовому стеклу машины Чуи. — Мы занимаемся очень важным и секретным делом, о котором никто не должен знать. Подай ещё стикеров. Ацуши скептично вскидывает брови и едва заметно вздыхает, протягивая Дазаю очередную пачку с самоклеящимися бумажками ярко-розового цвета. Машина у Чуи-сана была красивая, идеально чистая и до ужаса дорогая — Ацуши и не знал сначала, пока Дазай не назвал стоимость этого железного коня благородного бордового, винного даже оттенка. — И для этого нам нужно портить машину, эм, Чуи-сана? Он не будет злиться? — Ацуши чешет затылок, переминаясь с ноги на ногу и иногда оглядываясь. Они находились в разгар рабочего дня на территории мафии, но машина Чуи стояла на подземной парковке под главным зданием. Дазай был так уверен, что никто не спустится сюда и не заметит их, потому что «Чиби дальше своей работы ничего не видит», а ещё «Этот слизняк сегодня занят отчетами», и, ну, если логически подумать, для этого машина ему не понадобится. — Конечно нет! — Дазай приклеивает последний стикер, отходя на шаг назад и любуясь своей работой. Вся поверхность машины, стёкла, бордовый корпус, даже вся площадь крыши была покрыта неоново-розовыми стикерами с разными рисунками — рожицами, собаками и шляпами, и на каждой повторялось одно и то же предложение из трёх слов. — Ну, что скажешь? Разве это не романтично, Ацуши? Дазай самодовольно улыбается и прячет руки в карманы, будто сотворил только что восьмое чудо света, не меньше. Осталось только дождаться Чую с работы. — Знаете, Дазай-сан, — лицо его делается виноватым, а уголки губ в улыбке поджимаются вниз. — На самом деле, я так не думаю. Дазай недоуменно моргает, а его лицо становится таким сложным, словно он вычисляет в уме ту ещё задачку. А потом он так же резко, как и завис, хлопает в ладоши и разворачивается к выходу с парковки. В его голосе слышится улыбка. — Ах, не понять вам, молодым, настоящую романтику! Когда Чуя выходит с работы, заебанный бумажной волокитой, без крошки хлеба во рту, наверное, с утра, вся его реакция на художественное творение Дазая заключается в одном уставшем вздохе: — Сука. Сука — ему ещё и эти бумажки убирать. Он умиляется одно мгновение, разглядывая на них маленькие рисунки, а потом прикасается кончиками пальцев к одному из них, и машину полностью окутывает алое сияние. Смутная печаль по мановению руки своего обладателя собирает все яркие стикеры в одну стопку, и Чуя, открыв машину, закидывает всю эту аппликацию детсадовца в бардачок. Выбросил бы, да хотел Дазаю запихать по всем карманам его же мусор. Или, может, совсем немного посчитал это милым. Возможно, парочку самых красивых рисунков оставит на память — но это не точно. Дома его ждет самодовольно улыбащийся Дазай — скумбрия сушеная, ещё и радуется своей выходке! Чую хватает на уставшее «Я дома», после которого он тут же залетает в душ, оставляя недоуменный взгляд своего парня без ответа. — Ну и? — не сдерживается он, заглядывая в ванную, где под горячими струями медленно и лениво моет голову Чуя. — Что «ну и»? — Какой твой ответ? Чуя задумчиво кусает внутреннюю сторону губы, чувствуя напряженный и нетерпеливый взгляд в спину. Он бы и хотел не мучать Дазая, но этот идиот ничего не понимает. Поэтому Чуя почти безразлично пожимает плечами, зная, что на него смотрят, и смотрят даже голодно и с обожанием — и отвечает: — Завтра узнаешь. Дазай недовольно морщит нос. У него эти «завтраки» уже в печенках сидят, но если эта ночь нужна Чуе, чтобы принять решение, он потерпит. Скрипя зубами, но потерпит — потому что никто больше в этом мире не заслуживает терпения Дазая. Чуя, хоть и был импульсивен иногда, но самые важные решения принимал, потратив на это достаточно времени. Он относился к делу со всей серьёзностью. Но Дазай всё равно не понимал, в чём проблема. На следующий день, только рассевшись на своём привычном месте в офисе, Дазай обнаруживает в верхнем ящике стола те самые розовые стикеры, разрисованные его рукой, только сложены они в маленькие оригами-рыбки, и ведь это было далеко не всё — на каждом экземпляре отчетов, которые почти доделал вчера Дазай и должен был сдать к обеду Куникиде, красовалась прямоугольная синяя печать. На каждом чертовом листе — тот же отпечаток. Ничем, конечно, не стираемый. «ОТКАЗАНО Накахара Чуя, Глава Исполнительного Комитета Портовой Мафии» Дазай смотрит на это чудо ровно минуту, а потом его голова запрокидывается назад в диком хохоте. Таком, что все находящиеся в этот момент в агентстве вздрагивают от неожиданности и оборачиваются на непутевого детектива. — Маленький ты рыжий ублюдок, — на выдохе выпаливает Осаму, не переставая хихикать. Так оригинально отказать нужно ещё постараться. Дазай бы не удивился, если бы Чуя прямо перед входом в ВДА повесил огромный плакат с надписью «Нет, я не согласен, иди на хуй», а ведь он мог. Главное — не подавать идей. В один из следующих дней Йосано аккуратно — как может — за локоть уводит Дазая в свой кабинет, уверенно усаживая его на кушетку, и сама садится напротив. Через мгновение в её руках магическим образом появляется бутылка яблочного виски, невероятно вкусного, прохладного даже — где прятала, интересно? — и две самые обычные белые кружки с их кухни. Да, давненько он не пил виски из кружки вместе с Йосано прямо посреди рабочего дня. Куникида узнает — головы им поотрывает, и даже не метафорично, а по-настоящему. — Какой повод? — усмехается Дазай, принимая из рук коллеги свою порцию. — А он есть? — как-то очень понимающе всматривается Йосано в его лицо, подмечая малейшие изменения в мимике. Вздыхает, тут же переключаясь на более важную тему. — Что там у вас с Чуей? Дазай салютует кружкой, будто и не обычная посуда у него в руке, а бокал со льдом — Чуя бы сказал, что это издевательство над благородным напитком, а может, сказал бы, что Дазай этот свой вонючий виски только из кружек и достоин пить — и делает глоток. — Это немного не твое дело, милая Йосано-сенсей, — улыбается Дазай. На его ответ она не реагирует никак. Молча ждет. Правда, не её дело, но за Дазая она почему-то волнуется как за родного брата. — Хорошо, поставлю вопрос по-другому. У тебя всё хорошо? — Да, почему же должно быть не хорошо? У него всё просто замечательно. Ему ещё бежать сегодня домой и готовить самый романтический ужин, на который он только способен — Чуя точно обрадуется и согласится, наконец! Дазай уверен. Дазай сдаваться не собирается. Йосано дергает бровью. — Ты уже вторую неделю бегаешь за Накахарой с этим предложением, и он до сих пор не согласился. Ты, ну, не думаешь, что что-то не так? — О, спасибо за заботу, но я точно знаю, что делаю. Никто не знает Чую так, как Дазай. Никто не знает Чую лучше, чем Дазай. И даже если с первой, с десятой, с двадцатой попытки Чуя не соглашается, то эту проблему — в которой Дазай пока не видит проблемы — может решить только он сам. Без чьих-либо советов. Нет, она, конечно, очень настырная женщина и могла бы, при желании, узнать всё, что ей нужно, но Дазая ей не взломать никогда. Давить на него нет смысла — точно ничего не расскажет, поэтому Йосано сдаётся, как бы ни желала помочь своему коллеге и другу. Она снисходительно улыбается, словно уличному милому коту, за чью судьбу переживает, и отпивает свою порцию виски. — Я верю, что у тебя всё под контролем, но если тебе нужна будет моя помощь, совет — ты всегда знаешь, к кому обратиться, Дазай.

***

Дома Чую встречает уютный полумрак, разрушаемый только зажженными свечами на их небольшом кухонном столе, там же тарелки с удоном с креветками — конечно, кто ещё любит морепродукты так, как Дазай? — маленькие мисочки с закусками, нарезанным сыром и оливками, а ещё белое вино, разлитое по бокалам. И букет кроваво-красных роз в вазе. Уютно. И среди этой романтики, совсем не похожей на ресторанную, и больше она даже домашняя, хотя Дазай постарался на славу, и не сказать с первого взгляда, что он так хорошо и старательно готовил всё сам — сидел во всей красе сам виновник торжества, гордо встречая Чую с работы. Надел даже черную рубашку вместо своих привычных светлых, и очень мило улыбался. — И что это? Дазай тут же наигранно-обиженно поджимает губы, склоняя голову набок. — Ну Чу-у-я, неужели я не могу порадовать тебя ужином просто так? Чуя недоверчиво косится на него, но послушно садится за стол. Дазай и правда ничего из ряда вон выходящего не делает, рассказывает какую-то историю с работы, как Ацуши бегал за бродячим котом и доставал его, испуганного, с дерева, а потом грохнулся вместе с ним, не удержавшись. Совсем не грациозно и совсем не на четыре лапы, как его милый и пушистый компаньон, представитель семейства кошачьих. Чуя кивает, что-то отвечает, хотя спать ему хочется ужасно, но он, на самом деле, благодарен Дазаю за этот милый знак внимания. И хочется завалиться с ним в кровать, мягкую, и обниматься до ужаса долго, и никуда не идти завтра — только он не может. И Чуя уже смиряется с тем, что ужин — просто ужин, романтический, милый и очень приятный, и обстановка вокруг них такая комфортная, и они даже не пререкаются и не спорят удивительно долго. Только всё равно чувствуется какой-то подвох. И он случается, конечно. В тот момент, когда Чуя, изрядно выпивший своего умопомрачительно вкусного вина и даже успевший уже понять и принять, что Дазай достал это самое вино из его коллекции, случается очередное предложение. — Дазай… — закатывает глаза, не сдерживаясь. — Вот надо тебе вечно всё испортить. — Это значит «да»? Кольцо всё ещё очень красивое. Отражает огни свечей и выглядит ещё краше в полумраке, даже светится будто. И ужин тоже прекрасный, и сам Дазай прекрасный — но идиот, которых ещё поискать надо. — Это значит «нет». Весь восторг в мгновение исчезает из глаз Осаму, хотя он держит улыбку до последнего. — Я могу даже не спрашивать, почему, Чуя ведь всё равно не ответит, — грустно вздыхает Дазай. — Ты… Ты не понимаешь. — Конечно, я не понимаю, ведь Чуя ещё не назвал ни одной внятной причины! Чуя допивает вино одним глотком и встает из-за стола. — Я в душ. Спасибо за ужин, это было очень мило, Осаму. И упорхает птицей, оставляя после себя слабый аромат духов и пустые тарелки. Может, Йосано была права, и он делает что-то не так?.. Он думает почти всю ночь, рассматривая в свете луны мягкие волнистые волосы Чуи и аккуратно перебирая их, пропуская шелковистые пряди сквозь пальцы. Вариантов у него ещё очень много, но, в общем-то, и правда с момента первого предложения прошло уже порядка двух недель, и в ближайшее время не предвещается никаких праздников или длинных выходных, а с графиком Чуи — и подавно, выцепить его на прогулку — то ещё испытание. Чего же ты хочешь, чиби-Чуя? В парке на набережной предложение было — отказ. Возможно, на людях ему не понравилось, поэтому Дазай сделал ещё одно предложение дома, где были лишь они вдвоём — и снова отказ. Смешной сюрприз не был оценен по достоинству, так ещё и так же креативно ему прилетела ответка — очередной отказ. Так много вариантов для следующего шага, и попасть в нужный из всех этих неимоверно сложно, потому что даже самые романтичные места на нём не работают. Его собственный кабинет в мафии, может, попробовать? Зал с игровыми автоматами, в котором они целыми днями играли в свои младшие годы? Крыша небоскреба? Вертолет? Прогулка на яхте? Что ж. Для Дазая Осаму нет ничего невозможного.

***

Дазай развешивает в полутемном кабинете исполнителя Портовой мафии гирлянды, озаряющие весь этот строгий мрак голубоватым светом. Он занес сюда разноцветные шарики, а на каждую папку с документами приклеил наклейки с мультяшным нарисованным кольцом — оно вовсе не походило на то, что пряталось в бархатной коробочке, но всё ещё было символичным. Это, конечно же, снова не срабатывает. Чуя со злым шипением пытается выгнать Дазая оттуда, заставляя по пути собрать всю кучу гелиевых шариков, которыми тот заполнил всё пространство, и забрать с собой — куда угодно, или я их все лопну нахуй! И в тот момент, когда он готов был придушить Дазая за приставания на рабочем месте, пока тот зажимал его на столе со своими сладкими поцелуями — сученыш, это не сработает! — в кабинет после короткого стука заглядывает Акутагава. — Накахара-сан… Его лицо бледнеет, а потом краснеет, переливаясь, как светофор, и он неловко кашляет, тут же отводя взгляд в пол. — Я… Позже зайду. Чуя, такой же красный от поцелуев, устало вздыхает и сжимает пальцами переносицу — а потом толкает Дазая в плечо, отпихивая от себя. Бедный ребенок. — Всё, не мешай мне работать, чертов Дазай, — говорит Чуя, поправляя рубашку и усаживаясь за свой стол. Нормально, в кресло, а не… так. Дазай на этом не останавливается, хоть и послушно покидает мафию — и шары он, конечно, с собой не забирает, заболтав Чую и вышмыгнув из кабинета хитрой лисой. В следующий раз Чуя приходит на крышу, испугавшись, что Дазай оттуда скинется, но быстро понимает, что этот идиот самоубийственными маневрами заниматься не станет — а потому так же быстро уходит. Конечно, ответив очередным отказом без объяснений. На яхте он чуть не сталкивает Дазая в открытое море на корм рыбам, и хорошо, что кольцо — всё ещё очень и очень красивое и такое же дорогое, и, наверное, он копил на него десять своих месячных зарплат — не вылетает из рук на дно токийского залива. А потом, дома, Чуя вообще ржет не меньше получаса над идиотским загаром Дазая, который проявляется к вечеру. Из-за его бинтов загорели только кисти рук, а на задней стороне шеи отчетливо виднелась полоска, разделяющая красноватую кожу и бледную белую ниже. Дазай обиженно кидался в него и этими самыми бинтами, и проклятиями — но Чуе было весело. Он вкусно поел и отдохнул в открытом море, ещё и с такой приятной компанией. Видеть Дазая рядом всяко лучше надоедливых отчетов. Кстати, о них. Подсунутое среди документов кольцо отправляется, подсвеченное алым цветом способности, прямо в развалившегося на кровати Дазая. Он, конечно, ловит его и гасит тут же голубой вспышкой, и удар от способности не ощущается вовсе, зато на душе кошки скребут острыми когтями. С каждым отказом огонь желания и уверенность в себе снижается, грозясь уже проломить пол низкой отметкой. Как бы ни был Дазай уверен в Чуе, как бы ни любил его, но… Ведь не зря он отказывается? Может, Чуя и правда совсем не хочет видеть Дазая рядом с собой, не видит его, как надежного партнера? Может, для него это лишь временно? Может, Дазай не достоин его сердца вовсе? Может, и правда Дазаю стоит попробовать кое-что посерьёзнее обычных романтичных вечеров.

***

— Акутагава! Прикрой с запада! Чуя рявкает, раскидывая распоряжения подчиненным, одновременно с этим отмахиваясь от пуль. Чертовы идиоты, возомнившие себя уверенными настолько, чтобы уклоняться от выплат мафии, ещё и вести свой бизнес нелегально на территории порта. Чуя в рот их всех ебал, но придурки имели в своих рядах парочку эсперов с противными способностями. На пули плевать, Чуя всех их шестерок мог одним ударом положить, но те двое — сломать бы им все кости. Из-за щита Чуя не мог подобраться ближе, а значит, и пули его, отраженные, в обратную сторону не долетали, падая на землю горстями. Бесполезная трата ресурсов. Ни один из них не мог достать до другого. А второй эспер обладал способностью заморозки, и превращал всех шестерок мафии в ледышек, а после — очередь из автомата, и люди рассыпались в атомы. Потери, потери, сплошные потери. Одни проблемы. Чуя с каждой минутой злился всё больше, рыча и шипя. Бесполезно долбиться в самодовольных идиотов, которые были неуязвимы, пока их защищает эспер с щитом, потому первоочередной целью было устранить именно его. Чуя сплевывает и отвлекает всё внимание на себя, пока Акутагава подбирается к ним сзади. Щит неравномерен и не покрывает кучку предателей куполом, потому зайти с тыла кажется самой очевидной идеей. Он видит краем глаза, что Акутагава — верный пёс мафии — справляется со своей задачей и умудряется схватить путами Расемона проклятого эспера, а потом Чуя слышит до боли знакомый голос. — Да-а, что-то мафия ослабла за последние годы, ты так не думаешь, Чиби? Блять. Только этого не хватало. — Какого хрена ты здесь делаешь, идиот?! — утробно рычит Чуя, защищая себя способностью, и не знает, как ему разорваться. С одной стороны — новая атака уже не подконтрольной группировки, с другой — тупой придурок Дазай, явившийся на поле боя без оружия и без защиты, и которого прямо сейчас могут расстрелять в мгновение. Чуя легко останавливает пули, которые летят в него самого, но придурки с автоматами придурками не были, видимо, — заметили волнение исполнителя мафии, а потому тут же нацелились на беззащитного Дазая. — Уйди, блять, отсюда, пока я тебя не придушил! — орет он Дазаю, но тому хоть бы что. Всё цветочки. — Ого, ролевые игры на поле боя? Я не против, кстати! Не напомнишь стоп-слово?.. Чуя рвётся вперед, подлетает к нему с помощью способности, но в этот же момент Акутагаву успевает коснуться эспер с заморозкой. Он вмиг превращается в ледяную статую. — Твою мать! Если бы Чуя не отвлекся… Дазай тут же подбирается и бежит вперед, к Акутагаве, пока Чуя на мгновение застывает и понятия не имеет, что ему делать. Думает только о том, как всё навалилось невовремя, и если бы не Дазай, полудурок, Акутагава бы тоже не отвлекся и не пропустил атаку. Эспер с щитом повержен, но вся эта вакханалия только ухудшается — люди разбегаются врассыпную, стреляя по мафиози из укрытий, и один из них явно целится в замороженного Рюноске. Сука — как же его всё это бесит. Чуя кидается пулями и обломками бетона во врагов, вышибая им мозги и на расстоянии пытаясь и защитить Акутагаву, и прикрыть Дазая, и самому не сдохнуть. Большая часть его подчиненных пали жертвами, и помощи ждать неоткуда — справляться приходится своими силами. Вдвоём с Дазаем, чёрт возьми. Совсем как в старые добрые времена Двойного Черного. Убить бы того эспера — только он защищает ещё и самого себя ледяными глыбами, умело уворачиваясь от пуль Чуи. Ближе подбираться опасно — он сам не хочет быть замороженным насмерть, а его гравитация не успеет противостоять другой способности, и пока Чуя будет раздрабливать кости этой пародии на Джека Фроста, сам одновременно с этим промерзнет сильнее арктических льдов. Видел. Даже Расемон Акутагавы не спас, не успел пожрать пространство и защитить своего обладателя. А Дазай кричит ему, убегая вперед и уклоняясь от пуль, как чертов Нео: — Разберись с тем мороженщиком! Да что ты, блять. Будто Чуя сам не знает. Он, скрепя сердце, переводит всё своё внимание на эспера, полагаясь на то, что Дазай знает, что делает, и успеет обнулить Акутагаву — вернуть того в живое боеспособное состояние. Чуя вырывает кусок бетона и кидает его прямо на голову врагу. Плевать он хотел на пули — они его не заденут. Зато бетонная плита всем своим весом рушится на эспера, и ледяные щиты ничерта не спасают того от неминуемой гибели — а потом Чуя подбирается совсем близко и добивает парочкой пуль, спрятанных в кармане брюк. Мертв. Наконец-то. И когда Чуя оборачивается к тем оставшимся в живых остаткам разгромленной псевдоорганизации, он видит ярко-голубую вспышку способности Дазая и слышит с десяток выстрелов в этот же момент. Чуя не успеет. Чуя далеко — но он всё равно молнией летит к ним. — Дазай! Расемон тут же раскрывается куполом, и Чуя приземляется с опозданием на долю секунды, откидывая пули в обратном направлении, добивая всех врагов. И наступает, наконец, блаженная тишина. Чуя с самым разъяренным выражением лица оборачивается, чтобы прибить Дазая собственными руками на месте — какого вообще хрена он появился здесь так невовремя, пока Чуя на миссии, какого хрена он подставился и какого хрена… Нет, он, конечно, спас Акутагаву от смерти, за что Чуя очень и очень ему благодарен, но если бы он не появился, Рю бы даже не отвлекся и не пропустил вражескую атаку. Они всё равно победили в этой битве, пусть и понесли значительные потери, за что Мори открутит бошку Чуе, но это всё будет потом. Но он видит кровь — и вся его злость растворяется, как дым. — Эй, Чуя, — улыбается Дазай, а из его рта стекает алый ручеек, пачкая губы и подбородок. — Знаешь, я так тебя люблю, что даже умереть готов! Ты выйдешь за меня?.. И пошатывается, едва не падая в руки своего благоверного, который уже убить и растерзать его на месте собирается. И не ограничиваясь одним взглядом. — Дазай-сан… — пищит Акутагава, бледнея. — Простите, я не… — Ты совсем уже рехнулся, скажи мне?! — взрывается Чуя и ловит теряющего и кровь, и цвет лица Дазая. — За этим ты приперся сюда? А если бы тебя убили, идиот? За кого мне замуж выходить прикажешь, за труп? — Так ты согласен? — с надеждой шепчет Дазай, смеется и тут же морщится, прижимая крепче руку к животу — ранили всего лишь одной пулей, но тоже неприятно. Не сдохнет, и ладно — хотя было бы так романтично умереть в объятиях Чуи. Он не против погибнуть даже от его рук. — Давай ты, блять, сначала до больницы дойдешь и не сдохнешь, а потом поговорим, идиота кусок, — Чуя злится, Чуя испугался, но в его руках — истекающий кровью Дазай, которого нужно зашить и, желательно, не задушить прямо на месте от его глупой выходки. — А я так хотел героически защитить Чую от врага… Может, тогда Чиби-сан поймет, какого заботливого мужа он теряет! Чуя, придерживающий Дазая под локоть, тут же влепляет ему подзатыльник. И ещё один. И пихает в ребро несильно, прекрасно зная, что ему будет больно. Как же он бесит. Как же Чуя ненавидит его — но любит сильнее. — Эй, перестань меня лупить! Какое у нас там стоп-слово? Нэши? Чуя, нэши! Я же ранен! А смеется и дергается от замахов — очень даже злых из-за этой километровой причины для беспокойства — словно и не ранен совсем. Однако десять минут спустя в машине Дазай всё равно отключается, пока водитель мафиози везет их в лазарет, и Чуя начинает беспокоиться только сильнее. Он, конечно, знает, что ранение далеко не смертельное, и эта живучая скумбрия уже через два дня будет скакать жеребцом, но Чуя и так уже изрядно нанервничался. Ещё и переживать за придурка Дазая — у него так точно нервов не останется. Позже, в больнице, Чуя просыпается от легких поглаживаний по волосам. Он тут же вскидывает голову, сталкиваясь взглядом с Дазаем, умиротворенно и спокойно рассматривающим его, и успокаивается ровно на секунду. Дазай жив, вполне себе здоров даже, если не считать больную по жизни голову и зашитую рану в животе. А вот Чуя заснул в его палате, прямо так, на стуле рядом с кроватью, не зашел даже после миссии к Мори отчитаться, даже не переоделся — всё ещё запачкан был кровью, и хорошо, что не своей; плохо, что дазаевской. Ему же пиздец от босса. — Он, кстати, заходил. Мори. Чуя удивленно вскидывает брови, и Дазай тихо усмехается. Для него не проблема прочитать по лицу Чуи то, о чём он думает, особенно сейчас, когда он едва-едва проснулся и моментально начал переживать обо всем случившемся. — За тебя уже отчитался Акутагава, так что ты на сегодня свободен, — поясняет Дазай. — Ясно, — почти безразлично пожимает плечами Чуя и снова расслабляется, укладывая голову на руки Дазая. — Я тебя ненавижу. Добавляет, чтобы Дазай слишком не зазнавался — только особо не помогает это. — Кстати, об этом… — Нет, — отрезает Чуя. У Дазая нет сил, чтобы всплеснуть руками, но зато он больно тянет его за прядь волос, чтобы Чуя посмотрел в глаза. Глаза его злые и обеспокоенные — видно, что переживает до сих пор. — Скажи мне это прямо в лицо, и тогда я отстану. — Да не отстанешь ты, сам-то веришь в свои слова? Дазай грустно улыбается, сжимая ладонь Чуи в своей. — Честно. Если Чуя меня не любит и не хочет видеть меня рядом, то я и правда отстану. — Боже, Дазай, что за бред ты несешь? Когда успел головой удариться? — Чуя вздыхает раздраженно. — Кто тебе сказал, что я тебя не люблю? Дазай ничего внятного на это не отвечает, отшучиваясь и устало зевая. Не спал, совсем — понимает Чуя, наблюдал, наверное, за ним самим. Часы давно перевалили за полночь, а Чуя до сих пор тут сидит, грязный весь и уставший. Дазай уговаривает его поехать домой и помыться хотя бы, и Чуе приходится сдаться. Он, конечно, знает, что не уснет нихрена один дома, поэтому сорвется в шесть утра обратно в больницу, но Дазаю об этом знать не обязательно. Он целует его мягко, не сдерживается и мстительно прикусывает губу, а потом оставляет Дазая — тот засыпает почти сразу, всё ещё слабый после ранения. Чуя рассматривает его дрожащие ресницы и мягкие завитки кудрей у лица, а потом покидает, наконец, палату. До утра он не держится — всё в доме кажется пустым и безжизненным без Дазая, и Чуя возвращается в лазарет спустя два часа, так и просидев с ним спящим до утра. Дазай не заикается со своим предложением целую неделю, и Чуя этому удивляется, но молчит. На работу Дазай возвращается уже спустя двое суток, хотя каждый из детективов отчего-то уже знает, что случилось, и каждый из них теперь кидает украдкой сочувственные взгляды. Это бесит Дазая, раздражает, так, что чешется вся кожа под бинтами, но он никак не показывает своего состояния, продолжая шутить и бездельничать. Куникида даже сжаливается и не так сильно терроризирует Дазая, делая поблажку не столько даже из-за его раны, столько из-за ситуации, в которой Дазай это самое ранение получил. Ему, идеалисту, кажется ужасно несправедливым, что наконец вздумавшему остепениться Дазаю столько раз отказали — и ему даже по-человечески стало его жалко. Может, конечно, у Накахары другое мнение на этот счет, оттого Куникида немного даже злится на мафиози. В этот день всё идет наперекосяк. Дазай встаёт не с той ноги и утром проливает случайно кофе, который ему сделал с любовью Чуя, на свою рубашку. Приходится ещё и переодеваться, и это отнимает драгоценные минуты — на работу Дазай опаздывает сильнее обычного. И, хоть это и не выбивается из его повседневного графика, выбивается едва не случившаяся авария. Зазевавшись, задумавшись, Дазай почти попадает под машину, но водитель успевает среагировать и вдавить по тормозам. Самоубийство сегодня в его планы не входило, но Дазай не пугается совсем, а просто идет дальше. На работе дела не делаются, всё валится из рук, к тому же, скучно до ужаса — хочется побыстрее домой, только вспоминается с грустью, что Чуя сегодня задержится; написал ещё утром, что дел по горло. Лучше бы по горло было кое-что другое — думается Дазаю. Неизвестно, как ему удается дожить до вечера и не убиться от скуки. Чуя на шутки не отвечает, на звонки тоже — так занят своими бумажками что ли? И правда женился на работе. Еду готовит на автомате, раскладывая по привычке на две порции, хотя понимает, что ни куска в горло не лезет, и есть он не хочет от слова совсем. До прихода Чуи ещё как минимум часа два, и Дазай мог бы лечь спать, но даже сна ни в одном глазу. И мысли какие-то идиотские, спутанные, раздражающие. Такие, что выцарапать ножом хочется, но он не может. И поступить так с Чуей не может. Ему ведь нужно ещё столько вариантов предложения опробовать — а сил нет даже на это. Отвратительно. Тошнит от самого себя. И как Чуя вообще ещё живет с ним? Как спит в одной кровати? Как целует его? Дазай отвратительный до костей, до глубины своей грязной душонки, и такой человек, нет, пародия на человека, точно не достойна его — солнца, света жизни, что гаснет от бесконечной работы, а Дазай даже не сделал ничего, чтобы это исправить. Нет, конечно, он пытался — видимо, плохо. Чуя приходит раньше, стягивает с плеч пальто и аккуратно вешает на крючок. Шляпа отправляется на тумбочку, и с ней же — ключи и телефон. Квартира встречает глухой тишиной, и даже когда Чуя кричит по привычке «Я дома!» — никто не отзывается. Странно. Чуя проходит по всем комнатам, видит привычный ужин на кухне, но больше ничего в квартире с утра не меняется. Даже постель не расправлена, свет не горит и самого главного в ней нет. — Дазай? — зовет Чуя, вслушиваясь в пустоту квартиры, но ответа нет. Его плащ висит на месте, на той же вешалке рядом с чуиным, да и еда из воздуха не появится, значит, дома он точно был. Чуя хмурится — есть только одно место, где Дазай может быть — далеко не ушёл. Чуя выходит из квартиры и поднимается на крышу дома: там, на краю, сидит темная сгорбленная фигура. На секунду Чую охватывает ужас и вспышка-воспоминание из прошлого, но Дазай просто сидит и никуда прыгать, кажется, не собирается. Чуя молча подходит к нему, прекрасно зная, что Дазай услышал, почувствовал его появление, оттого и не пугается, когда со спины его обнимают теплые руки. Чуя сам садится на колени и носом зарывается в каштановые волосы, спускается ниже, на шею, и начинает осыпать поцелуями. Стекает на щеки, мягко одаривая его лаской, а пальцами зарывается в пряди, массируя кожу головы. Потом — переползает к Дазаю на колени, вглядываясь, наконец, в его лицо, обхватывая руками. Глаза его — пустые стекляшки. Не выражают ничего и смотрят будто сквозь Чую, не видя его даже. Чуя знает, что так иногда-часто с ним бывает, поэтому продолжает мягко поглаживать большими пальцами и целует в нос, в лоб, в губы, лепестками-поцелуями исследуя его кожу. Тепла его тела хватает, чтобы эта ледышка оттаяла постепенно, и Чуя довольно урчит, когда Дазай отмирает и кладет забинтованные холодные руки на его талию, обнимая и прижимая крепче к себе. Они ведь на краю сидят — вдруг Чуя упадет случайно? Ему, конечно, ничего не грозит с его способностью, но Дазай бы себя очень долго корил, что в этот приступ потери себя допустил такое. — Осаму, — шепчет Чуя ему в губы, лижет по ним, мягким, своим языком, словно кот. — Осаму. Зовет. Ты здесь, ты ещё со мной? Дазай поднимает свои темные мутные очи и вглядывается в синеву чуиных глаз, и его взгляд теплеет с каждой секундой, а потом он с каким-то глупым смешком зарывается носом Чуе в шею. И замирает так. — Пойдем домой. Я соскучился, — шепчет горячо на ухо Дазаю, целуя мочку. — И принес тебе те шоколадные печеньки. Сидят они на ветру ещё долгие пятнадцать минут, пока не коченеют вконец, и тогда Чуя уже за руку тащит Дазая обратно в квартиру — болеть-то не хочется. Разговаривают о чем-то отвлеченном, вместе принимают ванну, отогреваясь после холодного ветра на крыше и нежась в теплой пенной воде, а утром Дазай просыпается раньше — удивительно! — и вместе они готовят блинчики на завтрак. С малиновым джемом и кофе. Ему хотелось бы чаще видеть Чую расслабленным и по-домашнему уютным, в одной широкой дазаевской футболке, которая, конечно, большевата ему и достает длиной до середины бедра. Чую с растекающимися по плечам волосами — самыми красивыми на этой планете. Рыжие кудри в утренних лучах солнца переливаются огнем, подсвечиваются сзади, делая всю его фигуру божественной, невероятной, и Дазай завороженно рассматривает его, улыбаясь. Его личное солнце в квартире. Его личный бог с самой доброй душой. — Чего застыл с открытым ртом? — Чуя щурится, когда солнечный зайчик касается его небесно-голубых глаз, делая их ещё ярче, ещё светлее — так, словно они высечены из хрусталя. — Думаю: если мы заведем кошку, будет ли она бояться тебя? Ну, знаешь, кошки ведь боятся собак… Чуя тут же замахивается полотенцем на глупо хихикающего Дазая. Совсем не меняется, сколько бы лет ни прошло. И Чуя уже привык к этим подколам, беззлобным совсем, скорее по привычке говоримым, но всё равно не мог не реагировать. — Или ты молча ешь свои блины, или я затолкаю их тебе в глотку, чтобы ни одной идиотской шутки не вылезло. Понял? — Ладно-ладно, молчу, злобный грозный Чиби-тян. И получает всё же щипок за щеку. Беззлобный и совсем не сильный, хотя рука у Накахары была тяжелая, только всерьез драться с Дазаем он был не намерен точно. Даже странно — ему так весело с самого утра, хотя вчера ещё сидел погасшей звездой и тонул в бездонной черной дыре собственных мрачных демонов, а сегодня даже встал раньше и не ныл совсем, что спать хочется и ебал он вообще эту работу, и лучше бы Чуя лежал сейчас под боком, а не собирался в свою треклятую мафию. Нет, ластился ласковым котом всё утро — а ведь он, к тому же, всё ещё был довольно слаб после неприятного ранения. Ну точно что-то ещё задумал. Чуе уже даже страшно представить, учитывая какое количество вариаций предложения руки и сердца он наблюдал за последнее время. Что-то подсказывает ему, что Дазай на этом не остановится.

***

Под конец очередного почти тухлого рабочего дня, заполненного такими же тухлыми отчетами за месяц и гнетущим нависающим Куникидой, Дазаю приходит сообщение от неизвестного номера. «Я выбила Чуе отпуск на две недели. Для особенно тупых: это тот самый шанс. Если он вернется злым, не отдохнувшим и без кольца — я снесу тебе голову. И не побоюсь испачкать руки» Дазай даже как-то грустно улыбается. Коё — кто ещё стал бы писать такие угрозы. Она и правда могла своей катаной разрубить напополам кого угодно — и Дазай точно не хотел становиться этой жертвой. Однако ей он честно и от всего сердца благодарен за эту возможность провести время с Чуей. По поводу собственных выходных он не переживает; сам не помнит, когда брал отпуск в последний раз, и с директором договориться сможет без проблем. Дазаю вдруг вспоминаются давние слова Чуи. Он хотел просто побыть наедине, без всяких звонков и работы, без постоянного висящего напряжения, желательно ещё где-нибудь далеко в домике в лесу или на горячих источниках. Или — просто у них в квартире, уют в которой создали они сами совместными усилиями. Никаких извращений, никаких звезд с неба, просто какой-нибудь фильм на фоне или очередная игра, которую бы они прошли вместе залпом за десять часов, чипсы и газировка, а может, даже обычное, прости господи, светлое пиво. И теплые объятия Дазая. Как всё просто — отпуск, и больше ничего. Свободное время без работы, которое можно посвятить самим себе. И почему он не подумал об этом, как о хорошей возможности сделать предложение в такой комфортной для них обоих обстановке? О, у него был ответ. У Дазая даже мысли не возникало о том, чтобы такую важную новость преподносить так просто. Хотелось чего-то необычного, интересного, в красивом месте, с романтичной обстановкой. Ему казалось, что Чуе понравится как минимум одна из его идей — хотя, возможно, стоило попробовать сделать предложение вместе с бутылкой вина или новой шляпой, или, на худой конец, вручив ему щенка с красной ленточкой. Но Дазай, кажется, забыл о самом главном: предложение он делает Чуе, а не самому себе, а значит, должен был предусмотреть все нюансы — вообще всё. Его состояние, его усталость, его незаконченные дела, его желания и нынешние планы, учесть и то, что в более комфортной для себя обстановке Чуе будет гораздо лучше. Может, в этот раз получится? А если не получится, что ж — тогда Дазай просто обязан выяснить, что он делает не так. Может, это Чуя сам хочет сделать предложение, просто позже? Или ему не хочется надевать кольцо из-за каких-то страхов и переживаний? Он не хочет в принципе вступать в брак с Дазаем? Дазай клятвенно обещает самому себе, что всё выяснит и исправит свои ошибки. К десяти часам он оказывается на подземной парковке мафии, абсолютно беспрепятственно заезжая на территорию — и пропуск у него был, краденный, но не так это важно, и в лицо его знали уже все охранники. Дазай перехватывает медленно идущего к своей машине Чую и с соблазнительной улыбкой зовет, опустив стекло: — Эй, красавчик, подвезти? Чуя качает головой, тихо усмехаясь, но он и не против — садится на пассажирское и откидывает голову назад, устало выдыхая. Дазай мягко целует его в щеку. — Заработался, золушка? — шепчет, ведет носом до виска, и, получив легкий кивок, возвращает свое внимание вождению. Домой. — Сожрал бы сейчас слона, если честно. — Закажем? — Слона? — Чуя выгибает бровь, поворачиваясь на Дазая, и сам тут же начинает смеяться из-за этой глупой шутки. Мозги у него уже плавятся, вот что. Дазай красивый, когда ведет машину. Он в целом всегда красивый, черт эдакий — душу дьяволу продал при рождении, Чуя уверен — но сейчас, пока он мягко везет их домой, лениво и совсем без самоубийственного контекста держа только одну руку на руле, выглядит расслабленно и очень спокойно. Чуя рассматривает его профиль, вглядываясь в родные и до боли знакомые черты, как в первый раз, и зависает так на добрые пять минут. Даже не слышит, что там Осаму отвечает на его неудавшуюся шутку. Его хочется зацеловать и заобнимать прямо сейчас. Чуя мечтает о таком спокойном времяпровождении уже очень долго, и тех коротких моментов после работы или рано утром ему пиздец как мало. А ещё — он знает точно, Дазай тоже соскучился ужасно по тактильности, по чуиным успокаивающии поглаживаниям, по поцелуям, и страстным, и искренним, и нежным-легким-мягким. И Чуя знает, что только до его прикосновений он будет жаден всегда. Чуе, может, тоже хочется позаботиться о нем. А он ведет себя как самый отвратительный и ужасный партнер — за что ему ужас как стыдно; ему хочется подарить Дазаю весь мир и провести с ним драгоценные часы-месяцы-года, а не только пересекаться по ночам. Может, он слегка слукавил, когда дал Дазаю понять, что у его отказов есть какая-то страшная тайная причина. Может, он просто хотел чаще видеть его в своей жизни, на работе, после работы, хотел выбираться с ним во все эти невероятные места, которые Дазай выбирал и придумывал целый план по покорению сердца Чуи. Может, он в глубине души боялся этого брака. Боялся быть не на первом месте для этого человека, боялся снова остаться брошенным даже после такого, боялся потерять Дазая, едва-едва обретя. Потерять его, отдав в мужья смерти. Боялся, что какая-нибудь мелочь, вроде той же работы, разрушит их отношения. Что однажды им придется встать на защиту города по разные стороны баррикад, воевать друг против друга — и он знает, что в сознательном уме не сможет никогда причинить Дазаю вреда. Что однажды, когда мир весь будет гореть огнем войны, они не справятся и потеряют всё. Это же они — Двойной Черный, Дазай и Чуя, ну не может быть у них всё так просто. А тут — это предложение, такое внезапное, так ещё и повторенное не один раз. Чую напрягала мысль о том, что всё это не по-настоящему и может так же быстро исчезнуть и раствориться в воздухе, как и появилось. И всё же — это было довольно жестоко. Чуя понял это в тот момент, когда Дазая ранили на перестрелке портовых. Тогда он осознал в полной мере, насколько далеко готов зайти Дазай, лишь бы быть услышанным, лишь бы доказать и показать свое желание быть рядом и оставаться вместе так долго, как только возможно; свое уверенное «Я хочу быть связанным с тобой и душой, и сердцем навеки». Пусть он и напрягся после этого ещё сильнее, но одна логичная мысль, наконец, вырвалась на свободу: лучше и правда взять от жизни всё, что он может сейчас, чем жалеть потом об упущенном времени и возможностях. Даже если век их короток, даже если жизни их сгорят быстро, как спички, даже если любовь эта окажется не вечной — Чуя будет рад помнить об этом как о самом счастливом времени. И когда Дазай — эта рыбья башка! — посмел подумать, что Чуя не любит его, посмел усомниться в его чувствах, ему пришлось сдаться. Смягчиться. Он пообещал себе, что в следующий раз точно согласится. Только следующего раза всё не наступало. И Чуя ждал. Чуя уже начал волноваться, что сильно обидел Дазая, что, может, он передумал, и вообще… — Ты там уснул? Чуя моргает и фокусирует взгляд на лице Дазая, выплывая из своих мыслей. Они, оказывается, уже доехали до дома. Совсем не заметил. — У меня хорошие новости, говорю, — Дазай слегка щурит глаза, видя, что его точно слушают. — Итак, ты готов? — Ну, говори уже, скумбрия ты сушеная, — Чуя слабо пихает того в плечо. — У нас отпуск! Та-да, целых две недели ничегонеделания! Дазай торжественно улыбается и даже разводит руки в стороны. Ждет реакции. Чуя хлопает глазами — не сразу понимает и не сразу верит в такое заявление. Это даже лучше, черт возьми, чем предложение — думается ему. — Шутишь? — Неа! Осаму Дазай собственной персоной устроил всё наилучшим образом, о, не стоит благодарности, я знаю, знаю. Только отдых и никакой работы! Как же он собой гордится, господи. Чуя расплывается в улыбке и вдруг хватает его лицо обеими руками, притягивая ближе, и целует его, прямо в машине, и не перестает счастливо улыбаться. Как мало ему нужно для счастья. Дазай вторит улыбкой в его сладкие губы и целует в ответ, зарывается широкой ладонью в его волосы на затылке, а вторую кладет поверх чуиной. — Дазай. Чуя так светится, словно ребенок, которому дали долгожданную конфету. — М? — Я люблю тебя. Слова эти заставляют Дазая замереть и даже покраснеть слегка — нет, он не привык до сих пор к этой фразе из уст Чуи, и каждый раз она зарождает в его груди сверхновую звезду, взрывающуюся тысячами ярких вспышек. Чуя любит его. Чуя его правда-правда любит. Вау. Каждый раз, как в первый. Дазай не перестает улыбаться, чмокает его в кончик носа и отстраняется — он успел на светофорах оформить заказ, который вот-вот должны привезти, а им бы самим ещё домой попасть для начала. Они включают на фон какой-то стрим с прохождением игры, в которую самим никак не хватало времени поиграть, раскладывают на низком столике еду и укутываются в один плед. Чистые после душа, одетые в мягкую домашнюю одежду, Дазай — без своих дурацких удушающих бинтов, и Чуя, что с упоением мог лапать и гладить каждый сантиметр его ничем не скрытой кожи. Его голова лежит на плече Осаму, когда тот решает нарушить иддилию — может, не совсем уместным разговором, но больше откладывать Дазай не может. От раздумий и переживаний на эту тему у него уже всё тело чешется изнутри, и слова сами рвутся наружу, не в силах удержаться. — Чуя, — он поворачивает голову, заглядывая в родные синие глаза. — Я знаю, может, это не самый подходящий момент, и я спрашивал тебя об этом уже сотню раз, наверное. Усмехается и прочищает горло, словно во все предыдущие разы такого волнения не было. Было. Но сейчас — кажется, будто это последняя попытка, упустить которую означает полный финиш. — Я буду повторять это столько раз, сколько потребуется, — слова даются тяжело, словно Дазай разрезает свою душу наживую прямо сейчас, пока Чуя внимательно вглядывается в его лицо. Слушает. — Ты невероятный человек, Чуя. Самый лучший, которого я когда-либо встречал. Я так бесконечно рад, что наши судьбы пересеклись, и хотел бы, чтобы они были связаны ещё крепче. Может, я делаю всё совсем не так, и если ты откажешься снова, я не стану спорить, хотя и принять не смогу. Я никогда не смогу отпустить тебя и никогда не покину тебя, потому что только ты один во всём мире так важен для меня. Только ты один — моя причина, хах, задержаться здесь подольше, — он вздыхает и набирает в легкие кислорода, чтобы вновь окунуться в пелену своих чувств, которые даже этими словами глупыми не может выразить в полной мере. — Чуя Накахара, ты выйдешь за меня? Он волнуется — потому что боится вновь услышать строгое «нет» от уставшего Чуи. Но Чуя улыбается, так, словно увидел самого милого котенка на этой планете, улыбается и сжимает его ладонь, теплую, в своей. А в его глазах — наконец, растекается широкой рекой счастье. — Да. — Ну, как я и думал, что на этот раз не та… — Осаму вздыхает и опускает взгляд, явно ожидая услышать отказ. А потом застывает и напрягается весь, всем телом, словно струна. — Подожди, ты сказал?.. — Да, Осаму. Я сказал да. Он давится вдохом, и сердце, уже пропустившее удар, начинает вдруг колотиться, как сумасшедшее. О, господи. Он сказал «да». — То есть… Ты правда хочешь? — Дазай даже теряется, не ожидая такого — именно сегодня и именно сейчас, и он даже оглядывается в поисках своего плаща, в кармане которого уже месяц лежит заветная коробочка с кольцом. Будто не знает, что плащ этот всегда висит на вешалке в коридоре. — Дазай, — его целуют в распахнутые губы и забирают с легким выдохом часть тревоги, а после — успокаивающе зарываются пальцами без перчаток в каштановые кудри. — Дазай. Я уже согласился, хорошо? Так что давай, тащи свое охуительно красивое кольцо, я уже месяц на него слюни пускаю. Его лицо тут же вытягивается в изумлении. И всё волнение улетучивается, словно и не было. — Ты специально меня динамил, мокрый ты слизняк?! — Нет! У меня были причины, между прочим. Дазай опрокидывает Чую на спину и заваливается сверху, прижимая его к дивану всем телом. И начинает щекотать его. — Нет! Стой, ты! Только посмей!..

***

Кольцо ему невероятно сильно идет. Аккуратное, тонкое, на пальце сидит, как влитое — идеальное. Словно всегда там было, а с другой стороны — такое непривычное украшение, и оно очень бросается в глаза, потому что Чуя кольца никогда не носил, да и руки его всегда скрыты под черными перчатками. Но ему нравится. Эта тонкая полоска из золота символизирует теперь его принадлежность одному единственному человеку, и это радует и пугает одновременно. Чуя давно не ощущал такие смешанные чувства, оттого и не может перестать рассматривать кольцо на пальце при каждой возможности — пока готовит утром кофе, пока его рука лежит на груди Дазая, пока он держит этой же рукой другую, забинтованную, переплетаясь пальцами. Чуя теперь помолвлен. С ума сойти. И то, как Дазай бросает довольные взгляды на его окольцованный палец, только сильнее разжигает в груди огонь любви и невероятно крепкой привязанности. Какой же Дазай собственник — Чуя с усмешкой думает, что сам такой же. А на внутренней стороне кольца и правда была гравировка. «Ты — свет моей жизни» И как мило Дазай смущался, а потом улыбался радостно и счастливо, когда надел наконец кольцо на палец Чуи — ну чудесно. Картина на миллион долларов. Чуя бы, конечно, даже если мог, ни за какие деньги её не продал — и Дазая он тоже никому не отдаст. Он теперь, понимаете ли, почти замужем. Они всё же едут на источники на третий день своего отпуска, вдоволь навалявшись в кровати и наевшись всякой вредной еды. Чуя ведет машину и включает свой любимый рок, и даже Дазай подпевает, хотя редко-редко слушает такие песни. Едят фрукты и отдыхают вдали от Йокогамы, нежатся в постели почти до обеда и лениво, соскучившись друг по другу, занимаются любовью. И никаких звонков. И никакой работы. Однажды Чуе всё же звонят — то ли его секретарь, то ли Мори, он не успевает увидеть, как Дазай перехватывает его телефон, отключив к чертям и забирая все внимание Чуи на себя. У них отпуск, между прочим — какой бы ни был там конец света, без одного исполнителя как-нибудь продержатся. И когда Дазай стал таким эгоистом? Чуя с усмешкой думает, что он всегда именно таким и был, просто теперь у него появилось чуть больше ответственности за чужие жизни и за благополучие даже целого города. Они едят мороженое на берегу Токийского залива, потом — кидают плоские камешки в воду, пуская блинчики по воде. Конечно, соревнуются, у кого получится больше — Чуя побеждает даже без своей способности. А потом он дарит Дазаю утешительный приз — кружку в виде краба и свои сладкие поцелуи. Успевают даже сходить на кладбище и проведать могилы своих друзей, возложив самые красивые цветы. Идут вместе и хвастаются тем, что скоро у них будет, наконец, свадьба. Молчат долгую счастливую и тоскливую минуту, а потом тихо прощаются, обещая приходить чаще. Чуя точно знает, что Флаги точно долго шутили бы над ним, но приняли его выбор и поздравили. Дазай точно знает, что Одасаку бы им гордился. И когда начинается их первый после расслабленного отпуска рабочий день, все их коллеги и друзья с облегчением выдыхают и устраивают целый пир в честь их помолвки — которую ждали целый месяц даже больше, чем сами Дазай и Чуя. Коё с материнской улыбкой просит своего ученика показать кольцо и восхищается его красотой, удивляясь, как Дазаю удалось найти такое, что понравится буквально всем, а особенно — идеально подойдет самому Чуе. Не броское, не вычурное, не женское, именно такое, которое подошло Чуе, словно он всегда его носил. Она поздравляет его и в очередной раз напоминает, что если этот чертов Дазай посмеет разбить ему сердце, она вспорет его катаной. Чуя верит, что она может, но уверен — до этого не дойдёт. Мори с какой-то всезнающей улыбкой озвучивает свои поздравления, и вслух почему-то замечает: — Честно сказать, я так и думал, что Дазай обретет смысл продолжать жить именно с тобой, Чуя-кун. Так, словно ещё в пятнадцать предугадал всё их будущее. В Агентстве Дазай вместе с Йосано вновь поднимает кружку — на этот раз подаренную Чуей — с виски, чтобы поблагодарить за её напутственный тост. Пока он веселится с коллегами, Чуя приезжает домой даже раньше, и на этот раз именно он берет на себя миссию приготовить самый лучший романтический ужин. И когда уставший и выпивший Дазай возвращается в их уютную квартиру, его встречает самое прекрасное существо на этой планете, а по совместительству — его будущий муж. И говорит с самой обворожительной улыбкой: — Позволишь пригласить тебя на наш первый почти-брачный танец, Осаму Дазай? И он — в отличие от некоторых глупых маленьких Чиби! — соглашается сразу.