Куколка

      Стоило переступить порог дома, в котором я провела своё детство, как болезненные воспоминания вновь захлестнули меня. В этой комнате, где каждый уголок напоминал фильм «Аннабель», просыпались мои страхи. Как же я ненавидела это место! Всех этих Барби, пупсов с их ватными телами и встроенными динамиками, из которых беспрерывно лилось закодированным голосом «Мама-Папа». До жути пугающих фарфоровых кукол, которые своей холодностью и белым цветом напоминали забальзамированных маленьких девочек. И я стояла посреди этого ада, преследуемая стеклянными глазами своих полых подруг, и мечтала поджечь эту комнату. Уничтожить всё, что когда-то испортило мне жизнь!       С самого раннего детства мама твердила: «Ты самая красивая». Наверное, эту фразу я слышала чаще остальных. Она никогда не говорила, что любила меня. Не спрашивала о моём здоровье и самочувствии. Забота, которую она проявляла, была направлена лишь для сохранения и преумножения моей красоты. Но с каждым днём эта женщина, именуемая моей матерью, уничтожала то, что было дано мне природой. Выкроила меня по образу и подобию Барби, которую возводила на пьедестал.       В четыре года копна моих кофейных густых волос была выжжена осветляющим порошком до желтого цвета. Соседи молча смотрели на меня косо, пока девочки — мои ровесницы — называли меня «соломенная голова» и «чучело». Обида вырывалась наружу детскими истериками, но мама успокаивала меня тем, что все эти некрасивые люди завидуют. И мне приходилось терпеть, сглатывать горечь обиды, потому что самый близкий человек в моей жизни неустанно повторял:       «Ты отрада моих глаз».       Когда я протестовала, у мамы начиналась истерика. Она выбегала из моей комнаты вся в слезах и запиралась в ванной комнате. Кричала: «Я для тебя пустое место! Ты меня не ценишь!», а потом добавляла грязное и мерзкое, то, за что я винила себя все свои детские годы: «Ты меня не любишь!»       Слышать подобное было сродни пытки. Сидя часами под дверью, беззвучно плача, я уговаривала её выйти. Через преграду повторяла заученное «люблю», но на маму это не действовало. Лишь когда я произносила, что сделаю всё, как она скажет, дверь распахивалась и мама кидалась ко мне с объятиями. А потом долго и муторно отчитывала, что красивым девочкам плакать нельзя.       «Так ты потеряешь всю свою красоту». Ужасно, правда?       В шесть лет у меня появились линзы, за которыми впоследствии скрывался настоящий цвет глаз. Мама считала все тёмные оттенки, что были даны мне природой, грязью, от которой следовало бы избавиться. Часами она могла говорить о том, что «грязными генами» меня наградил отец, которого, к слову, я не знала. Возможно, будь он рядом с нами, то не допустил того, что со мной произошло.       К десяти годам, смотря в зеркало, я не могла найти себя настоящую. Я в принципе себя не знала. Мне было сложно представить, что скрывается за этими розовыми рюшами, белыми бантами, бездушными голубыми глазами. Я смотрела на любимую мамой Барби и пыталась найти хоть одно отличие, но мы были идентичны с одной отличительной особенностью: я была живой. Я чувствовала боль, умела радоваться и плакать, мыслила и существовала, но с этим никто не считался!       Для одноклассников и взрослых я была глупенькой красивой девочкой, а для мамы — сокровищем и безвольным существом. Она лично одевала меня во все эти розовые тряпки с удушливыми воротами, заплетала мои белоснежные волосы в тугие косы, которые натягивали кожу лица. Говорила о том, как надо себя вести. Вместо сказок читала мне новости о знаменитостях. Вместо книжек дарила глянцевые журналы. Ей было плевать на то, как я учусь. Каждый раз она повторяла:       «Мужчинам дан ум, женщинам — красота. Слушай меня, и у тебя всё будет».       И я слушала. Не возражала. Боялась, что мама в очередной раз закроется в ванной и будет плакать. А я так не хотела её расстраивать. Слёзы матери — последнее, что я мечтала увидеть в этой и без того невыносимой жизни.       Но если я беспрекословно выполняла все её прихоти, то природа решила оспорить это и отвоевать право на моё тело. В двенадцать лет я начала меняться. К тринадцати годам у меня появились прыщи. В четырнадцать — лишний вес. Округлые бёдра, жирок на животе — портили картинку в голове матери. Она искала способы избавить меня от изъянов. И если с сальной кожей и высыпанием помогали справляться косметологи, то с лишним весом мама начала жестокую войну под названием «диета».       И без того скудный рацион стал напоминать еду для скота. Только овощи и крупы, никакого мяса, что уж говорить о сладостях и прочих изысках. Четыре раза в неделю я посещала танцы, изматываясь на тренировках до такой степени, что еле передвигала ногами. И вот однажды организм дал сбой.       Я потеряла сознание на уроке физкультуры. Помню только, как по губам текла тёплая, слегка солоноватая жидкость, как помещение вокруг меня начало кружиться, а потом тишина и темнота. Она убаюкивала. Звала пойти с ней, но я сделала над собой усилие и открыла глаза, ведь не могла оставить маму. Знала, что она будет плакать.       Врач пытался образумить её. Моё исхудавшее тело напоминало скелет с натянутой на него кожей. Ноги спички, ручки веревочки, впалые скулы — не так должен был выглядеть подросток в мои годы. Но мама истерила, доказывала, что у меня такая конституция тела. Списывала серость и истощение на природу, которая наградила меня хрупкостью. Мол, аппетит у меня слабый, а если не доедаю, то значит, мне не хочется есть.       А мне так хотелось попробовать ароматные пирожки из столовой. Есть с таким же аппетитом борщи, как мои одноклассники. Но я действительно во всём себе отказывала, лишь бы не обидеть маму. Она бы узнала, непременно узнала, что я не соблюдала её диету. Но разве можно ругать за желания своего собственного ребёнка? Разве можно отказывать тому, кого любишь, в маленьких прихотях? Тогда я впервые спросила, а действительно ли она меня любила.       «Конечно, люблю! — лилось ядом из её рта. — Что за глупые вопросы? Я вообще-то для тебя стараюсь!»       Я не видела её стараний и заботы и винила себя в неблагодарности. Мама жила в своём придуманном мире. В кукольном доме, где каждый день наряжала и красила свой экспонат. Я всё больше становилась безразличной к тому, что происходило вокруг. Было плевать, что глаза щипало от обилия туши, что волосы мои действительно в скором времени стали соломой и обламывались, что одежда перестала прикрывать тело, выставляя кости напоказ. Лишь бы мама была счастлива.       «Ты красивая! — повторяла мать, нанося тонну косметики. — Ты должна следить за своей красотой! Ты не можешь увядать, как все эти цветы однодневки!»       И вскоре я стала той, которую хотела видеть мама. Барби!       Я не могла себе позволить выйти из дома без марафета. Даже для того, чтобы выкинуть мусор, мне приходилось собираться несколько часов, ведь никто не должен был видеть меня уязвимой. Мама повторяла одно и то же: «Твоя сила в красоте». И во мне действительно не было ничего, кроме красивой обёртки. Я была полой внутри, как мои соседки по комнате. У меня не было мечты, как у моих одноклассниц. Существовала на радость матери, которая, почуяв мою податливость, продолжала коверкать моё тело.        Я ничего не знала об этом мире, ведь он замкнулся на одном человеке. Маме!       Пустота в моей душе требовала, чтобы её заполнили. Чтобы хоть кто-нибудь обратил на меня внимание не для того, чтобы оскорбить или попытаться воспользоваться. Нет! Мне хотелось, чтобы рядом со мной оказался человек, который готов был принять ту маленькую девочку, что сидела часами и тихо всхлипывала. Чтобы он заполнил собой весь мой крошечный и бездушный мир. Унёс меня подальше от красиво построенного мамой кукольного дома в реальный мир с его грязью и пороками. Показал настоящую жизнь.       И такой человек появился.       Мальчишка, чьи зелёные глаза сверкали из-под линз очков. Он тоже был изгоем в нашем классе. Слишком умный и замкнутый в себе, но в отличие от меня, в нём кипела жизнь. Тогда мне казалось, что он знает всё и обо всём. И я хотела так же, как и он, впитывать все те знания, что таились за обложками пыльных книг.       Он читал мне романы о героях, что преодолевали трудности. Его размеренный тембр голоса уносил меня в те миры, и я вставала на места героев. Мой розовый мир стал давать трещины. Я стала смотреть на свое отражение в зеркале под другим углом. Искала особенности, которые отличали меня от бездушной куклы. Вот только мама была против.       Ох, как она кричала. Запрещала мне видеться с моим спасителем. В агонии грозилась его убить, и я боялась её. Воображала, что она от слов приступит к делу, поэтому оборвала все связи с парнем. Он не понимал, что произошло, а мне пришлось отмалчиваться. Не могла я поливать грязью в то время свою родную мать. Единственного человека, который меня защищал.       Дура!       Внезапно открылась новая страница моей жизни. Пока все готовились к выпускным экзаменам, строили планы на будущее, мама готовила для меня сюрприз. Я до сих пор с ужасом вспоминаю тот момент, когда услышала о скором замужестве.       Несколько суток не выходила из своей розовой клетки, заселённой отвратительными голубоглазыми девочками, которые стеклянным взглядом смотрели на меня. Пробирались в самую душу. Им было на меня плевать. Они готовились к тому, что скоро на одну куклу в их домике станет меньше. А я умирала в муках, захлебываясь слезами.       «Это лучшее будущее, что я могу тебе обеспечить», — приговаривала мама.       Как же! Лучшее! Она просто меня продала, как племенную кобылу! Всю жизнь делала меня удобной, чтобы после жить припеваючи.       «Такой милый молодой человек. Он тебе обязательно понравится».       Милому молодому человеку было сорок лет! Мама открыто насмехалась надо мной. Понимала, что выбора у меня нет. Стоило ей в очередной раз заплакать, и я согласилась. Отдала себя без остатка, ведь знала, что она старалась ради моего блага. Но благо ли это было?       Своё сердце я давно отдала тому мальчишке с зелёными глазами цвета лета. У меня было лишь два года счастливой жизни, когда забывшись в собственных мечтах, я впервые его поцеловала. Когда мы танцевали под дождем, а волосы, мои непослушные кудрявые волосы, выжженные белой краской, завивались и пушились. Я до сих пор помнила его теплые руки на своём теле и вкус тех сладких булочек, которыми он утайкой кормил меня после нашей первой совместной ночи. Это было словно в другой жизни, и там была будто бы не я.       В реальности я сглатывала горечь потери и смотрела на свое отражение. Шикарная «Барби невеста» в тяжёлом роскошном платье. Но эта тяжесть была не сравнима с той, на которую обрекла меня моя мать.       Лечь под старика. Чувствовать унижение от его жадных ласк. Он обгладывал мои кости и просил больше, но я не могла ему дать того, чего у меня нет.       «Пустая дура, — лилось с его грязного рта. — Я тебя купил. Будь мила, исполняй мои желания!»       Мне было не впервой слышать оскорбления в свой адрес. Я всё прекрасно понимала. Не было сил бороться за своё существования, ведь я действительно ничего собой не представляла. Впустую прожигала жизнь, впустую тратила деньги мужа на препараты и алкоголь, лишь бы забыться и делать то, что от меня хотели. Переселилась из кукольного домика в золотую клетку.       «Ты такая счастливая», — говорила мать при наших редких встречах.       Синими, зелёными, фиолетовыми пятнами счастье расцветало на молочной коже. Вырванными клочками белых волос оно расстелило супружеское ложе. Грязными словами о покупке такой посредственности, как я — заполняло тишину. Заглушить физическую боль помогали таблетки, но душа… Она больше не рвалась на части, потому что я уже была разрушена, перемолота в труху. Единственный способ избавиться от этих мук, который казался мне доступным — окно.       Но окно — это не выход.       Как и таблетки — не вход в другую — счастливую — реальность.       Как и жизнь в плюшевом царстве — это не жизнь.       Отголоски своего пластикового сердца я услышала, когда случайно встретила в толпе давно забытые зелёные глаза. Мне было стыдно в них смотреть. В тот момент хотелось исчезнуть из этого мира, лишь бы не сталкиваться с ним. Но он меня остановил. Протянул руку, задержал своим бархатным голосом, уводя в забытые мечты.       Мой мальчишка возмужал. Не было больше дурацкой оправы очков. Казалось, что передо мной стоит незнакомец, но стоило нам поговорить, то всё вновь стало как прежде. Он не изменил себе, осуществил мечту и двигался дальше, пока я утопала в собственной боли. Пока я держалась за мамкину юбку, все вокруг жили разными, но счастливыми жизнями. Я же своё счастье упустила.       Могла взбунтоваться против матери. Могла не поверить её угрозам. Могла, в конце концов, сбежать! Но я осталась куколкой в её руках, чтобы после она предала меня. Отдала в руки более жестокого кукловода.       Наши редкие встречи с зеленоглазым мальчишкой проходили в отелях, где я на несколько часов чувствовала себя счастливой. За закрытыми шторами на накрахмаленных простынях я отдавала добровольно не только свое тело, но и остатки своей души тому, кого любила. Но моему мальчишке было мало. Каждый раз он боялся, что если отпустит сейчас, то никогда больше не увидит. И как бы я не отговаривала его отступить, как бы не противилась порыву увидеть его ещё раз — бежала со всех ног на новую встречу.       И вот, собрав волю в кулак, он, как настоящий принц из сказок, которые мама мне никогда не читала, решил вызволить свою принцессу из рук дракона.       Это был долгий бракоразводный процесс. Мой муж, вцепившись зубами, не хотел меня отпускать, но, как говорилось в тех самых сказках, добро побеждает зло. Я в это никогда не верила. И в тот момент будто очутилась в каком-то сюрреалистичном сне, где меня целовал мой родной и горячо любимый мальчик. И вместе с ним пропал страх и появилось желание жить дальше.       Любовь победила все невзгоды. Любовь подняла меня с колен, сняла маску дрянной куклы и дала новый шанс. Новую жизнь, в которой я потихоньку собирала себя. Становилась самой собой.       Но маленькая девочка внутри меня иногда просыпалась. Она требовала навестить ту, что я больше не осмеливалась называть мамой. Наверное, это было неправильно — отказываться от единственного родного человека. Наверное, стоило наступить себе на горло и прийти к ней, чтобы всё объяснить. Но я тянула до последнего. Дотянула до того момента, когда эта женщина ушла из нашего мира.       Чтобы она сказала, узнай, что я тоже скоро стану мамой? Смогла бы она смотреть на меня с тем же восторгом, увидев мои завивающиеся волосы цвета кофе? Не отвела бы взгляда от ореховых глаз? Я часами сидела около окна и представляла наш разговор. Фантазировала, видя ее улыбку на морщинистом лице. Отчётливо слышала:       «Я счастлива, что у тебя всё хорошо. Я тебя так люблю».       Но стоило мне переступить порог собственного дома, как все фантазии мигом испарились. Нет, она бы не была счастлива. Снова заперлась бы в ванной и плакала навзрыд, изводя меня своей истерикой.       Зайдя в свою детскую комнату, я упала на колени, сама заплакав от горя. Горькие воспоминания захлестнули с головой, открывая иную реальность. Грязную. Непригодную для рассказов будущим детям. Я наконец-то открыла глаза и увидела правду: здесь меня не любили.       Не так, как любят матери своих детей. Не так, как я буду любить своего ребенка.       Неживые тельца кукол сидели на полках в красивых розовых платьях с белыми рюшами и смотрели-смотрели-смотрели… Будто в душу мне пытались заглянуть! Чем думала мать, когда поселила меня в это царство безумия? Что за тараканы были в её голове? Неужели она настолько меня ненавидела, что решила уничтожить с младенчества?       Резиновые головы отлетали в стену, подпрыгивая как маленькие попрыгунчики. Ватные тельца пупсов были выпотрошены, а моргающие стеклянные глазки выколоты и выкинуты на пол. И с каждой разбитой фарфоровой куклой, с каждой изуродованной Барби я чувствовала облегчение. Избавляясь от токсичного отношения своей матери, от всех горестей, что мне пришлось пережить, я чувствовала, как душа моя окончательно восстанавливалась.       Обливая бензином то, что осталось от этих пластиковых тел, я сжигала своё прошлое, прощалась с детством и мамой, чтобы сделать шаг к прекрасному будущему.