Breakthru

I get religion quick

'Cos you're looking divine

Сэм должен был что-то заподозрить ещё в тот памятный вечер, когда Барнс, увешанный детворой, как митан лентами, вдохновенно затирал всем желающим слушать, что, в общем-то, не прочь бы съехаться с Сэмом, если бы Сэм не то, не это, не пятое и не десятое, а так, конечно, да, было бы здорово, у вас тут спокойно, красиво и до работы всего полстраны пути (не то чтобы Барнс официально трудоустроен). Сэм обязан был что-то заподозрить, потому как ничто внутри не протестовало против самой идеи, всё, чего просила возмущённая до самой своей глубины душа — убедить Баки в его тотальной неправоте, получить звание соседа месяца/года/мечты/нужное подчеркнуть, и, возможно, отучить его зажёвывать вискарь хлопьями. Или хотя бы называть это завтраком, ради всего святого. — Побойся бога, сейчас девять утра, — сказал тогда Сэм. — Именно поэтому кофе здесь не поможет, — с убеждением ответил Баки и затяжно, очень по-кошачьи зевнул, пробуждая условный рефлекс сунуть палец в раскрытую пасть, жаль, пальцы Сэму нужны были полным комплектом. И так отбил несколько, тренируясь в ловле щита. Бутылку Баки тактично, но тактически неудачно задвинул за пачку «Лаки Чармс», как только на горизонте появился Эй-Джей, первым делом без объявления войны ухвативший, кто бы мог подумать, ту самую пачку. — Пардон, — это Сэму, без капли сожаления. — Ты так не делай и во всём слушайся маму, — это Эй-Джею, наставительно. Джеймс Барнс имел дерзость звучать наставительно хрипловатым со сна голосом, с гнездом на бедовой своей голове, трепетно прижимая «Джека» к груди бионической рукой. Даже Эй-Джей прыснул в кулак, спрятавшись за дверцей холодильника, а Сэм только заметил как-то невпопад: — Надо молока купить. Про молоко он в итоге забыл точно так же, как и организовать Барнсу втык за подачу плохого примера подрастающему поколению. У него вообще довольно часто отшибало память в компании Баки — с кем поведешься. Это было очередным поводом что-то заподозрить, но Сэм в компании Баки становился ещё и слегка рассеянным. Не настолько, впрочем, чтобы пропустить творящийся у него на глазах беспредел под названием «Барнс флиртует». Нагло, без выходных и перерывов на обед, потому что в приготовлении обедов он участвует непосредственно, ошиваясь на кухне третьим нелишним — ни одни руки не будут лишними, если на плите катастрофа масштабов гамбо или джамбалайи по особому семейному рецепту, но лишним в такие моменты себя почему-то чувствует Сэм. В собственном доме. На собственной кухне. Рядом с собственной сестрой. Которая мягчайше улыбается, глядя как Барнс на грани фола дуркует с остро наточенными столовыми ножами, прицельно пуская по стене солнечных зайчиков, и говорит ему то, что в исполнении мультизадачной Сары Уилсон является заведомой ложью: — Баки, не почистишь креветки? — и ладно бы она просто решила приобщить Барнса к делу, но, увы. — Что-то я совсем ничего не успеваю сегодня. Давненько Сэм такого не видел. — Конечно, Сара, — это короткое имя Бак умудряется томно растянуть, после чего с энтузиазмом Зимнего Солдата принимается потрошить морепродукты и не забывает в процессе стрелять из-под ресниц в адрес Сэма. На поражение. Утрись, мол, Уилсон. Смирись и расслабься, Уилсон. Расслабиться у Сэма не выходит, учитывая, что подобные танцы он наблюдает практически каждый день. Меняются только локации, в главных ролях этого ромкома по-прежнему Сара, Барнс и его не по сезону прорезавшееся мартовское настроение. Сэм так, статист, всё ещё не научившийся пепелить людей взглядом. Зря он про пепел, всё-таки, это уже перебор. Но ситуация стремительно выходит из-под контроля, и Сэм не знает, что ещё делать, кроме как отловить Баки тет-а-тет на Серьёзный Мужской Разговор, хоть раз случавшийся в жизни каждого старшего брата. Фактически, ввиду его пятилетнего отсутствия старшей стала Сара, а если совсем уж честно, то всегда ею была, способная решать за себя, за Сэма и за вон того парня, но Сэм не может больше оставаться в стороне. И потому в один прекрасный день отводит в сторонку Баки с самым суровым выражением лица из своего арсенала. — Джеймс Барнс, что я говорил по поводу заигрываний в этом доме? Во-первых, формально они не в доме, а на причале, во-вторых… — С Сарой – нельзя, — как по методичке рапортует ни разу не удивлённый и тем более не устрашённый Баки. Но никто ведь не говорил про брата Сары? — Иначе ты скормишь мой расчленённый труп рыбам. В теории. — Думаешь, я постесняюсь прибегнуть к практике? Баки с сомнением качает головой: — Ты хороший человек, Сэм Уилсон. — Бак, я не шучу. — Так я тоже. — Сара - моя сестра… — предпринимает Сэм ещё одну попытку, сопровождающуюся саркастичным хмыканьем Барнса: — Прямо день откровений. — …И я должен… — гнёт свою линию Сэм. — Что должен? — снова перебивает Баки. — Защищать её? От меня? От профессионального киллера со стажем в “некоторые столько не живут”, я понял. — Ты знаешь, что это не так, — иначе Сэм и на милю не подпустил бы его ни к детям, ни к сестре. Это же очевидно. — Но это правда. Или мы теперь игнорируем факты? Кстати, ты рассказывал Саре, как я дважды... нет, трижды чуть не убил тебя? Попробуй, должно помочь. Судя по тону, съехавшему из бодрого сарказма в неуверенность, Баки сам не рад, что поднял тему. — Бак, мы это уже проходили, — вздыхает Сэм. Кто старое помянет, тому глаз вон, и косплеить Фьюри он не собирается. — Вообще-то нет, — не проходили, скорее проскочили мимо. — Со Стивом – да, теперь твой черёд, смирись, это входит в обязанности Капитана Америка. Со смирением у Сэма тоже наблюдаются явные проблемы. — Что конкретно, терпеть твой дивный характер? — О, так ты меня терпишь, — многозначительно тянет Баки. — Хочешь сказать, Стив твоим обществом наслаждался? — Сэм понимает, что балансирует на той тонкой грани, за которой заканчиваются шутки и начинаются болевые. Баки с трудноопределимой эмоцией упирает палец живой руки ему в грудь: — Уилсон, при всём уважении… — Господь свидетель, — Сэм секундно возводит глаза к небу, — я заслужил уважение Джеймса Бьюкенена Барнса, воистину день откровений. — Мне нужно выпить, — без какого-либо перехода информирует Баки. — Мне начинать беспокоиться? — Если в придачу снова возьмусь за сигареты, вот тогда туши свет. — Ты курил? Барнс с сигаретой смотрелся бы органично, просто Сэм его за этим занятием ни разу не видел. — Житие тогда тяжкое было, курили все, — Баки скорбно пожимает плечом, предпринимая медленное, но тактически верное отступление. Настолько неизящного бегства от разговора Сэм до сих пор не имел чести лицезреть. — Мы ещё не закончили! — напоминает он вслед Барнсу. — Без фильтра! — угрожает Баки, едва не впечатываясь при этом спиной в дерево, и Сэм никак, при всём желании, не может на него злиться. Пятью минутами позже, помедитировав на абсолютный штиль, Сэм возвращается в дом следом за ним и обнаруживает, что пить, а может и курить Баки, по всей видимости, собрался где-то в другом месте. То есть прихватил свой рюкзак и был таков. Просто взял и усвистал. Возможно, в бар, возможно, к себе: либо прямым рейсом на север в родные края, либо, менее радикально, в свой номер — он хоть и торчал в доме Уилсонов днями напролёт, но злоупотреблять при этом гостеприимством наотрез отказывался, несмотря на наличие свободной спальни. Одно дело вписаться на пару ночей, и совершенно другое — поселиться в чужой жизни всем собой на неопределённый срок. Своему слову Баки оставался верен: они с Сэмом всё равно не уживутся. Но в Делакруа ему нравилось, так что он нашёл удобное для всех решение и делал кассу местной гостинице, что вверх по трассе. Там же мимоходом починил крыльцо. Подкрасил сайдинг. Поправил навес лодочного сарая напротив. Порывался подлатать одну из лодок и состроил трагическое лицо, когда ему вежливо посоветовали попуститься. Счастливый владелец гостиницы (убыточного, как и многое в округе, бизнеса) — Энди, при встрече поделился своим не то ужасом, не то восторгом, без понятия, чем заслужил такого деятельного постояльца. Сэм от греха подальше умолчал, что постоялец играется в разнорабочего на целых два фронта, не зная, куда себя приткнуть: помог отремонтировать, как они с Сарой и собирались, кухню, сделал чердачную лестницу похожей на лестницу и привёл в чувство веранду, чтобы её можно было использовать по назначению без опасений, что на башку что-нибудь свалится или половицы не выдержат веса. Теперь они без жалоб выдерживают минимум одного супертяжелого суперсолдата, что в активном режиме, что в состоянии покоя, сонно растекшегося по креслу с томиком Бичер-Стоу в руке. Над какой книгой страдает этот конспиратор Сэм выяснил, подкравшись однажды и заглянув под безликую обложку, и тоже испытал в непонятных пропорциях замешанные ужас с восторгом — не столько из-за выбора литературы (тут однозначно респект), сколько потому, что подкрасться к Баки крайне сложно, а это значит одно: Баки ему позволил, убедительно притворившись спящим. Эдакое обоюдоострое «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Баки, правда, был уверен, что Сэм нарисует ему маркером усы или что-то в этом роде, поэтому едва не поломал весь спектакль, стоило Сэму, судя по ощущениям, с аккуратностью сапёра снять с его волос случайный листок. Сколько Барнс действительно спит по ночам, Сэм мог прикидывать только приблизительно, основываясь большей частью на таймингах прибытия: по традиции, ожидать Баки раньше двенадцати было бессмысленно, хотя Сэм всё равно то и дело выглядывал этого марафонца в окно — за неимением машины и желания её заводить Баки к Уилсонам в самом буквальном смысле слова бегал. Иногда он заваливался достаточно рано, чтобы успеть присоединиться к утренней пробежке и Сэм с молчаливым сочувствием понимал, что этой ночью Баки не удалось нормально поспать. На его скорости это, впрочем, не отражалось, как и на уровне вовлеченности в процесс — у него было безмятежное лицо человека, совершающего пешую прогулку, хотя, надо признать, в данном вопросе он был чуть меньшей заразой, чем Роджерс в своё время, потому что держался в одном с Сэмом темпе. Всегда. Как-то Сэм двинул в город раньше, чем обычно — в лучшие дни — заявлялся Баки, и успел проехать с десяток миль, прежде чем откуда-то слева — слева, чёрт возьми, хоть это и логично — прилетело беспечное «Доброго утречка!». Часы показывали без малого полдень, за окном вровень с тачкой бежал не запыхавшийся даже ради приличия Барнс. Сэму пора бы давно привыкнуть, но сердце болело за Усэйна Болта и всех гепардов мира, поэтому он втопил педаль в пол и какое-то время катил так в надежде неизвестно на что. Просьб о пощаде не последовало, только просьба передать воды из бардачка — Сэм счёл это приемлемым вариантом и тормознул, прижимая слишком довольного собой Баки к обочине. — Полезай в машину. Баки молодцевато отмахнулся: — Да сколько тут осталось-то. — В самом деле, — согласился Сэм. Оставалась примерно половина пути. — Ну я тогда поехал? Через капот Баки красиво перемахнул прямо с места, без разгона, а дверь пассажирского распахнул с таким рвением, что чуть не выдернул её вместе с петлями. Сэм задавался вопросом, за что ему всё это, пока Барнс хлебал воду, художественно проливая большую часть себе за ворот, хоть сейчас снимай для рекламы. Или нет, потому что Сэм собственноручно завернул бы съёмочную команду — широкая общественность ещё не готова это видеть. Мысль показалась настолько естественной, что не вызвала абсолютно никаких подозрений, да и Сэм всю оставшуюся дорогу был занят не самоанализом, а отвоёвыванием у Барнса магнитолы. Заведомо проигрышным. — Боже, благослови королеву! — провозгласил Баки, заслышав знакомые мотивы, и у него так загорелись глаза, что Сэм больше для галочки проворчал своё «руки прочь, варвар». — Пассажир выбирает музыку, водитель помалкивает в тряпочку. — Там разве не наоборот было? — смутно припомнил Сэм, поражаясь, как быстро Баки добирает в вопросах массовой культуры. — Не, я точно помню, — Баки подкручивал громкость, а сам смешливо щурился, — у меня же эйдетическая память. — Знаешь, кто ещё обладал эйдетической памятью, безмерной наглостью и патологическим неумением врать? — …Стив? — предположил Барнс спустя несколько секунд напряжённой работы мысли. — Ясно, до «Теории Большого Взрыва» ты пока не добрался. — Я посмотрю. Прозвучало почему-то угрожающе. Выруливая к гостинице, Сэм надеется, что Баки сейчас исполняет свою угрозу (и не ту, что про курево), или, может, снова страдает ручным трудом, если ещё не переделал всё, что было можно и нельзя — потому что Баки не остановить, если у него появляется идея-фикс, особенно если эта идея — часть его самотерапии. Опасения вовсе не обнаружить здесь Баки самым натуральным образом мутируют в страх, чем ближе Сэм подъезжает. Этот засранец не отвечал ни на смс, ни на звонки — снова — уже несколько дней, а пацаны, между прочим, успели по нему соскучиться. Соскучилась Сара. Сэм, вообще-то, тоже скучает. И понимает, что, наверное, всё-таки перегнул палку в их последнюю встречу, сам того не желая. Впрочем, уязвлённым Баки и близко не выглядит, когда машет ему с мостков, босой, в подкатанных джинсах и майке — понимание, что он больше не прячет протез, где бы ни находился, бьёт Сэма в поддых, но как-то приятно так бьёт. Кажется, по-человечески это называется бабочками в животе. — Тушить свет? — вместо приветствия интересуется Сэм, старательно бабочек игнорируя. — Чего? А, это, — Баки переводит взгляд на сигарету, зажатую большим и указательным – армейская привычка. — Оказывается, не всё так плохо, как я помню. Ты присаживайся, чувствуй себя как дома. Сэм устраивается рядом по-турецки, чтобы не мочить кроссовки. Мостки не трещат под весом двух с половиной человек и ещё пахнут свежей древесиной; он уверен, что знает, кого за это благодарить. Пока лёгкий ветер подёргивает воду рябью, а Баки деликатно дымит в сторону и не спешит объяснять себя, Сэм на секунду забывает, зачем вообще приехал. Он теперь не уверен, что знает, зачем приехал. Убедиться, что Баки в порядке? Извиниться? Сказать, что Баки важен и нужен? Если это так, Сэм где-то явно лажает, психолог в нём просыпается очень невовремя, разрушая идиллию: — Это жестоко, ты в курсе? — Ты о чём? — О Саре. Баки немедленно сникает: — Точно, мы ещё не закончили. — Ты поэтому решил самоустраниться? — Так будет лучше. — Для кого? — Сэм не планировал учинять допрос, но это очень на него похоже. Чтобы как-то сгладить эффект, он успокаивающе накрывает ладонью твёрдое бионическое плечо: — Бак, послушай, я не пытаюсь защитить Сару от тебя. Я пытаюсь защитить её уже разбитое однажды и с трудом склеенное сердце. Мы всегда рады тебя видеть, просто... если не чувствуешь себя готовым зайти дальше всех этих многозначительных взглядов, сладких улыбок и позёрских перестановок тяжелой мебели — прекращай дразнить, потому что рано или поздно Сара на это клюнет. У неё слабость к белым засранцам с грустными глазами. — Надеялся, что у вас это семейное, — бормочет Баки, закусывая фильтр с такой силой, что сигарета чуть не ломается. Сэм по инерции переспрашивает: — Что? — Что? — эхом повторяет Баки. Какое-то время они смотрят друг на друга, пока картина мира Сэма дополняется новыми деталями в свете этого библейского откровения. Оно снисходит на него постепенно, привнося ясность и расставляя всё по своим местам, прямо как Баки тяжелую мебель после ремонта. Шаг за шагом до Сэма доходит, ради кого всё это позёрство было, кому на самом деле предназначался каждый жест и каждый взгляд Джеймса Бьюкенена Барнса. Джеймс Бьюкенен Барнс, похоже, испытывает какие-то свои откровения, потому что в его взгляде бегущей строкой читается «Боже, мне так жаль». — Это и правда было... жестоко, — севшим голосом признаёт Баки. — Сара заслуживает лучшего. Я не думал… — Ещё бы, ты вообще редко когда думаешь, — с идиотической улыбкой перебивает Сэм, осенённый благословением божиим и просветлённый. Для подозрений не осталось места. — Как и я, в принципе. — До меня тебе как до Батон-Руж пешком. — То есть не слишком далеко. — Уилсон, что за нахрен происходит? — Баки всё-таки не выдерживает, глядя на него дикими глазами, в которых теперь читается откровенная паника. — Расслабься, чувак, — утешает Сэм, притягивая его за плечи в полуобъятие, — я просто рад, что мы друг друга поняли. И что, ну, знаешь, легендарный сердцеед Барнс снова в обойме. — Сердцеед. — Ага. Ловелас. — Казанова, скажи ещё. — Дон Жуан. — Ты издеваешься? — Нет, у нас это действительно семейное. Сигарета, кстати, дотлела. Баки подрагивающей рукой тушит окурок о металлическое запястье, после чего, как приличный человек, отправляет его в пачку. Спрашивает, поднимая всё такие же дикие глаза, в которых на этот раз читается один вопрос: — Можно? Сэм без понятия, о чём речь, но Баки можно всё, и он из всех опций выбирает обнять до хруста ребёр — Сэм не уверен, что хрустнули именно рёбра, но ради поэтики пусть будут они. — Ты похож на мишку Тедди, — выносит вердикт Баки куда-то ему в изгиб шеи. — Барнс, ты ужасен, — счастливо объявляет Сэм, сцепляя руки у него на спине. — Знаю, Уилсон. Знаю. Кроссовки всё же пали смертью храбрых.