Нулевое притяжение

—... и когда они меня спросили, как мне их передовая разработка — шаттла, я имею в виду, а в идеале бы — чтоб кофемашины починили, — знаешь, мне уже и не хотелось ничего. Тут-то я понял, что пенсия не за горами. Только не надо этих глупостей про новую дорогущую тачку с красным салоном, клянусь, Стоун, я страшен в гневе... Земля. Центр Вселенной. Большой мир, необъятный мир, чудесный знакомый мир, угасающий перед глазами. Огромный. Всё, что мы есть, чем мы были и чем когда-либо будем. Или как там у Сагана. Провалы в памяти — дурной признак. Как и проблемы со зрением, это доктор Райан Стоун точно знала. Ни с чем не спутаешь. — «Атлантис» уже на ладан дышит, я, образно говоря, — тоже... Прости, Стоун, за черный юмор, знаю, тебе не до смеха. Вдыхай и выдыхай ровно, неглубоко, старайся не засыпать — отоспишься в шаттле. Космос вовсе не пустота. Точнее, он перестает представляться пустотой, как только пересекаешь верхнюю границу хромосферы. Чернота, к которой надо привыкнуть, чтобы разглядеть звезды, а когда разглядишь — не ослепнуть от мириадов. От Солнца. Здесь очень хорошо понимаешь, кто на самом деле в этих краях хозяин. Сейчас, когда руки уже едва шевелились, и сознание вместо протеста против неизбежного уже начинала охватывать ласковая, смертная истома, космос становился вязкой трясиной, плотно охватывающей со всех сторон, сдавливавшей, несмотря на плотный скафандр и гермошлем, виски. Веки, не подчиняясь воле — видеть, в последний раз видеть! — уходящий в небытие мир, закрывались. Тяжкий сон. Может, это просто такой кошмар? — ...а, Стоун? — Что? — собственный голос показался вовсе чужим, незнакомым. Очень хриплым. Наверное, отвратительным... — Стоун, я спрашиваю, как тебе идея секса в невесомости? — Зато кое у кого задора хватало на двоих Тяжелые веки наконец разлепились, и в глаза хлынула отчаянно-слепящая резь: наверное, она развернулась в своем наполовину неуправляемом полете лицом к Солнцу и не заметила. Черт, должно быть щиток разогрелся до заоблачного... — Ковальски?.. — Я рискую отхватить срок за харрасмент по возвращении, Стоун! Но мне действительно интересно. — С медицинской точки зрения... Голос — все такой же, со съеденными хрипотцой согласными, со свистом из легких, — не подводил, несмотря на все опасения. — С медицинской точки зрения это может представлять большую проблему, Ковальски... Понимаешь, микрогравитация играет большую роль в процессе... — Только не называй это совокуплением, ящерицы у русских замерзли — с таким-то отношением к делу! Этот мерзкий тип с двумя движками под задницей наверняка задался целью поскорее добить ее. А ведь расходовать кислород было категорически нельзя. Прямо противопоказано. Но доктор Стоун не удержалась от смешка, больше смахивавшего на сухой кашель. — Ковальски, это — как бы мы ни называли, — может быть затруднительным: партнеры скорее травмируются друг об друга, об окружающие предметы... Если вы помните физику... — Стоун, мне кажется или в вашем голосе прорезался сарказм? — Если вы, — ей пришлось сглотнуть, чуть успокаивая воспаленную сухую глотку, — помните школьный курс физики, то из-за отсутствия сопротивления воздуха и гравитации каждое поступательное движение будет сопровождаться соответствующим по импульсу возвратным. Инерция... — Док, не хотите ли вы сказать, что размышляли на эту тему во время нашей экспедиции? — Не заставляйте меня слышать сейчас в вашем исполнении оскорбленную невинность... Ему-то смеяться можно: чуть больше кислорода. Чуть больше, чем «ноль» на датчике. Черный космос обжигал — пустотой. — Стоун, у меня для тебя две новости: плохая и хорошая. Начну с хорошей: мы почти выровнялись с наклоном орбиты шаттла и уже в пределах видимости. Земля — планета океанов и облаков, — плыла под ними, и было странно понимать, что там внизу — жизнь, жизнь, кипящая, бурлящая в каждой капле воды, растущая и умирающая. А здесь — только непроглядная чернота. — Стоун! Прием! Ответь мне! — Да... — Не «да», а «Прием!», господи, ну что за дисциплина у вас!.. Мало того, что вы не подчинились прямому приказу, когда я скомандовал всем в шаттл, так теперь вы так разговариваете со мной, не соблюдая ни субординации, ни... Да еще и на такие скользкие темы! Слышите, Стоун? Опустите ультрафиолетовый фильтр на щиток и ждите моей команды. Они уже готовят шлюз. Итак, осталась плохая новость: капитан Уоррен надерет нам задницы, и не думайте, что мне достанется больше, как более опытному. Соберитесь, Стоун, не раскисайте — она сурова, но отходчива, я ее знаю по позапрошлогодним «Дискавери», ах, огонь-женщина... На это Стоун уже не ответила, и в наручное зеркальце Ковальски с неудовольствием заметил, как у нее повисли руки — вдоль тела, впрочем, ненадолго, подхваченные невесомостью, они поднялись, в то время, как тяжелая голова в гермошлеме клонилась все ниже. Кажется, тут байки уже не спасут: доктор Стоун потеряла сознание.

***

— ...а потом ты просто вырубилась. В ушах не звенит? Нет, не отвечай, Стоун, подождем еще немного. Да, лучше пока помолчать, да и глаза подержать прикрытыми — от яркого света немедленно начинала кружиться голова. И подташнивать. С этим мерзким привкусом соли или металла во рту. Все еще — ощущение черного, пустого космоса, затягивающего ее куда-то прочь от жизни. Ее персональный горизонт событий. Голос Ковальски и в самом деле пробивался сквозь басистый звон — выравнивалось давление барабанных перепонок. Но было кое-что неотложное, срочное... — Русские... Сбили свой спутник... Как же осколки? Они вновь нас настигнут? — Боже, Стоун, ну и голос у вас... Почему русские, почему сбили? Да о чем я, в общем, спрашиваю, вы же приложились головой о кислородное голодание, даже странно, что у вас такая бедная фантазия по выходе из вынужденного анабиоза. Ее чуть перевернули, проверяя крепления фиксирующего ремня — странно было вот так «лежать» — вертикально. Специальная конструкция больничных коек — для шаттлов многоразового использования. Русские ведь сбили свой спутник на орбите — и теперь катастрофа со связью у всего мира, сеть спутников окажется порушенной, а облако осколков начнет расти в геометрической прогрессии — во всех направлениях... Ковальски поморщился. — Жаль, привязать вас можно, а вот заткнуть — уже насилие. Я знаю способ, но вы вряд ли настолько хорошо себя чувствуете, чтобы дать мне осознанное согласие. Повторю: никто и никакие спутники не сбивал, ясно вам? Увидел, как она кивнула — в ответ, что понимает. — Слушаете? Так вот, столкновение нашего и русского спутников, конечно, большая небрежность и нештатная ситуация... Все, как вы и говорили о сексе в космосе: неудачное движение — и вот печальный результат. Опасливо оглянувшись на шлюз госпитальной камеры, Ковальски продолжил: — Капитан Уоррен говорит, что Центр уже знает о порядка шестиста мелких и крупных осколках — тот, который вас так напугал и чуть не отправил меня на тот свет, пока я гонялся за вами по окрестностям, один из самых массивных. И нет, они нас не настигнут вновь — нет условий для разгона до таких скоростей. Телескоп тоже в порядке, Шарифф докручивает за вас гайки — не благодарите, он сам вызвался. В круглый просвет иллюминатора вплыл белый край подернутой облаками Земли. Горло мучительно сжалось. Воды. Немедленно. Видимо, страдальческий взгляд Стоун навел Ковальски на определенные мысли. Величаво, как лебедь, проплыв мимо больничной «койки», он ловко выудил откуда-то из боковых карманов маленький питьевой резервуар и поднес трубку ко рту доктора Стоун. — Вот так. Не спешите. Конечно, она поторопилась. Закашлялась, а круглые водяные сферы разных диаметров, выскользнувшие из трубки-поилки, некоторое время поплавали приблизительно на уровне лица Стоун, собираясь в шар диаметром в пару дюймов. В прозрачной сфере причудливо отразились и иллюминатор с белесым контуром круто изогнутого горизонта далекой Земли, и внутренности госпитальной капсулы, и лица людей. Коммутатор зашипел, пиликнул, и с командного пункта раздался голос капитана Уоррен: — Доктор Стоун? Как вы себя чувствуете? Прежде, чем Ковальски успел открыть рот и предварить ответ о самочувствии коллеги еще парой каких-нибудь баек, Стоун торопливо подтвердила, что она в порядке. К сожалению, успеть раньше — не значило не услышать ценного мнения Мэтта Ковальски вообще. — Она в таком себе порядке, кэп. Не верьте, если она станет говорить, что готова к выходу в открытый космос — это есть чистая неправда. Вы бы слышали, что она мне только что задвигала про русских и сбитый спутник... — Ковальски, — голос капитана Уоррен, впрочем, тоже желанием послушать всю эпопею не отличался. — Мне достаточно того, что я слышала вас на обратном пути до шаттла. Пожалуйста, оставьте доктора Стоун в покое — ей бы немного поспать. А вас жду на мостике — у нас есть что обсудить.

***

Рассветы на орбитальных станциях можно наблюдать несколько раз в день — и какие тут мысли о сексе? Гормональный фон, циркадные ритмы — все сбивается к чертовой матери, только несносный язык Мэтта Ковальски функционирует как РИТЭГ, и не скисает же в нем его немного желчное чувство юмора... Отлично. Значит, доктор Райан Стоун оказалась в живых каким-то чудом и стараниями опытного Ковальски — и снова может смотреть в иллюминатор из относительно безопасного шаттла на бездонную ночь вокруг. Удивительное чувство. Раньше, до всего этого, Стоун чувствовала, что ей не хватает амбиций, умений, прилежания и навыка работы с тренажерами. Медицинское оборудование, установленное на «Хаббл», были их совместной с Элисон Райнхард разработкой, но уж Элисон-то умела себя показать... Улыбчивая доктор Райнхард всегда и везде ненавязчиво перенимала инициативу, всегда знала, как лучше — потому что это Элисон. С другой стороны, нужно отдать ей должное — доктор Райнхард умела поддержать, и, когда несчастье настигло маленькую семью Стоун, именно она оказалась рядом. Просто потому что она — Элисон. Райан Стоун улыбнулась. «Давай, детка, соберись. Ты же знаешь, что никто лучше тебя не справится...» — Элисон в воспоминаниях казалась еще более решительно настроенной выпихнуть давнюю подругу и коллегу в эту орбитальную миссию. Ей-богу, если бы Элисон и Ковальски были знакомы лично прорвавшаяся плотина Гувера не угналась бы за их болтовней. Уговорить — это об Элисон... Но решение-то принимать все равно ей, Райан Стоун...Не сказать, чтобы она сожалела. По прошествии десяти дней на орбите все виделось немного по-другому: что можно было сделать лучше или вовсе не делать. Тренажеры дались ей непросто, но, в конце концов, крайне сомнительно, чтобы ей пришлось сажать шаттл в одиночку — поэтому капитан Уоррен, ознакомившись с результатами, цокнула языком и усмехнулась. — Ничего не бойся, Стоун. Меня больше интересуют твои показатели выживаемости и умения обращаться с вон той штуковиной, — Уоррен кивнула куда-то в сторону стартовой площадки, куда должны были привезти новое оборудование для орбитального телескопа. — Все там бывали. Ковальски, конечно, тебе этого не скажет, но его чуть не отчислили из летного отряда однажды. Или не однажды... Поэтому крепитесь, доктор Стоун, полетать все-таки придется. Надо думать, что ей бы пришлось куда тяжелее, если бы не поддержка опытных Уоррен и Шариффа, да и болтовня Ковальски оказалась незаменимой в первые несколько суток на орбите. Стоун сама себе казалась рыбой, выброшенной из воды на нагретый сухой песок. Как только ловила себя на этом ощущении — одиночества и отчуждения, — вспоминала уроки обширной программы тренировок и предполетной подготовки. Психологические тренинги предполагали купирование таких приступов, и Стоун хорошо понимала, когда «начинается», — и лихорадочно вспоминала, как дышать и как вести себя. Ковальски и эти ее старания не мог не прокомментировать: — Стоун, да ты сама не своя... Жаль, нечем подкрепить твои душевные силы. Ты знаешь, что на всех «Союзах» есть стратегический запас водки? Он сказал это так серьезно, что Стоун даже оглянулась на капитана Уоррен. Та, зависая вверх ногами, скорчила недовольную гримасу — но надолго ее не хватило, учитывая, что пышная рыжеватая шевелюра, слишком короткая, чтобы нормально ликвидироваться банальной резинкой, очень мешала поддерживать впечатление сурового командира экипажа. — Не обращайте внимания, Стоун, Ковальски вспоминает свою юность времени «Союз-Аполлонов». На это Ковальски сморщился, но замолчал. На пару секунд примерно. — А вы умеете уесть, капитан!.. — Не за что, Ковальски, держите себя в руках. Элисон тоже вспоминалась — по крайней мере, на стартовую площадку она точно пришла проводить подругу на свидание с самым вечным и одиноким. — Говорят, что там, наверху, такие восходы и закаты, какие мы, букашки, никогда не сможем увидеть. Никакое фото не в силах передать эту красоту. Запоминай, Райан, такой шанс не всякий день выпадает... Ты посмотришь на все это своими глазами! Болтовня Элисон, точнее, воспоминания о ее словах и открытой улыбке, как и замечания Ковальски, здорово бодрили и отвлекали на старте — самом сложном, как оказалось, этапе миссии. До вчерашнего дня, разумеется. Крупный осколок, пролетевший в нескольких сотнях метров под техническим рукавом телескопа, инерцией потащил за собой все, что не было зафиксировано — сменные детали, стропы, кое-какое оборудование и астронавта Райан Стоун, и все это под веселую и злую ругань бодрого на язык Мэтта Ковальски, лихачившего по условному периметру верхом на двух реактивных двигателях. До того, как начать вырубаться и видеть радужные круги под веками, Стоун выслушала все, что думал Ковальски о новом оборудовании и его обслуживающем персонале, слабых тренировках, долбанных русских и таких же долбанных соотечественниках, не способных просчитать орбиты и замутить маневр уворачивания — ну вот хотя бы во избежание появления на этой конкретной орбите ошметков столкнувшихся спутников численностью почти в шестьдесят голов, Центре управления полетом, НАСА в целом и кофемашинах... Понимая, что кэп Уоррен может его слышать, Ковальски дипломатично воздерживался от поруганий ее драгоценной птички — шаттла, но пыхтел при этом так выразительно, что сомнений не осталось — Ковальски все это в гробу видал. С орбиты.

***

— Значит, поле осколков не увеличивается? — Насколько мы мониторим состояние окружения — нет. Но на всякий случай Шарифф уже запросил у земли протокол на случай неконтролируемого развития ситуации. Капитан Уоррен замолчала, отвернувшись куда-то к боковой панели управления. От ее слов спина Стоун покрылась крупными, отборными ледяными мурашками. Ночью в госпитальном блоке ей снились кошмары. Невесомость. Чернота космоса, впивающаяся беззвучно, неотвратимо, в волосы и в кожу, проникающая в сосуды, в кровь. Обжигающе-яркий свет солнца и вырастающая из него хищная стая осколков от разрушенных орбитальных аппаратов, несущаяся к шаттлу, к телескопу, к людям на запредельных скоростях. — Держитесь, я знаю, что ночка у вас была та еще. Капитан Уоррен обеспокоенно склонила голову, оценивая выражение лица Стоун. — Мэтт ведь дежурил. Он пару раз к вам заглядывал. Утром доложил, что вам, наверное, снились кошмары. Хотя я и так вижу — на вас лица нет. Стоун занервничала. В конце концов, она явилась на мостик за инструкциями, а не за диагнозами. — Поступили инструкции из Центра управления полетам. Связь с «Союзом» нарушена, поэтому на обратном пути на остатке топлива мы завернем к ним проверить, как и что. Сейчас придут дополнительные протоколы. Ждем с минуты на минуту. Они дадут новую траекторию — с учетом наших новых соседей. Думаю, они немного перекрывают нам сигнал, но как только снизимся — связь восстановится. — Спутники связи не пострадали? — Пока ни о чем таком информации нет. Если спросишь меня, то я скажу, что это невозможно — они на гораздо более высоких орбитах, туда еще постараться надо, чтобы допрыгнуть. — Мэм, протоколы обрабатываются, — пробубнил в динамик Шарифф, опять забыв, что Уоррен терпеть не может, когда ее так называют. Но в этот раз решила не кипятиться — слишком уж нервные выдались сутки и без стычек на борту. — На этот момент план такой. Мы с Шариффом подведем Шаттл на максимально безопасное расстояние, на той же высоте и том же наклоне орбиты, что и корабль русских. Рукав у нас вроде в порядке, воспользуемся им, чтобы проверить, как дела у коллег. Ваша с Ковальски задача — оценить состояние «Союза», дать заключение, при необходимости проведем эвакуацию. — Принято. — Ковальски сейчас отсыпается, у его — у нас всех, — около часа на все приготовления. Шарифф подтвердил коротким «угу». — Советую и вам немного перевести дух, доктор Стоун, и приготовиться к работе в открытом космосе.

***

Конечно, это был не настолько космос, насколько он подразумевался Эйнштейном или Азимовым. Всего лишь околоземное пространство, внешние пределы. Очень короткий срок выживаемости. Нулевое притяжение, давление, содержание кислорода. Атмосфера, разреженная до вакуума. Но именно здесь кошмары — о все том же космосе, — обретали вещную, очень осязаемую форму. Насмешка над едва поднявшимся над поверхностью Земли разумом дерзкого человека. Маленький красный башмачок под кроватью девочки. Покрытый пылью. Заплаканное лицо дочери. — ... не забудьте проверить клапаны магнитных креплений на обуви. Если вас отнесет на этой высоте, то, боюсь, я уже не угонюсь за вами — будете приземляться в автономном режиме. — Спасибо, сейчас. Она не помнила, рассказывала ли кому-нибудь о своей семье; в ответ на полушутливый-полусерьезный вопрос Ковальски о «мистере Стоуне» то ли отшутилась, то ли отмолчалась. О Саре, конечно, не рассказывала — к чему? В конце концов, есть анкетные данные. — Готовы? — в голосе Уоррен с мостика не слышалось беспокойства: она и в самом деле скорее предупреждала, чем интересовалась. — Да, капитан! — Ковальски ответил за двоих, так как Стоун все еще возилась с головными фонарями. На поясе болтался объемный ящик с инструментом — на всякий случай. Стоун опасливо прикинула, сколько он может весить на уровне моря. — Ну все, Стоун, догоняйте. За Ковальски захлопнулись створки шлюзового люка. Послышался свист стравливаемого воздуха, и вакуум потоком хлынул в корабль людей.

***

— Миссия, прием. — Да, Ковальски. — Аппарат в норме, конструктивных повреждений мы со Стоун не обнаружили. — Внутри?.. — Пусто. Думаю, что персонал эвакуировался еще раньше нас — они оказались ближе к столкновению. Оценили обстановку и свалили. — Прекратите выражаться, Ковальски. Где Стоун? Я не вижу ее. — Я здесь, капитан, — подтвердила Стоун свое присутствие. — Конечно не видите, она с другой стороны рукава. У коллег немного помялся экран термозащиты, Стоун его чуть поправила и сейчас закрепляет. Как погодка в ЦУПе? — У нас ожидаются осадки, придется пережидать. Ориентировочно до трех дюжин небольших осколков, в основном сплавы и пластик. Я бы сказала, что это безопасно, но врать не стану. — Спасибо, Уоррен. Наши действия? — Шарифф сейчас считает в соответствии с протоколами из Центра. Если на борту «Союза» экипажа нет, и он цел — то рекомендую визит с короткой дипломатической миссией. Если, конечно, не будет возражений от принимающей стороны. Мы уже запрашиваем. — Спасибо, кэп. Ну что, Стоун, ты готова? Спорим на двадцатку, что у них на борту есть водка?

***

— З-здесь чертовски холодно, — оценила Стоун гостеприимство «Союза». — И не говори. — Ковальски отрегулировал подачу и нагрев воздуха. Давление чуть поднялось, но поднимать щитки гермошлемов все равно было чревато локальными обморожениями. — Вы верите в вещие сны, доктор Стоун? Та не ответила, собрав брови на переносице, перекладывала инструмент в поясном чехле. — Почему вы спрашиваете? — Не далее как вчера вы рассказывали, что вам привиделось, будто нас догнало громадное облако разогнанных до сверхзвука осколков. Что случилось с шаттлом. И со мной. А с вами-то что было? Чем все закончилось? Стоун пожевала губами, пересохшими и растрескавшимися, собирая мысли для ответа. — Я... не знаю. Не помню. — Или не хотите говорить? Пауза затягивалась. — Скажите честно, док, вы ведь запали на меня? Стоун, признайтесь. Омерзительное, вязкое дежа-вю. Она ведь уже была здесь. Умирала — в ледяной камере русского космического корабля. В глухом одиночестве, полном радиомолчании. В трепетном ужасе перед бесконечностью, окружившей со всех сторон незаметную пылинку корабля на орбите незначительного спутника рядовой звезды главной последовательности. Голос Ковальски. — Ну говори как есть. Тебе же здесь просто нравится. Здесь так легко, спокойно. Ни забот, ни хлопот. Никакой головной боли. Ни-че-го. Вам здесь легче, чем на Земле. Поэтому и нравится... Признайтесь. Чтоб он провалился. Да, легко. Да, спокойно. Что ей стоило, в этом ее обморочном наваждении, довернуть контроллеры до нулей — да так и остаться. Все равно внизу никого не было. Больше не было. — ... Стоун! — Что? — Вы отключились. Вам холодно? — Да, чудовищно. — Подите сюда, я проверю клапаны на вашем гермокостюме. Давление в скафандре нормальное? — Думаю, да, цифры в порядке. — Цифры... — передразнил ее Ковальски. — Почему вы себе доверяете меньше, чем показателям? Несмотря на ее протестующее движение, Ковальски подплыл ближе, разворачивая Стоун, как воздушный шарик, в поисках креплений воздуховодов на спине. — Так и есть, — пробормотал он. — Неудивительно, что ты ловишь такие глюки... Вот сейчас должно быть полегче. — Что вы сделали? — поинтересовалась Стоун, чувствуя, как согреваются ноги и руки. После манипуляций Ковальски жить и в самом деле оказалось куда как приятнее. — Ничего особенного. Вы, наверное, так сосредоточились на вашей магнитной обуви, что не переключили регуляторы подачи... Это не страшно, но при длительном воздействии может привести к обморожениям. А высокое содержание кислорода во внутренней среде — ко всяким забавным фантазиям. Как и низкое, кстати. Вам ли не знать, док? — Спасибо, — Стоун почувствовала себя уязвленной. — Так что, док, вы достаточно согрелись, чтобы ответить на вопрос? Я вам нравлюсь? — Ковальски! — это уже не Стоун, это Уоррен по внешней связи. — Что вы там затеяли? — Уоррен, о чем ты подумала? — Я не подумала, я все слышала, Ковальски! Будьте добры держать себя в руках! — Мы ничего такого не делаем, верно, Стоун? Она просто немного замерзла, косяк с терморегуляцией в скафандре. Думаю, я ее понимаю, когда мы отмечали Рождество в Висконсине с семьей моего покойного дядюшки... — Ковальски, вы невыносимы. Вы трещите, как зазывала на ярмарке. Шарифф сейчас выведет на вас приблизительную траекторию малого осколочного поля — посмотрите на звездопад сверху. Незабываемое зрелище! И чтобы носа не показывали из корабля, пока я не дам команду, поняли? — Есть заткнуться, кэп...

***

— Российский Центр управления полетами передает благодарность за техническую инспекцию корабля и починку термозащиты. — А водка? Где у них водка? — Ковальски, вы хотите остаться и поискать ее до следующего полета «Спейс-Шаттл»? Почему вы замолчали? — Да так, капитан Уоррен, прикидываю свои шансы... — Стоун, вы меня слышите? Прием! — Да, отлично слышу. — По информации от коллег они не планируют возвращаться еще около четырех месяцев. Да, эвакуация прошла успешно, все целы. Просят перенастроить экраны под более высокую орбиту. Справитесь? — В ручном режиме? — Да. Как у вас с кислородом? — Его достаточно. Ранцы заполнены. — Прекрасно. Как только закончите, я подам рукав — пора возвращаться домой.

***

Через четверть часа в глазах темнело от кучи отвернутых и вновь затянутых болтов и креплений. Инструмент не имел веса — здесь, но Стоун казалось, что он неподъемный. Ковальски, к всеобщему удивлению, сохранял сосредоточенное молчание — поскольку трудился с противоположной стороны, упрямо и сосредоточенно продвигаясь дюйм за дюймом. Через тридцать минут уже не хотелось видеть бесконечный край экрана, в котором, как в остром лезвии, отражались испепеляющие солнечные лучи. Через час оба, уже не в силах пошевелить ни одной конечностью, Стоун выдохнула в эфир: — Шаттл, прием. Мы готовы. Как будет по-русски «С вас причитается?» Уоррен расхохоталась: — Я вас позже научу, доктор. Быть может, в следующей миссии пригодится. Ковальски заснул? — На мой взгляд, нет, довольно бодр. — Странно не слышать от него историй каждые десять минут. Обычно он их пачками травит. Что-то серьезное произошло, а? Механическая «рука» шаттла уже вытянулась, подходя почти вплотную к «Союзу». — Ближе мы не рискнем, придется вам еще раз прогуляться... Наверное, ее выдал прерывистый вздох. — Нет, Стоун, это не опасно. Здесь едва ли несколько десятков метров. И домой. Земля в головокружительной глубине прямо под ними неторопливо и величаво повторяла вращение, бирюзово-синяя, подернутая дымкой высоких облаков над океанами. Дом был где-то внизу. Стоун вспомнила лихорадочные мысли накануне отъезда на стартовую площадку. Все в ее большом, слишком большом для одной, и пустом доме, выглядело и знакомо, и в то же время удивительно чужим, так, будто она и не жила здесь никогда, или прощалась — со всем этим, — навсегда. Каково теперь будет туда войти снова? Посмотреть на комнаты, на широкий диван в гостиной. Здесь ведь и не было ничего, что в самом деле принадлежало ей, ощущалось своим, родным. Только красный башмачок было жаль. Стоун вновь положила ее под кровать дочери. Так, машинально. Она хорошо помнила именно этот момент прощания. Жест, получившийся внезапно, будто сам собой разумеющийся. Спи спокойно, девочка, мама нашла твою туфельку и не сердится больше. Потом, с совершенно сухими и пустыми глазами, она встала, вышла и заперла за собой дверь. На этом воспоминание обрывалось. Стоун сглотнула и сжала губы, чувствуя, как даже сквозь защитный ультрафиолетовый щиток припекает солнце. Какое счастье, что за этим щитком никто не увидит ее лица. Мысли о рождении, смерти, перерождении и вечном цикле. Здесь им было самое место: так далеко от земных забот и мелочей. Может быть, она подсознательно хотела умереть?.. Поэтому воображение играло с ней в такие дурные игры... Элисон говорила правду: никто не возвращался из орбитальных полетов прежним. Сейчас она, наверное, тоже ждет — Стоун подумала, что будет рада повидаться после того, как миссия завершится. — Стоун? — Ковальски опять беспокоился по радиосвязи. — Что случилось? — Ничего, я проверяю как вы. Осталось совсем немного. Механическая рука шаттла с поручнями и местами для магнитных креплений на ступнях астронавтов приближалась. После разворота она оказалась с солнечной стороны и ярко выделялась на окружающем фоне. Уже можно было различить кое-какие мелкие детали. — Не спешите. Не делайте резких движений. Помните, что вы мне говорили — про инерцию? Вот, здесь все точно так же. Только по моей команде... Помню, как-то раз на рыбалке на Великих озерах... — Шаттл, докладываю обстановку, с Ковальски полный порядок: у него снова развязался язык.

***

— Подтверждаю выход на траекторию. Земля теперь занимала большую часть горизонта. Оставалась пара витков, и шаттл уже начал переворачиваться. — Спасибо, Шарифф. Двигатели орбитального маневрирования готовы. Командир экипажа с чем-то сверялась, передавая данные на Землю. Нахмурившись, принимала сводки погодных условий. — Кстати, поздравляю с успешным завершением. С Земли подтвердили ввод в строй нового модуля «Хаббл». Спасибо, доктор Стоун! — Уоррен одобрительно улыбнулась. — А кофемашину в строй? — подал было голос Ковальски. Но тут же оживился и переключился на поздравления: — Умница, Стоун! Но я тебе честно скажу, если дедуля Фрейд прав, и тебе правда снилась вся эта муть про обрыв связи, экспоненциальный рост осколков от разрушающихся спутников и прочая антинаучная ерунда... Слушай, а как ты относишься к свиданию? Настоящему. Ты давно была на свиданиях? Держу пари, на Земле таких проблем как в невесомости не будет... — Стоун, думаю, стесняется, Мэтт, но я тебе сама скажу — у нее-то проблем не будет, у тебя — могут... И я сейчас не про дисциплинарное взыскание за неподобающее поведение по отношению к другому астронавту. Так что сворачивай-ка пышный хвост и прекращай с ухаживаниями. Хотя бы до поверхности. Готовность до выдачи тормозного импульса — двадцать одна секунда!..