Шум

Хеймдалл стоит на краю Биврёста. Внизу, под мостом, плещутся волны огромного океана, испокон веков окружавшего Асгард, и страж отчаянно пытается сфокусироваться на них. Сфокусироваться на чем угодно — на грохоте волн, на вспыхивающих яркими огнями узорах Радужного моста, на возвышающихся вдалеке золотых громад Асгарда. Лишь бы не слышать этого. Не видеть. Не чувствовать. И у него получается. Несколько секунд Хеймдалл наслаждается тишиной — тишиной, о которой мечтал тысячи лет. Все, что он слышит — шум древних волн, все, что видит — их глубокую синь, поглощающую всё, что до того мешало ему спокойно мыслить. И Хеймдалл чувствует себя просто прекрасно! Никакого страшного шума, никаких беспрестанно мелькающих в его уставшем разуме образов того, что происходит на огромном расстоянии от него — впервые за последние семь лет. В голову приходит мысль, что, возможно, он скоро научится это контролировать… В лесах Ванахейма трещит сорока. Самая обыкновенная черно-белая сорока с переливающимся зеленью хвостом сидит на ветви дерева и громко трещит. Птица. Всего лишь птица. Вот только Хеймдалл оступается, чудом удержав равновесие и не сорвавшись с Биврёста; только-только восстановившийся разум захватывает ужасно громкий шум. Слова, слившиеся в бессвязный вой, мелькающие перед глазами образы того, что происходило на огромном расстоянии от стража — все это с шумом врывается в еще мгновение назад пустой и безмятежный разум, ломая с огромным трудом выстраиваемую тишину и спокойствие. Хеймдалл вцепляется в шлем, чувствуя кончиками пальцев холодный металл — и это единственное, что еще держит его в сознании. Холодный-холодный, твердый, холодный, твердый — бьется в черепной коробке поперек шума, не дает провалиться в забытье (а так хотелось бы!..) и постепенно перекрывает ревущее море звуков. Хеймдалл закрывает глаза. Темно. Не тихо, совершенно не тихо — он все еще слышит это. Но сейчас… сейчас это отходит на второй план. Шум со всех Девяти Миров все еще звучит в голове у Хеймдалла, но тот почти не обращает на него внимание. Пытается не обращать внимание, продолжая мысленно едва ли не кричать. Твердый. Холодный. Пальцы ощупывают узоры шлема. Холодный. Твердый. Шума почти не слышно. Твердый. Холодный. Постепенно рев утихает. Хеймдалл так и остается сидеть на мосту, вцепившись обеими руками в шлем. Он ничего не слышит. И точно так же ничего не видит. Ни-че-го — думает он, пытаясь сам себя убедить в этом. Пожалуй, всевидение — это всё-таки не дар. Конечно же, это случилось не в первый раз. С самого начала существования Хеймдалла его преследовал невыносимый поток шума: звуков, образов того, что происходило на огромном расстоянии от него. Того, что он вовсе не желал видеть или слышать. Но, увы, от этого было никак не скрыться: шум всегда был рядом. Не важно, в виде чего — смеси звуков, взрывающей разум, далеких, еле слышных отзвуков или назойливо-неприятного звона в ушах. Такова была плата за способности Хеймдалла: и, по правде, иногда ему казалось, что лучше было бы ему без них. Но кто-то всё же должен был следить за безопасностью Асгарда, верно? Сейчас Хеймдалл чувствует себя… чуть-чуть лучше. Хуже, чем во время наблюдения за волнами и лучше, чем после крика пернатой обитательницы Ванахейма. Все, что ему остаётся — продержаться до того момента, когда он сможет без опаски открыть глаза и продолжить наблюдение. Если, конечно, этот момент наступит. В чем Хеймдалл сомневается.

***

Хеймдалл не помнит, как тут оказался. Не помнит, почему все тело невыносимо болит, не помнит, почему вокруг — еле-еле держащиеся горящие обломки корабля с сотнями мертвых существ среди них. Не помнит, почему левая рука дрожит и лихорадочно сжимает меч, не помнит, почему… …не помнит… Но чувствует, что осталось ему недолго. Зрение угасает, и последнее, что выхватывает взгляд Хеймдалла перед тем, как слепо уставиться вверх — чужие глаза. Синие и злобные, в упор смотрящие куда-то вниз. Но слух остается. И к мучительной боли от ран добавляется новый поток шума, стучащего в стенках черепа — бессвязного, невыносимо громкого, страшного. «Каково это — слышать всё?» — как-то раз спросил у него Тор. Хеймдалл промолчал. А потом… потом шум утихает, и вместе с ним — всё, что до того слышал Хеймдалл. Последним звуком, что он услышал перед тем, как лишился слуха, был оглушительный хруст его

собственных

рёбер.