Решение далось тяжело

- Тогда ты будешь смотреть, как я умираю! В зелёных хищных глазах блеснуло что-то непознанное, безумное. Ольга рывком прильнула к мужу и преподнесла свой роковой поцелуй. Нож со скрипом вошёл в грудь, и алая кровь полилась по белоснежной коже. Вода тут же окрасилась в багряно-красный, а уже остывшая ванна вновь наполнилась обжигающим теплом. - Оля! - едва смог вымолвить оторопевший Жан. Губы Ольги задрожали, а глаза закатились. Она откинулась назад, и из груди вырвался последний стон. Он знал, что это произойдет, давно подозревал и боялся, что жена наложит на себя руки, лишь бы маркиз обратил ее, лишь бы они всегда были вместе! *** Метель убаюкивающе пела за окном поместья господ Дешам. Раннее утро пряталось в февральских сумерках. За пригорком рдел яркий рассвет, характерный для этого времени года, опасливо посылая первые свои лучи на Смоленск. Лиловый свет струился по комнате на втором этаже. Эта комната имела какую-то неведомую притягательную магию. Она была роскошной, вычурной благодаря преобладающему в ней красному цвету и богатым вазам, расставленных то тут, то там, однако, на редкость уютной. Каждое утро сия спальня укрывала в себе на пару часов спрятавшихся от мира влюбленных, каждый день подвергавшихся гонениям. После венчания молодых вся смоленщина только и судачила о мезальянсе. Капиталом небезызвестной графини Воронцовой отныне распоряжался пришелец из Франции. Причем слухи о его странностях распространялись быстрее, чем новости о повышении цен. Поговаривали, что для него в поместье не готовится кушанье, питается он исключительно особым сортом вина изредка закусывая чему-нибудь пресным. Некоторые утверждали, что маркиз Дешам остается верен проклятым французишкам и взял в жены русскую графью, чтобы западный город под себя потом поджать и лягушатников дождаться. А там уж и снова войну развяжут... Кроме того из усадьбы потянулись слухи, что по ночам Его Светлость отсутствует... Однако сколько бы в этом доме не меняли прислугу, сколько штатов горничных и лакеев не было уволено без рекомендаций за сплетни и словоблудие, эта пара в обществе все равно считалась странной, хоть, как признавали, эффектной. Первым из объятий крепкого сна вышел глава семьи, вынужденный непреложным обязательством врачевать на земле смоленской во имя граждан русских. Сие обещание он дал Святославу Вернидубовичу Кривичу, местному, как он сам себя величал, общественному благодетелю, к слову при весьма странных обстоятельствах (а именно с пущенными в маркиза вилами тем же Святославом Вернидубовичем). Тогда, в 1812, Кривич вынудил перейти француза на сторону России и взамен на врачебную помощь сначала раненым на поле боя, а после и гражданскими, обещал помочь освоиться в его новой непростой жизни. С той знаменательной встречи прошел уж не один год, но в голове Жана все так же четко стояли вопросы, которым, возможно, суждено остаться без ответов. Он спрашивал себя: «Как старик вообще узнал про меня? Почему именно меня, le médecin ordinaire (обыкновенного врача), не уступающего моим коллегам по профессионализму и характеру, решил он проклясть? » Дешам часто размышлял о природе своего существа, ужасного и совершенно противоестественного. Он не мог понять, благодарить ли судьбу за то, кем он стал. Прошла лишь четверть века в его новом обличие, прекрасная и ужасная en même temps. Самым тяжелым был сам период адаптации к новой среде и языку. На это ушло последние десять лет, и то до сих пор не до конца искоренило акцент урожденного парижанина. Ныне от того завидного жениха, жантильного и не лишенного кокетства молодого человека, кружащегося в роскошных бальных залах самых престижных домов Парижа осталось лишь напоминание в виде иного произношения гласных звуков русского языка. Более того, образ жизни мужчины тоже потерпел изменения. Как, например, присущая ему потребность пить кровь. Ведь именно таким монстром он стал. Холодным, страшным, двуликим - вампиром. Он отвергал свою истинную личину, не мог принят ее, вынести. Однако в его темной душе было место свету, теплому и нежному. Этот огонек наполнял его мир смыслом, значимостью, он жил с ним и для него. -Mon amour, malheureusement, je dois te quitter, (Любовь моя, к сожалению, я должен тебя покинуть.) - Жан прижался к щеке любимой и поцеловал ее. - Allez-y et ne volez pas mes dernières minutes de sommeil, mon cher, (Ну так идите и не крадите последние минуты моего сна.) - играючи произнесла она, и одарив мужа возможностью любоваться ее улыбкой, родной и оттого любимой. Жан присел на кровати и стал гладить жену по голове. Он бережно проводил рукой по жемчужным спутанным локонам, как по самому дорогому сокровищу. - Когда ты вернешься?- все еще не открывая глаз, поинтересовалась Ольга. - Не заставлю себя ждать после четырех, если не случится чего. Еще один раз поцеловавши жену, Жан-Клод поднялся из кровати и отправился навстречу метели. В светлой передней его встретил старый извозчик. Тот, заведомо зная ответ, пожалуй, лишь из вежливости спросил хозяина, "понадобятся ли Его Светлости в это утро его услуги". Но Дешам никогда не использовал повозку, отдавая предпочтение пешей прогулке в любую погоду. Да и кучер, являясь патриотом и в целом человеком старой гвардии, предвзято относился к заморскому маркизу. Путь предстоял неблизкий. Уединенное поместье господ Дешам находилось в паре километров от города, полностью отвечая требованиям обоих супругов. Жану было только на руку укромное место без лишней шумихи и "curieux russes" (любопытных русских), а Ольге же в свою очередь была приятна романтика лесного пейзажа. Небо посветлело на пару тонов, однако ни луны, ни солнца было не разглядеть за тяжелыми тучами. Мокрый снег хрустел под ногами, а мороз щипал лицо. Перед глазами - белая завеса. Жан-Клод прорывался сквозь пелену быстрыми размашистыми шагами, однако его тонкая фигура в светлом одеянии почти терялась в снегах. Его ум был полон совершенно иррациональными думами. Они мелькали в голове так быстро, что просто заволакивали разум, и быть может, метели мужчина не замечал вовсе? Этим утром до сего уверенного в себе врача и к тому же бессмертного порождения посетило чуждое вот уже не первый год чувство - тревога. И самыми нелепыми были бессмысленность и необоснованность. Наконец показался первый фонарь. Он, будто маяк на бескрайних просторах моря, указывал путь. Само его появление означало близость к центру провинциального города. Жан поравнялся с этим деревянным столбом и поднял глаза. В теплом свете керосиновой лампы мелькали колючие снежинки. Они кружились в беспокойной мазурке, завораживая своего зрителя. Жан-Клод не любил русскую зиму, ведь она была так не похожа на ту, которую он наблюдал на протяжении всей жизни. Как бы там ни было, то, во что превратилось его существование нельзя было назвать биологической жизнью. Маркиз Жан-Клод Дешам умер незадолго до конца Отечественной войны, 2 декабря 1812 года. Именно это ужасное время года отняло у него прошлое. Сегодняшнее утро и впрямь было необычным. Такие унылые мысли давно не посещали Жана, ведь он смирился и более того, наверняка знал, что бы в мире не случалось, непременно придет весна, а за ней лето - пора, подарившая ему смысл терпеть зиму с присущими ей промозглостью и темнотой. В первый день июня родилась его Оленька, живая и яркая, его надежда и отрада, спутник и партнер. Будучи бывалым ловеласом в молодые годы, он видел разные породы женщин, ему встречались и взбалмошные и покладистые, беспросветно скромные, даже загнанные и "без царя в голове". Но ту, что он встретил последней была иной. Ольга Воронцова невообразима! Для чужих она могла быть без преувеличения кем угодно: В юности пред каждым смазливым родовитым пареньком она представала в роли наивной кокетки, как бы случайно дотрагивавшейся до его руки за обедом и, в любви, одаривавшей своего кавалера пером из ее веера; после насильной женитьбы с графом Воронцовым Ольга приобрела аристократическую сдержанность и модную по тому времени способность наипрестойнешим образом падать в обморок при любом удобном случае. Хотя, именно в то время в девушке зародилась язвительность и обида на весь мир. Для своего первого мужа, (хвала Небесам быстро оставившего Ольгу наедине с его состоянием), sa doucette (его милая), была послушной и кроткой, даже чересчур тихой и от того загадочной. А повстречав Жана, она стала его Олей, отдельной личностью, знакомой только ему одному, наконец лишённой притворства. Отныне, уйдя из театра и выйдя из возраста дамы на выданье, она перестала менять маски и была исключительно настоящей. Она любила Жана за подарившую им эту великую благость. Дешам же любил и почитал жену за ее саму. Они наполняли друг друга жизнью и чем-то истинным, настоящим. Вот за что можно было поблагодарить Кривича. Дай он умереть французскому доктору на поле битвы, Жан не встретил бы Ольгу. Мостовая приветствовала доктора Дешама безмолвием. Бродячие собаки перебегали улицу в поисках еды, а метель все выла, выла... Желтое здание больницы виднелось в конце улицы. Начался ещё один рабочий день, полный ругани стариков, которым не докажешь погрешности народной медицины, похотливых взглядов медсестер и бесконечной бумажной волокиты.