цветные диафильмы

      леву самого всего выворачивает все нелепые три года. и не хуже, чем валеру при виде него.       лева, только сойдя с теплохода, уже чувствует ноющую тоску в груди и держится, чтобы не обернуться назад. лева болезненно стискивает зубы, до крови прикусывает язык и старается не плакать. но это несправедливо — разве лева когда-либо показывал валере что-то большее или худшее, чем простое желание быть другом? чтобы валера ему доверял и не смотрел волком.       это несправедливо — потому что слишком больно.       лева не спрашивает ни адреса, ни номера, выпуская из рук последние связи с этим мальчиком. валера испаряется, исчезает, как будто его и не было. как будто лева себе все сам придумал — сам создал свою храбрую мечту в белой рубашке и стеклянных очках и сам оказался ей верен.       так, как никому не был.       лагунов застревает в груди, прочно зацепляется. его оттуда никаким огнем не выгнать, и святая вода вместе с обрядами экзорцизма бессильна. лагунов, конечно, что-то выше, чем все остальные люди. лагунов — что-то лучше и, наверное, недостижимее.       валера напоминает звезды на бесконечном небосводе. на него можно смотреть, его можно любить и им восхищаться, но никогда не достать. и все обещания и уверения, что, стоит только захотеть — можно в космос улететь, бессмысленны и лживы. валера близок такой же звездной сергушиной и даже корзухину — но леве до валеры, как союзу до коммунизма, — не судьба.       валерин образ в груди горит алым пламенем и выжигает в леве все попытки избавиться от этой привязанности.       лева закрывает глаза и на сетчатке выжжен лагунов — улыбающийся и радостный, дарящий ему свои солнечные дни. такой лагунов, который только и существует в левиной голове. настоящий валера ни за что бы не отдал ему и секунды.       лева мучается от бесконечной боли и усталости. лева ничего не может — ни найти валеру, ни жить, как нормальный человек. леве уже футбол не нужен, не нужна команда, должность капитана. лева погрязает в мыслях и идет на поводу у сердца, когда едет сначала на автобусе, а потом стирает ноги в кровь, прокладывая себе путь к железным воротам.       на них висит замок — скорее для виду, чем для прямой своей задачи. лева быстро оказывается по ту сторону ограждения и ступает по давно нетоптанной дорожке. лева задыхается, когда перед глазами возникает не то забытое, а яркое лето восьмидесятого, смех и сплошное счастье.       лева понимает, что лагунова здесь нет. лева находит бабу нюру.       она-то и рассказывает обо всем, что произошло и что стерлось из памяти, и лева снова тонет и не может выплыть.       сны прошибают, как током. в которых лева загрыз доктора до смерти, в которых на языке остался железный привкус и тягучая алая жидкость. дышать невозможно. голова трещит и раскалывается, пока от левиной души отпадают крупицы.       лева смотрит на носатова издалека и не решается подойти. у того по всему лицу шрамы — настолько глубокие, что кажутся вспухшими венами.       глупые попытки жить в отрицании исчезают выстрелом чужих слов.       лева убегает из бывшего лагеря так быстро, как может, и останавливается только возле остановки. по лицу размазывается противная соленая влага, и он чувствует, как начинают болеть глаза. горло разрывают рыдания. лева давится ими, пока едет один-одинешенек обратно, и тишина выступает злейшим врагом.       лева утопает в ненависти к себе, в ужасе и разбивает дома зеркало, когда возвращается. у левы по руке течет кровь, бежит к запястью и капает на пол, и лева только завороженно смотрит в невозможности вытереть.       лева закрывает глаза, стискивая зубы, и думает, как плохо, что родители в соседней комнате, потому что крик рвется из глубин, оседая противной горечью во рту. лева случайно прокусывает палец — капля попадает на язык, и в следующую секунду лева склоняется над унитазом.       впервые в своей жизни он не знает, что делать дальше. и кто он вообще такой.       кошмары снятся чаще обычного. просыпаться в десять раз отвратительнее, чем год до этого. леву не спасает даже валерин размытый образ и тяга в груди. он не может спать ночами, не может бодрствовать — не может существовать. леве хочется удушить себя подушкой, и, может быть, тогда наконец-то станет легче.       лева сбегает с последних уроков в пятницу и снова уезжает в сторону «буревестника». в этот раз путь кажется длиннее, полтора часа тянутся годом, а шуршание листьев действует на нервы.       когда лева видит носатова второй раз, от него, должно быть, разит одним сплошным отчаянием.       — ничего, лев, — говорит ему валентин сергеевич, закуривая. — прорвемся.       леву, заядлого спортсмена, не раздражают даже сигареты. лева думает, что в нем что-то точно сломалось.       и соглашается.       соглашается готовить яд для истребления, заряжать арбалет и доставать цепи. лева соглашается поступать с вампирами, как со зверьми, в надежде перестать так сильно ненавидеть себя.       он же вот — работает на благо общества! он же их спасает! он обязательно исправится! все получится! получится! получится!       лева не может перестать кусать кожу предплечий до следов, пытаясь избавиться так от той боли, что засела глубоко в голове, и начинает носить кофты только с длинным рукавом.       лева снова возвращается к мыслям о валере.       новая линия протягивается к лагунову и соединяет их на одном пути. точнее лева просто идет за ним, когда валера о хлопове не думает, не вспоминает, по нему не тоскует. валера, оказывается, вампир. а лева теперь — охотник на таких, как он. лева обещает себе, что обязательно дойдет до валеры.       день за днем лева вспоминает все лучше. сны — теперь его часть: где он людей кусает, своих товарищей, идет на поводу у желания выпить крови-крови-крови, услужить своему богу. желание отдает зудом по всему телу и навязчивыми мыслями. кофты с рукавом заканчиваются, и у левы уже кровоточат руки от постоянных стирок.       в этих снах он умирает каждый раз — каждый раз бьется в лихорадке и давит крик пуховой подушкой, иначе все вокруг услышат. иначе все вокруг узнают, кто он такой.       лева давится своими снами и тоской по валере, которая проникает под тонкую кожу и отравляет организм. необходимость быть возле валеры, в конце концов, оказывается сильнее отвращения к самому себе. возможно, этому помогает усталость и желание изменить хоть что-то, избавиться от толики той мерзости, что вспыхивает разом в теле при взгляде в зеркало. лева привыкает к тьме внутри себя и чувствует, как впервые просыпается не таким разбитым от очередных картинок.       потому что в этих цветных диафильмах они повстречались с солнечным валерой — протягивающим руку, чтобы закрепить уговор, улыбающимся, ведь кто-то оценил его познания и встал на его защиту. в цветных диафильмах лева иногда счастливее, чем в реальной жизни, и внезапно они становятся его причиной бороться дальше.       — знаешь, кто наша новая цель? — спрашивает его носатов в один из теплых дней. за окном — догорающий закат, в груди — больная пустота. леве безразлично, кто. лева поднимает взгляд. — наш старый знакомый. лагунов.       «лагунов» повисает в громкой тишине, орет ультразвуком в ухе. у левы сердце падает вниз и подступает обратно к горлу. лева ошибается с пропорциями раствора.       — вы знаете, как на него выйти? — только спрашивает он и сам удивляется, как ровно звучит его голос. а внутри ничего не спокойно — из пепла возрождается феникс его чувств.       носатов хмыкает и, не оборачиваясь, расстреливает леву двумя словами.       — всегда знал.       это несправедливо — он три года мечтал о том, чтобы снова увидеть валеру, услышать его голос и попробовать сначала, три года лелеял надежду, что все обязательно сложится, чтобы в итоге быть тем, кто валеру погубит.       у левы от этой мысли реакция такая же, как теперь на упоминание крови. леву тошнит, и поэтому он снова прикусывает предплечье. становится на долю легче.       новый шрам расцветает на коже новой высотой.       лева не верит, когда идет по коридорам школы и утопает в осознании, что здесь же бывает и валера. что не на таких они и далеких друг от друга планетах, что между ними не вселенная, а, наверное, пару световых лет. лева не верит, когда валера оказывается под сетью со стальными шариками, и не верит, когда слышит мерзкое шипение.       лева не верит, что это все его рук дело. лева глотает желание поменяться с лагуновым местами и поскорее уже сгореть. хоть бы ожоги оказались несовместимыми с жизнью — жить такневыносимо.       лева впервые за два года вдыхает — вдыхает существование валеры. чувствует, как внутри все снова заливает теплом — это ощущение всегда приходит по утрам, если ночью он видится с лагуновым. лева не может отвести глаз, впиваясь взглядом в валерину бледную кожу и заклеенные скотчем очки, вздувшиеся вены и краснеющие ожоги.       — вон, видишь, как его от дурной крови трясет? — невозмутимо произносит валентин сергеевич, и лева чувствует, как рассыпается на мелкие осколки.       носатов безразлично использует его как проверку на наличие серповской крови и оказывается прав — только правда эта у левы остается гематомами по всему телу и убитой мечтой на воссоединение. фантомные левины крылья обрубают без обезболивающего и предупреждения.       может быть, он заслужил пытку. как долго еще ее терпеть?       валеру всего выворачивает и трясет хуже, чем леву три года назад. когда он умирал.       лева умирает еще раз. и думает, что даже во второй раз это больно.       мир жесток и безнадежен. мечтать — вредно. любить — противопоказано.              может, он напишет свою библию и его расстреляют за веру не в светлое коммунистическое будущее, а в какого-то школьника-вампира, из-за которого лева страдает чаще, чем ест.       валера к нему ожидаемо не подходит. теперь ожидаемо.       лева боится рядом с ним дышать. и жить вообще — как будто не заслужил. как будто виноват, что тогда попался на удочку стратилата, виноват, что физически лагунову противен. лева прогоняет слезы из уголков глаз и говорит себе, что справится, что, раз уж на то пошло, никто ему не обещал, что валера будет ему рад.       леве тоскливо до жути. тоскливее, чем во все предыдущие дни и даже в самые худшие, когда хотелось задохнуться собственной слюной.       все пропадет из поля зрения, уходит на периферию, а в центре — только лагунов. повзрослевший и еще более хмурый, пустой и без единого намека на что-то хорошее. лева думает, что хоть что-то у них общее — мучительный след олимпийской смены. бесконечное клеймо.       лева чувствует к нему все то же, и даже свежий волчий взгляд его не отталкивает. привязанность к валере — его часть. от нее лева ни за что не откажется.       возникает рита.       он смотрит, как эта девчонка бросается к валере, какими глазами на него смотрит, и леву прошибает такой сильной и яркой волной, что мгновенно хочется исчезнуть навсегда. рита валере не противна. рите валера рад, за риту валера волнуется, за ритой валера бросается. рита валере, наверное, нужна.       это несправедливо. и это так жестоко по отношению к нему — лева всей своей душой мечтает оказаться для валеры близким человеком, другом, просто чтобы иметь возможность позвонить ему днем и спросить как дела, потому что одному невыносимо, потому что без валеры — плохо. лева дарит валере свое сердце анонимно, и лагунов не замечает и коробки. лагунов на него смотрит так же затравленно, как три года назад, и лева думает, что лучше бы он тогда сдох.       лева разбиться сильнее не может. отец глеб дарит валере оберег против дурной крови, и дрожь из тела парня уходит.       отец глеб дарит и леве — новую надежду. как будто после смерти что-то есть.       лева сломлен и убит, но, когда пиявца уносят внутрь и хлопов впервые так долго и так пронзительно смотрит на валеру, чувствует себя живым. настоящим. самим собой.       и валера впервые смотрит в ответ — как на человека. не на зверя, не на тварь, не на угрозу. лева чувствует мурашки по спине и забытый восторг.       — здорово, валер, — глупо протягивает он руку.       чужие пальцы соприкасаются с его тонкой израненной кожей и пускают по ней панацею.       лева мог бы подумать, что спит, но сны никогда не были такими хорошими — ни в одном из них валера так крепко не держал его ладонь.       леве кажется, что все не зря.       — пройдемся? — неловко предлагает он, косит глаза на риту и предполагает, что валера, наверное, откажется, но уже в следующую секунду слышит противоположное.       — идем.       в одном слове лева находит океан надежды и вселенную путеводных звезд. в одном слове лева тонет и им же спасается. валера действует на него не хуже самых сильных антибиотиков, и лева уверен, что точно болен.       как им можно не болеть? как можно вообще забыть об этом совершенно удивительном мальчике, который за других переживает больше, чем за себя? который спасает весь лагерь, но приносит себя в жертву?       вот и лева не знает. сдается в его власть в ту же секунду, что отходит от дурмана.       возможно, его бог умер в пищеблоке, но лева меняет веру. верить в валеру лучше, чем дышать чужим желанием обладать.       — я же всегда хотел стать твоим другом. по-настоящему.       слова слетают с губ откровением и срывают пластырь с заклеенных ран. лева готов доверить валере все свои секреты и сознаться во всех страшных грехах, если ему будет это нужно. валера не обещает ему вселенные и планеты, не обещает полеты на луну и прогулки по воде. валера обещает ему постараться.       с этим он справится. он валеру ни за что не предаст — только пусть тот будет рядом.       — потому что я стану тем, кого вы будете искать.       валера обреченно признается в своем страхе, а лева уже знает, что ответит. лева представлял это перед сном так часто, что давно сбился со счета, но это теперь и не важно.       происходит точка невозврата. лева мог бы и навечно остаться только в этом моменте и проживать его сначала, пока не сойдет с ума. сойти с ума здесь намного лучше, чем в запертой ванной.       — не станешь, — уверенно, но так легко произносит он. лева снова чувствует себя двенадцатилетним капитаном отрядной футбольной команды, и это ощущение похоже на возвращение домой. в тот дом, что отдавал теплом и свежим медом, летним солнцем и золотыми колосьями. — мы справимся. я тебе помогу.       валера не поправляет «мы», не кричит и совсем не злится. валера улыбается ему мягко, впервые за все время, и у левы все сжимается до крохотных размеров. лева тоже улыбается и мечтает наблюдать такого лагунова всегда — не идет ему этот отпечаток времени, людей и обстоятельств.       люди только убивают. время не лечит. обстоятельства сковывают.       лева смотрит на убитого жизнью валеру и понимает, что болит. у левы за валеру всегда болит — и за взгляды эти несчастные, и за погибшую возлюбленную, и за вечную безнадежную борьбу. потому что валера в свою победу не верит. но ничего — лева полон решимости за них двоих.       то ли вселенная отдает ему награду за все мучения и потраченные на содранное от рыданий горло ночи, то ли лева не знает — но столько надежды в нем не было никогда.       лева привязан к валере магнитным притяжением и бесконечной нуждой. не в любви, не в касаниях, не во взглядах — просто в самом валере, в его существовании. в его нахождении поблизости.       лева больше не бежит за образом, за запахом — лева бежит за валериной спиной и молчаливо обещает подстраховать. лева прыгнет под пули, но валерину спину прикроет — и пусть она просвистит хоть в самое сердце, там давно ничего нет — все лагунов забрал.       возвращаться в пионерлагерь с валерой как замкнуть круг. закончить там, где начали.       лева только потом понимает, что эти земли снова хотят у него валеру забрать. и это несправедливо.       когда валера бросается за стратилатом и говорит бежать, лева с места не двигается: нет такой команды — бросать хозяина. левка — пес. преданный и храбрый, верный и смелый. левка за валеру загрызет любого.       валера исчезает, и леве с остальными остается только бежать. лева постоянно оборачивается и чувствует, как ком в груди снова давит на легкие. он снова не видит лагунова.       так же нельзя! ну какого черта он всегда на шаг позади судьбы?       былое ощущение возвращается: валеры рядом нет. и оно душит, как все три года, перекрывает путь к кислороду. оно такое невыносимо мерзкое, что леву тошнит.       лева постоянно озирается и ничего не может с собой поделать. лева прячет в карманах подрагивающие руки и, даже когда они бегут от собак, прячутся в корпусе и держат арбалет наготове, думает только о валере, который где-то там — в мире, но не с ним. и ничто не страшно — ни собаки, ни вампиры, ни даже смерть. страшно — потерять валеру.       но потом становится лучше. лева из корпуса выходит не на звук, а по зову. как будто кто-то там нажал кнопку, по которой лева тут же должен прибежать. лева знает: только с одним человеком у него такая связь.       лева рад видеть валеру целым.       леву отпускает, когда лагунов оказывается напротив них, бабы нюры и такой решительный говорит, что им нужно к отцу павлу. лева с ним безмолвно соглашается и разве что не становится между ним и другими — чтобы стать живым щитом и не дать никому валеру обидеть.       у левы это в инстинктах заложено — защищать.       лева следует прямо за валерой, когда они заходят, чтобы рассесться на разговор, но застревает на пороге. лева не может себя перебороть и сесть возле валеры, не может перебороть и даже встать. привычно шлепает за валентином сергеичем, его протеже, и пытается не сорваться.       срывается — но незаметно для остальных. срывается, глотая каждый звук валериного голоса, каждую глубокую интонацию, отпечатывает ее у себя в голове и закрывает на все замки. запоминает, чтобы потом слушать как радио, как колыбельную.       баба нюра артачится. валера для нее — сплошное зло, воплощение ночных кошмаров, главная угроза тому, что она хранила и оберегала. леве хочется с ней спорить, потому что валера на самом деле — это самое лучшее, что в его жизни есть и было, это все мечты и трогательная надежда на спасение. лева без валеры больше не сможет.       лагунов вдруг смотрит на него. мучительно, но почему-то приятно.       лева соглашается покормить собак, пользуясь шансом уйти из забитой недоверием комнаты. лева разбрасывает мясо, глядит на обгладывающих кости животных и замирает в восторге, когда слышит шелест листьев под чужими шагами.       валера выходит за ним. подле него нет ни приставучий риты, ни хорошего, но ненужного сейчас игоря — лева думает, чем он такое заслужил.       — не хочешь сходить прогуляться? не был тут ни разу за три года. хочу посмотреть, что от того лета осталось, — негромко предлагает валера.       может быть, лева валере тоже нужен.       — ты, наверное, не знаешь, как я стратилатом стал.       лева вздрагивает, когда валера заговаривает впервые за десять минут. молчать с ним уютно — потому что они как будто и молчат о чем-то. не просто так. лева связи с лагуновым может почти коснуться рукой.       — в последний день, когда все были на прощальном концерте, мы с игорем план придумали: он отвлекает вас… — лева дергается. валера вдруг резко смотрит на него, и лева впервые видит живую эмоцию под линзами очков. — извини.       — все нормально. так и есть, — лева сглатывает, — я был одним из них.       — все равно извини, — сбивчиво говорит валера и отворачивается. леве тепло. — в общем, игорь должен был отвлечь всех пиявцев на пароходе и увезти, а я — запереть серпа в пищеблоке.       имя серп отдает неволей и противной лестью. имя серп отзывается страхом в груди и бурлящей во рту кровью. лева напрягается, но отчаянно пытается это скрыть.       леве не хочется слышать несчастливый финал этой истории.       — я не смог, — рвано вздыхает валера. — там была анастасийка. он бы ее забрал в первую луну. я… я попросил его крови. и он ее отдал.       у левы за валеру снова болит.       они идут так долго, что на улице темнеет. горят только олимпийские кольца и, наверное, их сердца. лева надеется, что да.       — знаешь, валер, я б не смог, как ты.       лева видит в валере что-то большее и лучшее, чем сам хлопов и любой другой человек. дело не в вампиризме или его особенностях — просто лагунов такой. другой совсем, уникальный, непохожий.       лева впервые думает, что кто-то может его понять. может понять, как сильно он ненавидит себя за то, что делал, как мучительно хочется быть кем-то другим.       он рассказывает валере свой самый страшный секрет.       — мне снилось, что я три года назад делал. и самое страшное, что мне это нравилось.       лева давится словами и не может набрать в грудь воздуха. лева снова утопает в этом ощущении и словно чувствует кровь на языке, чувствует, как она поднимается вверх по организму и вот-вот выйдет через рот. лева смотрит на валеру беспомощно и цепляется, как за самое надежное в своей жизни.       — я ненавижу то, что поддался тогда. я был первый, понимаешь? первый, — лева останавливается и смотрит в упор в голубые глаза напротив. валера отвечает внимательным взглядом и вселяет спокойствие, горит сочувствием и сожалением. валера больше не смотрит на него как на монстра. лева вдыхает. — меня тошнит от крови, валер.       они признаются друг другу во многом. леве, несмотря ни на что, нравится то, кем они стали — может, не по отдельности, но вместе.       чужие люди друг другу такое не говорят. чужие люди не смотрят так. чужие люди не понимают других на таком уровне.       они друзья — лева стремился к этому всегда. они друзья — может, его предназначение теперь выполнено.       глупая рита их прерывает. рита снова мешает леве быть валере кем-то. лева разочаровывается и падает духом, закрывает глаза, чтобы тут же не закричать и избежать ножа накатывающей тоски.       они идут обратно, и валера останавливает его легким прикосновением к плечу.       — спасибо, лев, — говорит он так тепло, что леве тут же становится хорошо. лева улыбается и ловит чужие искры из глаз. — ты настоящий друг.