into noise

Хан Джисон завел привычку лгать самому себе. Лгать не в плохом смысле, нет – в этот раз я точно не заплачу или сегодня я обязательно схожу в спортзал, что-то в этом роде. Небольшие задачи, что он ставил перед собой, поначалу мотивировали, но мотивация вскоре иссякала, а он продолжал держать их в голове. Теперь их там так много, что они бьются о внутренние стенки его черепа, как стая разъяренных пчел: Я лягу спать до восхода солнца. Я буду проводить больше времени на свежем воздухе. Я съем что-нибудь полезное (сушеные овощи в миске рамена быстрого приготовления не считаются). И это продолжается, набирает обороты снова и снова, пока слова не превращаются в бессмысленный шум. Если день хороший, он в состоянии не обращать на него внимания, но хороших дней стало мало. Шум складывается в слоги, слоги самостоятельно выстраиваются в слова, а то, что получается, звучит как-то так: Я логичный человек, и я не позволяю эмоциям вставать у меня на пути. И из всей лжи, что он когда-либо себе говорил, эта самая нелепая. Он знает. Конечно, знает. Он тяжело вздыхает, соломинкой помешивая кубики льда в своем кофе. Они стучат друг о друга, громко и долго, и Чанбин вскидывает бровь. – Ты в порядке? Джисон пожимает плечами. – Наверное. Пауза. – Наверное? – Не знаю, – он откидывается на спинку стула и крутит соломинку в пальцах. Вертит ее несколько секунд, затем снова опускает в стакан, – Я хочу тебя кое о чем спросить, но ты должен поклясться, что не будешь смеяться. Чанбин уже выглядит удивленно. На языке чувствуется вкус сожаления. – Постараюсь. – Я серьезно. – Серьезно. Джисон прикусывает щеку. Окружающий шум кафе то усиливается, то затихает. Это глупо. Просто глупо. – Ты считаешь меня… логичным человеком? Чанбин прищуривается. – Что? – Ну, знаешь… – он неопределенно жестикулирует, – Ты считаешь, что в… трудной ситуации я бы смог действовать логично, не позволяя эмоциям помешать мне? Повисает долгая пауза. Чанбин подносит кофе к губам, раздумывает, ставит стакан обратно. – Ты о какой-то конкретной ситуации? – Нет, – лжет он. Наверное, плохой ход, потому что Чанбин всегда знает, когда он лжет. Он опускает взгляд на стол. – Что ж, я буду с тобой честен, – медленно произносит Чанбин, – Ты, без сомнений, самый эмоциональный человек из всех, кого я знаю, так что… – он склоняет голову и пожимает плечами вместо того, чтобы закончить предложение. Джисон хмурится. – Это значит «нет»? – Твердое нет. Джисон хмурится еще сильнее, а затем встает, чтобы выбросить свой недопитый американо в мусорное ведро. Блять. Толкая дверь, он понимает, что в квартире темно и тихо – всё именно так, как он и предполагал. Минхо снова на работе, и мимолетный тошнотворный голос, проскользнувший в голове, говорит, ты ведь знаешь, что он тебя избегает. – Может, и так, – бормочет он в пустоту, – И что с того? Он снимает куртку и бросает ее на пол. Потом уберет. Может быть. Проходит час, затем еще два, три, и тревога начинает разъедать нервы. Даже работая сверхурочно, Минхо никогда не задерживается так сильно. Беспокойство не дает даже присесть на секунду, поэтому он расхаживает по гостиной взад-вперед, засунув руки в карманы своей толстовки. Может, позвонить? Нет, жалко и странно. Написать сообщение? А вот это, наверное, уже не так странно. В конце концов, они друзья. Или типа того. Он хватает телефон с кофейного столика, но все еще не знает, что написать. Большие пальцы застывают над клавиатурой на полминуты, прежде чем он быстро набирает: Ты скоро приедешь домой? Нет, звучит глупо. Он вздыхает и удаляет сообщение. Где ты? Нет, ещё хуже. Точно нет. Я волнуюсь. Он ежится. Нет. Вибрация в руке выводит его из мыслей. Диалог открыт, и он моргает, увидев новое сообщение: Скоро буду дома. Этого, вроде как, достаточно, чтобы успокоить его, и он задумывается, стоит ли отвечать. А потом хмурится, потому что он никогда раньше не задумывался о подобном. Никогда. Он уже готов бросить телефон обратно на стол, когда видит еще одно сообщение: Не жди меня. И вдруг ощущает, как по телу проходит новая волна тревоги, покалывая даже кончики пальцев. Он хмурится еще сильнее. Он всегда ждал его возвращения с работы с готовой едой навынос на столе и какой-нибудь шуткой с работы, которую он записал в телефон, чтобы не забыть. Они никогда не говорили об этом, но между ними многое оставалось невысказанным. Для них вот так – удобно. Естественно. Но вся эта неделя была настолько далека от понятия естественного, что Джисону хочется зарыться в одеяла и заглушить свои чувства всем, что попадется под руку. Он пытался сделать это последние несколько дней, но каждая написанная им песня казалась нелепой и неловкой. Каждый фильм, который он смотрел, превращался в бессмысленный поток диалогов, потому что следить за сюжетом не выходило. Каждая бессмысленная статья, которую он читал на телефоне, расплывалась в монохромные полосы, потому что разум оказывался где-то далеко. Он засовывает телефон в карман толстовки и трет глаза. – Как же, блять, глупо, – шипит он. Плюхается обратно на диван и подтягивает колени к груди, полный решимости все-таки дождаться его. Двадцать минут спустя он слышит звук поворачивающегося замка. Минхо, зайдя внутрь, вешает пальто на крючок. Он держится спиной к нему на долю секунды дольше, чем нужно. – Почему ты сидишь в темноте? – спрашивает он наконец. Джисон пожимает плечами. – Не знаю. Минхо заходит в гостиную, засунув руки в карманы. – Ты поел? Джисон качает головой. – Почему? – Не знаю, – повторяет он. Они погружаются в молчание, наполненное неловким напряжением, накопившимся за неделю. Джисон задается вопросом, может, это их новая норма, и от этой мысли хочется плакать. Он крепче прижимает колени к груди и устремляет взгляд на стену над телевизором. – Где… э-э, где ты был? Пауза. – Всем отделом решили пойти куда-нибудь поужинать. – О, – невысказанное «почему ты мне ничего не сказал?» раскатывается между ними, как катушка ниток. Минхо прочищает горло, и это звучит громче, чем следовало бы в напряженной тишине комнаты. – У них был… интересный вопрос. – Да? – Джисон не смотрит на него. Не может. Не сейчас. – Они спросили, где мой парень. На языке ощущается неприятная горечь. Он пытается рассмеяться, но ему не хватает воздуха, и вместо этого он начинает кашлять. – У тебя кто-то появился, а ты мне не рассказал? – он хочет, чтобы это было шуткой, но выходит слишком плоско, чтобы смеяться. Он чувствует на себе его взгляд. – Они говорили о тебе. Джисон хмыкает и борется с очередным приступом кашля, подступившим к горлу. Как же глупо. – Это, э… – он тяжело выдыхает и смотрит на свои руки, крепко обхватившие колени, – Это странно, да? Когда Минхо ничего не отвечает, Джисон, наконец, поднимает взгляд, и за несколько дней это первый раз, когда они смотрят друг другу в глаза. Выражение лица Минхо настолько непроницаемо, что Джисон чувствует, как желудок выворачивает наизнанку. – Да, – тихо говорит он, – Не знаю, о чем они только думали, – он идет по коридору, но останавливается, одной рукой взявшись за ручку двери своей комнаты, – Обязательно поешь перед сном, хорошо? Джисон пытается сказать «Хорошо», но в горле ком, избавиться от которого никак не получается. Минхо толкает дверь, она захлопывается за ним, и Джисон остаётся в темноте. Он не даст своим мыслям завязаться в узлы из-за этого, нет, не даст, не даст, не даст… Так было не всегда. Всё произошло в вечер пятницы. Минхо всю неделю работал с бумажной волокитой, и за последние три дня ни разу не улыбнулся. Во вторник у Джисона удалились все треки и тексты песен за прошедший месяц, и даже отчаянный полный слез звонок Чану не смог их спасти. Они оба достигли своих критических точек, поэтому, выключив свет во всей квартире, решили прибегнуть к единственному решению всех проблем: фильму ужасов и алкоголю. Минхо достал из холодильника несколько бутылок соджу, поставил их на кофейный столик и свернулся калачиком рядом с Джисоном, укрыв колени одеялом. Джисон листал Нетфликс в поисках того, что они еще не видели, и в конце концов остановился на японском инди-фильме про призраков, о котором они оба слышали впервые. Джисон любил такие вечера. Рядом с Минхо он всегда был своей лучшей версией – более мягким, открытым человеком, который смеялся до слез и которому никогда не приходилось притворяться. В такие моменты он нравился себе больше, чем когда-либо, но он никогда бы не признался в этом, потому что Минхо бы рассмеялся и, скорее всего, ударил бы его подушкой. Но Джисон всегда был одним из тех людей, которые, напившись, становятся чересчур сентиментальны, поэтому после целой бутылки на пустой желудок он положил голову старшему на плечо и, к своему ужасу, произнес: – Знаешь, мне так повезло, что ты у меня есть. Минхо закатил глаза, но уголок его губ приподнялся в теплой, любящей улыбке, которая, как втайне надеялся Джисон, предназначалась ему. – Ты пьян. Джисон нахмурился и потянул за край его одеяла, забираясь под него. – Ты тоже, – пробормотал он, беря его за руку и притягивая к себе. Минхо мгновенно все поняв (как и всегда), обнял его за плечи. – Не так, как ты, – возразил он, – И я к тебе не липну. – Но тебе ведь это нравится. Минхо ничего не сказал, только высунул язык и снова переключил внимание на телевизор. Еще полчаса пролетели незаметно, Минхо догнал Джисона и принялся за вторую бутылку. У него с алкоголем дела всегда обстояли лучше, чем у младшего, но Джисон знал его достаточно хорошо, чтобы уловить каждую из его пьяных привычек – как его пальцы играли с тканью рукава его футболки, как его движения сонно замедлялись, как он напряженно сосредотачивался на его лице, с таким выражением, какого Джисон трезвым никогда не видел. В такие вечера, как этот, между ними всегда было… что-то. Нечто туманное и теплое, как солнечный свет, просачивающийся сквозь занавески. Джисон никогда не давал этому названия, но в этом не было и надобности. Это не должно было иметь смысл; это было нечто особенное. И принадлежало это только им двоим. Он сполз еще ниже по дивану, прижался к его боку, положив голову ему на грудь, на что Минхо тихо промычал. Он отнял руку от его плеч, вместо этого обняв его за талию, и это было нормально для них. Особенно, когда они были пьяны. Джисон был готов раствориться в этих ощущениях. Однако все изменилось, когда из телевизора вдруг раздался пронзительный крик и напугал их обоих. Джисон вздрогнул, почувствовав, как ногти Минхо на долю секунды резко впились ему в кожу. Дыхание перехватило, и он почувствовал, как Минхо повернулся к нему. – Прости, я сделал тебе больно? – пробормотал он. Позже Джисон спишет это на алкоголь. Спишет то, как где-то в горле заколотилось его сердце, то, как остро он ощущал ладонь Минхо, прижатую к его коже поверх ткани футболки. Он сглотнул. – Нет, э-э… нет, это было… хорошо. Каждый вдох Минхо было слышно. Вдох, выдох, еще раз вдох. – Хорошо? – Это прозвучало странно, извини, я не это имел в… – он оборвался на полуслове, когда Минхо снова впился в его кожу ногтями. Слишком сильно, чтобы можно было сказать, что это случайность. Джисон резко втянул воздух. Все, что он хотел сказать, застряло в горле. – А так? – прошептал Минхо. Искаженные слоги текуче сливались воедино. Пьяно. Импульсивно. Джисон знал, будь он трезв, мысли об этом срикошетили бы от черепа, как выстрелы, но опьяненный разум сгладил их, наэлектризовал всё тело. Всё это не должно было иметь смысл. Это было нечто особенное. И принадлежало это только им двоим. – Да, – сказал он. Все ещё лежа у него на груди, он вытянул руку и легко положил ее ему на бедро. По вечерам Минхо носил шорты, стараясь забывать о брюках с рубашками после целого дня в офисе, поэтому Джисон не удивился, когда кончики собственных пальцев коснулись обнаженной кожи. Он нерешительно надавил на нее ногтями, и вдруг услышал, как у Минхо перехватило дыхание. – А… вот так? Напряженное молчание. – Хорошо, – выдохнул Минхо, – Вот так… хорошо. П-продолжай. Продолжай. Ход мыслей зацепился за эту фразу, и его разорвало на части, как кусок ткани. Продолжай. Одним долгим, медленным движением ладонь Минхо обвела изгиб его талии и скользнула ему под футболку. Было теплее, чем обычно, но прикосновения кожа к коже переросли во что-то… иное. Что-то, что сводило с ума. Что-то, от чего по рукам побежала дрожь. Продолжай. Его пальцы заскользили вверх, все дальше и дальше, превращая все вокруг в туманную замедленную съемку. Добравшись до кромки его шорт, он остановился. На секунду. Две. Три. – Я не… Но Минхо оказался быстрее. Легкими, как перышко, прикосновениями пробегая по его спине, на ходу задирая футболку. Он снова впился пальцами в кожу едва ли ощутимым уколом боли, и Джисон вздрогнул, забыв, как дышать. Он не мог говорить, не мог пошевелиться, и когда он почувствовал его дыхание у себя на затылке, он не мог думать ни о чем, кроме этого, этого, этого… – А так… – медленно начал Минхо, и его едва слышный шепот, ощутимый кожей, заставил Джисона прикрыть глаза, – Так хорошо? Напряжение скрутило в груди, как ряд сжатых пружин, и он не узнал свой собственный голос, когда сказал: – Да. Да, продолжай. Тихий, тёплый вздох у шеи. Свободной рукой Минхо задрал его футболку повыше. Джисон, дрожа, скользнул ладонью по его бедру, сминая в пальцах ткань… Мелодичный звук вдруг всплыл в затуманенном сознании. Он моргнул, перевел дыхание… Минхо опустил руки и отстранился. – Черт, – пробормотал он, – Это мой телефон. Я думал, что я… – предложение оборвалось, и Джисон поднял на него глаза впервые с тех пор, как он лег ему на грудь. Их глаза встретились в темноте на одну напряженную секунду. Минхо отвернулся первым, Джисон – за ним, и атмосфера разбилась вдребезги, как фарфоровая чаша, брошенная на пол. Джисон отвел руку назад и, сжав кулак, переместил ее к себе на колени. Минхо встал и оглядел гостиную в поисках все еще звонящего телефона, в конце концов обнаружив его между подушкой и подлокотником дивана. Он не отклонял вызов, только смотрел на экран с отсутствующим выражением лица, пока тот не потемнел, а затем сунул его в карман. Неприятным покалыванием в затылке Джисон чувствовал, как он избегает его взгляда. Минхо прочистил горло. – Э… Джисон сглотнул. – Извини, я, э… – он выглядел нервно, то и дело теребил края своих шорт и оглядывал комнату, – Это был важный клиент, я включил звук только для него. Джисон перевел взгляд на телевизор и только сейчас заметил, что фильм закончился, а пол залит мягким голубым светом. К щекам подступил румянец. Прозрачное, похожее на сон воспоминание о том, что они только что сделали, сменилось беспокойством. Он облизал губы. – Нет, э-э… Не волнуйся. Все в порядке, – реши он остаться в этой комнате еще хоть на минуту, все тело задрожало бы от страха. Он соскользнул с дивана и, спотыкаясь на ходу, направился в коридор, – Я спать, – пробормотал он. Он не был уверен, услышал ли его вообще Минхо, но не стал останавливаться, чтобы проверить. С громким стуком закрыв дверь в свою комнату, он прижался к ней спиной. И без того сжатые пружины в груди сжались еще туже, угрожая перекрыть подачу воздуха. Он всё ещё чувствовал его прикосновения, всё ещё слышал его прерывистое дыхание и учащенное сердцебиение. Такого никогда не случалось раньше. Не вот так. Не с такого рода близостью, которая посылала ударные волны к кончикам его пальцев. Он откинул голову назад, ударяясь ею о дверь. Напряжение никуда не делось, скрутилось в узлы и засело где-то внизу живота. Его руки дрожали. Он прижал ладони к глазам и сосредоточился на подсчете каждого вдоха и каждого выдоха, снова и снова. Они были пьяны. Ничего не было. Это было странно. Они были пьяны, ничего не было, ничего не было, ничего не было… Но у Джисона вошло в привычку лгать самому себе. Проворочавшись в постели больше часа, он сбросил одеяло и уставился в потолок. Тревога и напряжение заполнили сознание. Вздохнув, он натянул носки, а затем направился к двери. Может, попить воды? Принять душ? Прогуляться? Он понятия не имел, что могло бы помочь, что могло бы унять этот зуд, скрытый под кожей. Бессонница и размытые рассветы в усталых глазах были ему как лучшие друзья, но в этот раз это было нечто другое. Глубокая тяжесть внутри. Саднящая боль. Он открыл дверь так тихо, как только мог, и вздрогнул, услышав скрип петлей. В темноте коридора виднелась полоска желтого света, и он резко остановился. Минхо редко бодрствовал в такое позднее время; Джисон всегда завидовал его способности засыпать в ту же секунду, когда голова касалась подушки. Они дружили много лет, и он знал, что если Минхо не спит, то только из-за навязчивых мыслей, засевших у него в голове. На одну безумную секунду Джисон задумался, думает ли Минхо о нем. Думает ли о его прикосновениях, о том, как он лежал у него на груди. Задумался, способен ли он не дать ему уснуть. За дверью послышался глухой звук, будто одеяло, откинутое на край кровати. Резкий выдох. Хриплое «Блять». Резкий вдох. Джисон не собирался думать об этом… Мягкое «О», растягивающееся во что-то, похожее на скулеж. О, боже. Он бросился обратно в свою комнату, едва заметив, как за ним захлопнулась дверь. Конечности горели, разум запутался в бессмысленной мешанине белого шума, теплых ладоней, дыхания на шее, губ, зубов, языка и… блять. Он запустил руку себе в штаны прямо там, упираясь лопатками в дверь. Ноги дрожали. Сначала всё было расплывчато – только руки, вздохи и шепот собственного имени на ухо, а затем он понял, что этот голос принадлежит Минхо, что это его ногти оставляли синяки на его коже, его зубы кусали до боли. Он сопротивлялся ровно полсекунды, а после кончил сильнее, чем когда-либо за последние несколько месяцев. Пришлось зажать рот ладонью, чтобы заглушить стон, сорвавшийся с собственных губ. Секунды складывались в минуты, а он все стоял на месте, прерывисто дыша себе в ладонь. Какого хера… Следующие дни были настоящей пыткой. За все выходные Минхо ни разу не посмотрел ему в глаза. Они ужинали на противоположных концах дивана, включив телевизор на полную громкость. Джисон проводил время у Чана, когда мог, пока тот не начал спрашивать о его вечно рассеянном состоянии и беспокойных руках. Он, нацепив наушники, заперся в своей комнате, но не смог написать ни слова. Когда они с Минхо случайно столкнулись в коридоре, он почувствовал, как покраснели собственные уши и сдавило грудь. Они почти не разговаривали. Когда выходные закончились, Минхо три дня работал сверхурочно. Тишина в квартире проникла в мозг. Глубоко въевшееся напряжение никуда не делось, решив поселиться прямо в горле. Тяжелое, будто камень. Вечера были похожи друг на друга: Минхо снимал ботинки, ставил их у двери, вешал пальто, бормотал себе под нос приветствие и шел в свою комнату. Так не могло продолжаться вечно. Джисон больше так не мог. Ощущение тяжести не давало держаться прямо и функционировать. Обессиленное тело готово было рухнуть, как карточный домик. Поэтому он решил написать Чанбину, пригласив его встретиться за чашкой кофе под предлогом обменяться идеями для трека. Первые полчаса все шло нормально, но когда он достал телефон и понял, что за весь день не получил от Минхо ни сообщения, он почувствовал, как узел внутри грозится вот-вот вытолкнуть обратно весь выпитый кофе. Он раздраженно вздохнул и соломинкой помешал кубики льда в стакане. Их стук друг от друга заставил старшего вскинуть бровь. – Ты в порядке? Джисон пожал плечами. – Наверное. Пауза. – Наверное? – Не знаю, – он откинулся на спинку стула и принялся крутить соломинку в пальцах. Повертел ее несколько секунд, затем снова опустил в стакан, – Я хочу тебя кое о чем спросить, но ты должен поклясться, что не будешь смеяться. – Постараюсь. – Я серьезно. – Серьезно. Джисон прикусил щеку. Окружающий шум кафе то усиливался, то затихал. Это было глупо. Просто глупо. – Ты считаешь меня… логичным человеком? Чанбин прищурился. – Что? – Ну, знаешь… – он неопределенно взмахнул рукой, – Ты считаешь, что в… трудной ситуации я бы смог действовать логично, не позволяя эмоциям помешать мне? Повисла долгая пауза. Чанбин поднес кофе к губам и, подумав, поставил стакан обратно. – Ты о какой-то конкретной ситуации? – Нет, – солгал он. Наверное, плохой ход, потому что Чанбин всегда знал, когда он лжет. Он опустил взгляд на стол. И Чанбин сказал «нет», как Джисон и думал. – Ты, без сомнений, самый эмоциональный человек из всех, кого я знаю. Ну, конечно. Вот так Джисон оказывается здесь, один в темноте, и разум скребет острыми когтями. Минхо поздно возвращается с корпоративного ужина; его коллеги спрашивают у него, где его парень; непроницаемое выражение его лица, когда он говорит: «Не знаю, о чем они только думали». Глупая ревность, которую Джисон не смог сдержать, когда на одно душераздирающее мгновение подумал, что Минхо встречается с кем-то из офиса, будто бы у него вообще было право чувствовать, что Минхо принадлежит ему. Он зажмуривает глаза, да так сильно, что видит танцующие белые искры. Как же тупо. Тупо, тупо, тупо. Он просыпается на диване, толстовка, в которой он заснул, собралась у самой шеи. Он кашляет и дергает себя за ворот, пока вновь не может нормально дышать. Смутные остатки сна начинают таять в утреннем свете – мягкие руки, шепот на ухо, лицо, находящееся невыносимо близко. Внезапно становится слишком жарко, поэтому он с силой стягивает толстовку через голову и бросает ее на пол. Он все еще в джинсах, и каждый мускул спины отзывается болью, когда он пытается сесть. Футболка кажется липкой, она будто тоже душит его, и он уже собирается снять ее, как вдруг слышит голос, доносящийся из кухни. – Прости, если разбудил. Он вздрагивает и, оглянувшись, видит Минхо, прислонившегося к стойке. Его взгляд прикован к ложке, которой он перемешивает кофе. Он все еще в пижаме, его волосы растрепаны, и Джисон не уверен, что сможет вытерпеть еще одни такие выходные. – Не разбудил, – тихо говорит он, – Не волнуйся. Минхо хмыкает в ответ, и они снова погружаются в невыносимую, осязаемую тишину, которая уже стала привычной. Джисон впивается пальцами в диванную подушку под собой. Он знает, что им нужно поговорить об этом – обо всем, – но от мысли о том, чтобы поднять эту тему, у него дрожат руки. Что, блять, он вообще может сказать? Минхо прочищает горло, но по-прежнему не смотрит на него. – Я собирался… собирался заказать поесть, если ты, э-э… если ты что-то хочешь… Джисон сглатывает. – Поедим вместе? – спрашивает он после нескольких напряженных секунд. Сначала он жалеет об этом, потому что выходит тихо и неуверенно, но Минхо поднимает глаза, и когда их взгляды встречаются, он их не отводит. Джисон удерживает его взгляд так долго, как только может, но потом вспоминает, как за прошедшие несколько дней несколько раз кончил от мысли о его прикосновениях, и отворачивается, почувствовав, как начинают гореть уши. – Да. Да, конечно. К тому времени, как Минхо открывает дверь, чтобы встретить доставщика, Джисон теряет счет тому, сколько раз он до боли сжал и разжал ладони. Он прикусывает нижнюю губу и чувствует острый привкус крови. Им нужно поговорить. Минхо бросает пакет на кофейный столик, но не садится. Ряд пружин в груди сжимает до такой степени, что становится больно. Он открывает рот, но все, что выходит, – это короткое мычание, и он снова впивается зубами в губу. Глупо. – Я, э… – подает голос Минхо, теребя края своей пижамной рубашки, – Ничего, если я… присяду? Всё это похоже на хождение на цыпочках по битому стеклу, и, к собственному абсолютному ужасу, Джисон чувствует, как начинает щипать глаза. Не смей, блять. Даже не думай плакать из-за этого. – Конечно. Почему ты спрашиваешь? Он слышит, как Минхо втягивает воздух. – Точно. Он шаркает к дивану, но садится так далеко, как только позволяет пространство. Они едят в тишине, настолько сдавливающей воздух, что терпеть становится невыносимо. Джисон включает телевизор и наугад тыкает на какое-то реалити. Череда удушающих минут. Джисон собирается что-то сказать – без понятия, что, – как Минхо ставит свою миску на столик и прочищает горло. – Я раньше не видел этот эпизод. Джисон удивленно моргает, глядя в экран телевизора. Давно у них не было таких поверхностных бесед, наверное со времен их первой встречи. Он готов подыграть, если нужно. Он кивает. – Да, я тоже. – Не знал, что этот актер еще где-то снимается. Джисон хмыкает. – Кажется, он играл в том фильме, который вышел несколько месяцев назад. – Понятно. Джисон уже чувствует вот-вот снова воцаряющуюся тишину, но тут Минхо усмехается, услышав какую-то глупую шутку от ведущих, и дышать вдруг становится легче. – Я и забыл их дурацкие шутки, – говорит Джисон, пытаясь продолжить разговор. – Я тоже, – Минхо пододвигается, поджимая под себя ноги, – Прямо как в том фильме, помнишь? Джисон чуть не говорит: «Да, когда у нас все только началось», но это не самый подходящий способ описать то, что между ними происходит – идиот, – и он сглатывает. – Когда мы съехались? – Да. Помнишь, как мы наелись суши, и ты так смеялся, что тебя чуть не вырвало? Джисон ежится, но улыбается уголками губ. – Было бы отлично, если бы все-таки вырвало. Тебе на колени, за то, что ты смеялся надо мной. – Фу, – Минхо тянется за подушкой и швыряет ее ему в лицо. Джисон кричит и отбрасывает ее от себя, прямо к столику, на котором стоит тарелка с чампоном. – Твою мать! – он отползает назад, когда бульон растекается лужицей по паркету у его ног, – Посмотри, что ты наделал! – Что я наделал? – возмущенно вторит Минхо, но его голос сквозит весельем, – Это всё ты виноват, – несмотря на это, он быстро соскальзывает с дивана и идет в кухню за полотенцем, и Джисон вдруг чувствует, как в груди расцветает нежность. Несмотря на все упрямые жалобы, Минхо всегда помогал ему, какой бы незначительной ни была проблема. Он осторожно переступает через лужицу и следом направляется на кухню. Минхо, стоя к нему спиной, роется в ящике стола, бормоча себе под нос, что все полотенца грязные. Джисон уже собирается напомнить ему о чистом белье снаружи, как тот вдруг оборачивается с полотенцем в руке и чуть не сбивает его с ног. Впервые за всё это время они находятся так близко. Джисон ожидает, что Минхо вот-вот начнет извиняться и сделает шаг назад, но этого не происходит. Джисон почти хочет сделать это сам, но он словно прирос к полу. Внезапно он чувствует сильный порыв осознания того, как сильно он скучал по нему. Как скучал по его пухлым губам, изгибу носа, длинным ресницам. Как скучал по тому, как Минхо смотрит на него так, словно он – заблудший в пустыне странник, а Джисон – оазис. Будто он – нечто драгоценное. Джисон прочищает горло. Ни один из них не двигается. Он видит, как взгляд Минхо нерешительно скользит к его губам. – Ты кусал губы, – тихо говорит он. Он говорил эту фразу много раз, но никогда раньше она так не выбивала воздух из легких. Он сглатывает. – Может быть. – Значит, тебя что-то беспокоит. Он почти смеется – приходится подавить это дикое чувство. – Ты только сейчас это понял? – спрашивает он сдавленным голосом. Минхо моргает, и их взгляды снова встречаются. – Нет. Нет, я просто… Джисон думает о том, чтобы отвести взгляд, о том, чтобы побежать в свою комнату, нацепить наушники, громкости которых никогда не будет хватать на то, чтобы заглушить шум в голове. Но он не может, потому что Минхо опускает голову, и он чувствует, как страх пробирает до костей. – Я не знаю, – его голос понижается до шепота, – Я не знаю, что сказать. Джисон облизывает губы, но во рту словно наждачная бумага. – Я тоже не знаю. – Ты… ты избегал меня, – в голосе ни капли обвинения – только печаль. – Ты тоже. – Это потому что я… – Минхо резко замолкает. Выдыхает через рот. Поджимает губы в тонкую линию и опускает взгляд на полотенце в руках. Джисон чувствует между ними пропасть. Словно они стоят у отвесной скалы. – Потому что ты что? – выдыхает он. Минхо прикрывает глаза. Тишина растягивается, он чувствует напряжение, готовое вот-вот оборваться. Сердцебиение отдается где-то в горле. – Потому что я не могу перестать думать о тебе, – наконец, шепчет Минхо, – И… и я не знаю… чувствуешь ли ты то же самое. Джисон не чувствует того, что следовало бы. Ни удивления, ни короткого замыкания, которое произошло бы, будь это кто-то другой. Он чувствует только облегчение. Теперь он знает, что не он один это испытывает, но бездна неопределенности никуда не исчезает. Кем они станут друг для друга, если он признается? – Конечно, чувствую, – тихо говорит он, – Каждый день, каждую секунду. Минхо открывает глаза и долго ждет, прежде чем решается поднять взгляд. Он обводит им каждый дюйм его лица, и Джисон чувствует, как вверх по шее ползет тепло. – Я тоже. Каждую чертову секунду. И в этот момент его охватывает полное осознание – он хочет Минхо, а Минхо (в каком-то смысле) хочет его, и что в то самое темное время ночи, пока он ворочается в постели, Минхо (возможно) думает о нем. Он делает шаг вперед, подходя вплотную, и Минхо, не теряя ни секунды, обхватывает его руками за талию и притягивает к себе. Его дыхание овевает его шею, когда он шепчет: – Я так скучал. – Я тоже скучал, – шепчет Джисон ему в плечо. Он зарывается пальцами в ткань его рубашки на спине, погружаясь в это мгновение, в эту новую реальность. Часть напряжения сходит, и он выдыхает. Так сильно, что опускаются плечи. – Ты в порядке? – тихо спрашивает Минхо. Джисон кивает в ответ. – А ты? Минхо тоже кивает, уткнувшись лицом ему в шею. – Да. Наконец-то, – он губами скользит по его коже, слишком долго, чтобы можно было списать на случайность. Джисон крепче сжимает ткань его рубашки. Он не знает, что сказать, не знает, что делать, поэтому стоит на месте, чувствуя, как его трясет, пока губы Минхо перемещаются к его шее. Они оказываются у уха, и Минхо на мгновение замирает, а затем, – Не хотел напоминать, но у нас весь пол в чампоне. Точно. Джисон делает неуверенный шаг назад. Он чувствует, как его щеки горячо заливает румянец. Он не сводит глаз со своих ног и прочищает горло. – Точно. Э-э, да. Точно, – он уходит в гостиную, не сказав больше ни слова, но чувствует на себе взгляд, вдоль лопаток отзывающийся разрядом электричества. Минхо убирает всё сам, не прося у него помощи, поэтому Джисону только и остается, что стоять у дивана, сплетая и переплетая пальцы, снова и снова. Минхо смотрит на него снизу вверх со своей обычной теплой, любящей улыбкой на губах, но от этой картины – Минхо на коленях у его ног, глядит на него снизу вверх, будто он – центр его вселенной – он, кажется, вот-вот упадет в обморок. Он с трудом сглатывает. – Я, пожалуй, пойду приму душ, – быстро говорит он, и, последнее, что он видит, прежде чем поспешить в коридор, – удивленные глаза старшего. Дверь ванной захлопывается, и он упирается руками в раковину. Голова кружится, руки дрожат. Боже, он уже думал об этом раньше, – Минхо на коленях, его пальцы зарываются ему в волосы, – но сейчас это может стать реальностью, и это осознание выбивает весь воздух из легких. Он выкручивает воду до самой холодной температуры, но это не помогает. Выходя из душа, он все еще нервничает. Он оборачивает полотенце вокруг талии, даже не потрудившись высушить волосы. Он на автомате чистит зубы и открывает дверь. Он оглядывается через плечо в гостиную и видит Минхо, сидящего на диване, поджав под себя ноги, с телефоном в руках. Он приподнимает бровь, когда ловит его пристальный взгляд. Джисон хочет сказать что-то связное, но все, что слетает с губ, это тихое «э-э», и от легкой дрожи, пробежавшей по телу, хочется сквозь пол провалиться. – Все в порядке? – спрашивает Минхо. – Да, – поспешно отвечает он, – Да, все хорошо. Он заходит в свою комнату, закрывает дверь и вздрагивает от громкого хлопка – выходит слишком резко. Господи. Он переодевается в первое, что попадается под руку, – безразмерную футболку с какой-то надписью и потрепанные спортивные штаны, – и когда после садится на кровать, чувствует, как сердце грозится выскочить из груди. Он впивается пальцами себе в бедра, давит, впиваясь ногтями в кожу. Поначалу это помогает, но внезапно он ощущает, как зубы Минхо проходят по его коже, как он тянет его за волосы так сильно, что становится больно, и зажмуривается. Он чувствует себя абсолютно нелепо, будто он чертов подросток, влюбившийся в парня со школы, и чертыхается себе под нос. Раздается тихий и нерешительный стук в дверь. Блять. – Д-да? – Можно войти? С губ почти срывается резкое «нет», но он сдерживается. Он знает, что нельзя вечно прятаться, нельзя вечно зарывать в себе свои чувства, ведь иначе можно просто взорваться в любую секунду. Он носом втягивает воздух. – Конечно. Как только Минхо входит в комнату, повисает тяжелая тишина. Джисон не сводит глаз со своих колен, белеющих костяшек пальцев. – Я подумал, я… – наконец, начинает Минхо. Говорит тихо, – Я… я что-то сделал не так? Живот скручивает от вины. – Нет. Нет, ты не виноват. Дело… дело во мне. Ничего. Минхо подходит к краю кровати, но не садится. Джисон наблюдает за тем, как он шаркает по твердой древесине. – Ты… ты хочешь поговорить об этом? При мысли об этом с губ срывается отвратительный, сдавленный звук. – Э-э, нет, я не… это странно, я не думаю, что могу… – Эй, – и звучит это так мягко, что Джисон тут же удивленно поднимает глаза. И снова эта нежность – Минхо смотрит на него так, будто для него больше ничего в этом мире не существует, – Все в порядке. Ты не должен этого делать. Джисон сглатывает. – Хорошо, – шепчет он, – Спасибо. – За что ты меня благодаришь? – с тихим смешком спрашивает Минхо. На его губах появляется слабая улыбка, – И почему ты не высушил волосы? Джисон совершенно забыл об этом. Он хмурится, когда до него доходит, что мокрый воротник футболки прилип к коже. – Совсем забыл. – Твои мысли сейчас не здесь, я ведь прав? – он не пытается поддразнить его, в его словах нет укола – только нежность. Он тянется за полотенцем, которое Джисон оставил на кровати, и слегка ерошит его влажные волосы. Джисон чувствует, как у него слабеют колени. – Кажется, да. Вместо того, чтобы сесть рядом, Минхо забирается на кровать и устраивается у него за спиной. Джисон инстинктивно подается назад; годы абсолютного комфорта рядом друг с другом медленно вливаются в их новую реальность. Но затем Минхо кладет руки ему на талию и тянет ближе к себе, и у него перехватывает дыхание. – Иди сюда, – говорит он, грудью прижимаясь к его спине, и принимается сушить ему волосы, – Так удобнее. – Точно, – выдыхает он, – Да. Все это одновременно ново и блаженно знакомо. Ему всегда нравилось, как тепло и комфортно быть рядом с Минхо, но сейчас в этом есть какая-то неведомая грань, невыносимое напряжение, от которого желудок выворачивает наизнанку. Он представить себе не может, что Минхо правда что-то чувствует, и, он уверен, останься он с этими мыслями наедине, сойдет с ума. Он прочищает горло и слышит голос со спины. – Все в порядке? – Можно… можно спросить тебя кое о чем? – Конечно, – без колебаний отвечает Минхо. – Ты когда-нибудь… – он уверен, что вслух это прозвучит еще более ужасно, чем в голове, и подумывает о том, чтобы перевести тему. Полотенце падает на матрас, и Минхо нежно проводит пальцами по его волосам – его тут же расслабляет, здесь его безопасное место, – Ты когда-нибудь… думал обо мне? Короткая пауза. – В каком смысле? Лицо начинает гореть. Он опускает взгляд на свои руки, лежащие на коленях. – Ну, в этом. Типа… знаешь… когда ты, ну… Пальцы Минхо замирают, и грудь пронзает паника. Возможно, он зашел слишком далеко. – Думал ли я когда-нибудь о том, как ты прикасаешься ко мне? – медленно спрашивает Минхо, будто бы боится, что мог понять неправильно. Он втягивает воздух. – Д-да. – Думаешь, нет? Джисон крепко сплетает пальцы. Уши краснеют. – Не знаю. – Джисон, – тихо произносит он, и от его голоса, прозвучавшего так близко к затылку, по спине пробегает дрожь, – Я думал об этом каждый день в течение последних трех лет. Все, что Джисон сейчас может, это тихо выдохнуть. Все слова застревают в глотке. Невыносимое напряжение скручивается в тугой узел прямо в грудной клетке. – Я… – А ты когда-нибудь думал обо мне… – его ладонь скользит по его волосам, спускаясь к позвоночнику, – Когда делал это? Джисон тяжело выдыхает. – Постоянно, – признается он. Он поверить не может в то, что произносит это вслух… – Вот, что тебя беспокоило, да? – тихо спрашивает Минхо, – Это то, о чем ты не хотел говорить? – его пальцы добираются до нижней части позвоночника, а свободная рука мягко ложится на талию, – Ты можешь рассказать мне об этом, – его губы касаются шеи, и Джисон вздрагивает. – Я… – шепчет он, – Я н-не могу… – он кожей чувствует его зубы, едва ли ощутимо, будто Минхо боится сделать ему больно. – Почему? – Мне стыдно. Минхо, хмыкнув, цепляет пальцем край воротника его футболки. Она еще влажная, неприятно липнет к коже, поэтому он не может не заметить, как она вдруг сползает вниз, подставляя плечо прохладному воздуху. – Я могу начать, если хочешь, – выдыхает Минхо. Его голос звучит неуверенно, совсем немного, и, возможно, он тоже нервничает. Он проводит губами вниз по его шее и замирает как раз в тот момент, когда переходит к плечу. Все тело дрожит от его прикосновений, – Я думал о том, как мог бы заставить тебя стонать, – его ладонь скользит под футболку, прохладные пальцы и разгоряченная кожа, – О том, как ты будешь умолять меня, – мажет губами по плечу, невыносимо медленно. Ладонью ведет вверх по спине, задирая ткань выше, пока он кожей не чувствует ткань его пижамной рубашки, – Твоя очередь, – шепчет он. Джисона трясет так сильно, что стучат зубы. Ему требуется секунда, чтобы осознать, что он перестал дышать. Судорожный вдох в тяжелой тишине комнаты звучит слишком громко. – Я… – говорит он тихим, дрожащим голосом, – Иногда я думаю о том, как ты тянешь меня за волосы. Минхо замирает, Джисон спиной чувствует, как он напрягается. – Вот как, – бормочет он ему в плечо. Это больше похоже на интересное открытие, чем на вопрос. Созерцание новых возможностей. Его ладонь выскальзывает из-под его футболки и ложится ему на шею. Он запускает пальцы ему в волосы – так медленно, что приходится прикусить губу, чтобы остановить то, что вот-вот готово вырваться, – и тянет. Почти незаметно, и Джисон знает, что Минхо делает это с той же твердой, уверенной нежностью, как и всё, что имеет к нему, Джисону, какое-либо отношение. Джисон с трудом сглатывает. – Н-не так, – шепчет он, – С-сильнее. Он чувствует его теплое дыхание. Минхо тянет снова. Уже не так нежно, грубее, и Джисон не может сдержать резкий всхлип, сорвавшийся с губ. Чертовски стыдно, к лицу мгновенно приливает жар, он сжимает руки, лежащие на коленях, в кулаки. – Вот так? – Д-да. Минхо, хмыкнув, снова дергает его за волосы – так сильно, что приходится откинуть голову назад. Губы оказываются у уха. – Хочешь… хочешь, чтобы я был грубее? – в вопросе звучит неуверенность, словно он упирается в какую-то невидимую границу, которую они никогда не пересекали. И Джисон сейчас вообще ни в чем не уверен, потому что он никогда не позволял себе заходить так далеко. Ему и раньше приходилось нелегко, и он справлялся, но то, что происходит сейчас, прикосновения Минхо, которые он ощущает по всему телу – неизведанная территория, с которой он никогда не думал столкнуться. – Я не знаю, – честно отвечает он, – С тобой я… я не… – он сглатывает. Он пытается представить – чего бы он хотел от Минхо, зайди они дальше, – и все, что он видит, это его ободряющую улыбку и ловкие руки; видит, как Минхо как и всегда делает всё ради его комфорта, – Не знаю, – повторяет он, – А чего… чего хочешь ты? Хватка на волосах ослабевает. Он снова нежно проводит по ним пальцами, его голос звучит тихо: – Честно говоря, наверное, у меня бы не получилось… – он делает паузу, и Джисон чувствует, как он медленно выдыхает, – Не знаю, смогу ли быть с тобой грубее, но если ты хочешь… Джисон качает головой. – Нет. Нет, я хочу то же, что хочешь ты. Его пальцы опускаются ниже, к затылку. Он припадает губами к коже у него за ухом. – А я – то, что ты. Он делает вдох, задерживает его, выпускает. Он разжимает кулаки и разминает ноющие пальцы. Он сосредотачивается на его прикосновениях – теплых, уверенных. Он сосредотачивается на его губах, на том, как Минхо всегда, всегда был рядом, отдавая всего себя и не прося ничего взамен. И он думает, что больше всего на свете хочет, чтобы то, что он сейчас чувствует, было взаимно – чтобы они просто оставались такими, какие они есть сейчас. – Может, мы можем просто… просто попробовать, и если кому-то из нас станет некомфортно, мы скажем? – он хмурится, когда идея перерастает в вопрос. Минхо мычит в ответ. – Хорошая идея. Но в итоге они так и сидят в этой напряженной тишине, губы Минхо в сантиметрах от его шеи, а ладони скользят вниз по изгибам позвоночника. Джисон задумывается, может, стоит хоть раз сделать первый шаг. Он моргает, глядя в потолок, затем опускает голову. – Можно тебя поцеловать? Ответ он слышит мгновенно. – Конечно, можно. Джисон разворачивается, неуклюже усаживаясь у него между ног. Минхо улыбается так же нежно, как и всегда, убирая прядь волос у него со лба. – Привет, – улыбается он. Джисон не может сдержать тихий смешок, вырвавшийся из груди. – Привет. – Я думал, ты хотел поцеловать меня. Он дует губы, задумываясь. – Так и есть. Просто… дай мне секунду. Это самый важный поцелуй в моей жизни, я не могу так просто… Минхо вскидывает бровь. – Самый важный, говоришь? – с губ не сходит улыбка. – Ну, да. С тобой… с тобой все по-другому. – Да? – он откидывается назад, опираясь на руки. – Да. Минхо кивает и демонстративно поднимает взгляд к потолку. – Тогда я могу подождать. Джисон прикусывает щеку со внутренней стороны. Он, уперевшись ладонями себе в бедра, только сейчас понимает, что все это время расковыривал себе ногти. Он уверен, что никогда в жизни так не нервничал. – Если будет плохо или странно, ты скажешь мне? – Не будет, – нежно говорит Минхо. Он снова смотрит на него, в его улыбке и изгибе бровей ясно читаются уверенность и ободрение, – Обещаю. Минхо редко дает обещания, и Джисон чувствует, как от его слов по телу и кончикам пальцев ног разливается тепло. – Хорошо, – шепчет он, – Тогда иди сюда. Минхо садится прямо и берет обе его руки в свои. Нервы мало-помалу начинают сдавать, поэтому Джисон быстро подается вперед, чтобы не дать себе возможности передумать. Сначала выходит мягко, нерешительно, и именно этого он и ждал. Он знает, что Минхо никогда бы не переступил черту, и это ощущается по тому, как нежно он его целует, крепко сжав его ладони. Пружины в груди сжимает так сильно, что он больше не может дышать, и каждый его нерв напрягается, один за другим, при одной только мысли о его руках, уверенно и ловко разрывающих его на части. – Можно я… – шепчет он ему в губы, желая углубить поцелуй, и не заканчивает, слыша, как у Минхо перехватывает дыхание. – Да. Так он и делает. Он вкладывает в этот поцелуй все то, что сейчас чувствует, забираясь к нему на колени, пока они не падают на матрас, грудью к груди. Минхо запускает пальцы ему в волосы, притягивая его ближе. Прикусывает нижнюю губу – Джисон чувствует совсем крошечную искру боли, волна дрожи проходит до самых кончиков пальцев. – Все хорошо? – выдыхает Минхо. – Да. Да, хорошо, – он не успевает сказать ничего больше, потому что Минхо целует его грубее, проводя ладонями по его спине. Он задирает его футболку все выше и выше, пока не добирается до лопаток. Тепло. Джисон понимает, что крепко сжимает в пальцах его пижамную рубашку, и ослабляет хватку. Он не уверен, куда деть руки, поэтому легко касается кончиками пальцев его голой кожи под тканью, и Минхо реагирует на его прикосновения моментально. – Я думал о тебе каждый день последние три года. Минхо тоже этого хочет. Минхо хочет его, и последние остатки сомнений наконец рассеиваются. Джисон сильнее впивается ногтями ему в кожу, и от сдавленного звука, который он слышит, у него по рукам бегут мурашки. – Все хорошо? – Я… – его голос выше обычного, он напряжен, и Джисон никогда раньше не видел его таким, – Да, да, ты… – его слова обрываются отчаянным поцелуем, который высасывает из легких весь воздух. Минхо стягивает с него футболку, проводит ногтями по спине и целует так, что становится больно. Джисон делает всё, чтобы поспевать за ним, и рубашка Минхо спустя несколько секунд оказывается на полу. Кожа к коже отзывается электрическими разрядами. Его дрожащие ладони у него на бедрах, и всё тело ноет от этого невыносимого напряжения. – А ты как? Все нормально? – спрашивает Минхо, и у Джисона перехватывает дыхание. – Да, – шепчет он. Минхо оставляет на его губах еще один поцелуй, а затем ведет ниже, по линии подбородка. Поцелуи, которыми он прокладывает дорожку по его шее, превращаются в жалящие укусы – он кусает сильнее и сильнее, пока Джисон не выгибается от боли, пока его спина не покрывается отметинами-полумесяцами. – Я… – начинает Минхо, но замолкает, когда проводит языком по впадинке его ключицы. – Ты… – выдыхает Джисон, у него кружится голова и трясутся руки. – Я хочу прикоснуться к тебе, – выдыхает он в разгоряченную кожу. И боже, Джисон думал об этом вот уже несколько дней, но слышать, как Минхо говорит это вслух – совсем другое. Он крепко зажмуривается и упирается лбом ему в плечо. – Пожалуйста, – его голос дрожит, и его, кажется, вот-вот разорвет на части. Это притяжение всепоглощающе, он готов упасть в обморок от желания, – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Минхо делает все медленно. Он осторожно скользит руками по изгибу его позвоночника, неглубоко дыша ему в плечо. Когда его пальцы добираются до пояса его спортивных штанов, и он просовывает их под резинку, – едва ли – Джисон напрягается всем телом. – Пожалуйста, – повторяет он, выдыхая ему в шею. Череда отчаянных поцелуев до линии подбородка, руки, скользящие вверх по спине, а затем он тянет его за волосы, – Прошу… Дыхание Минхо прерывается. Он замирает. – Как сильно? Джисон сначала не понимает, что слышит, его разум затуманен белым шумом и жгучей болью. – Как сильно что? – Как сильно ты этого хочешь? – шепчет он, перемещаясь к его груди, осторожно и так, блять, медленно… – Очень… очень-очень сильно, пожалуйста… – тихо хнычет он и сильнее тянет его за волосы. Он чувствует, как к щекам приливает краска, но он так возбужден, что ему плевать, а Минхо все еще делает все чертовски медленно. Минхо двигается вверх от его груди, оставляя зубами чернильные синяки. – Правда? – он нежно целует его в то место, где заканчивается плечо и начинается шея. Когда Джисон снова дергает его за волосы, он, задыхаясь, тихо постанывает. – Т-ты… – шепчет Джисон, срывающимся голосом, – Ты хочешь, чтобы я сказал это… еще раз? Минхо хмыкает. Губы перемещаются к шее, мажут по скуле, а затем он целует его, долго и медленно, и Джисону кажется, что он вот-вот потеряет сознание. – Мне нравится, как ты это говоришь. – Я хочу тебя, – выдыхает Джисон ему в губы, – Сильнее, чем я когда-либо чего-то хотел. Минхо просовывает пальцы ему под резинку и стягивает штаны ниже. – И ты думал обо мне тогда, – это не вопрос. К горлу подкатывает ком – смущение настолько сильное, что он почти чувствует его вкус на языке. – Д-да. Каждый день всю прошлую неделю. Минхо впивается в его губы, но эта боль, которую он чувствует, затихает слишком быстро. – Здесь? Пока я был в соседней комнате? – он спускает его штаны еще ниже, так низко, что уже может начать. Но он этого не делает. Джисону приходится сдержать себя от того, чтобы не сделать это самому. – Д-да… – И я, – шепчет Минхо, а затем – наконец-то, боже, да! – прикасается к нему, и из груди вырывается пронзительный стон. Джисон вцепляется ему в волосы и целует его. Резко и глубоко, с языком и зубами, всхлипывая так громко, что у самого звенит в ушах. Минхо отвечает искренне, его грубые поцелуи оставляют синяки, а руки нежные. Он гладит его долго и медленно, и каждое движение настолько явно обдуманное, что Джисон начинает дрожать в его объятиях. Конечно, он думал о нем, конечно, он наметил себе лучшие способы разобрать его на части, и от мысли об этом кружится голова. Джисон не дышит, и когда Минхо свободной рукой хватает его за волосы и оттягивает голову назад, с его губ срывается дико отчаянный стон. – Я… – выдыхает Джисон, понятия не имея, что пытается сказать, – Я… Боже, ты… ты… – М-м? – Минхо прикусывает зубами мочку его уха. Джисон качает головой и пытается сдержать слова, грозящие сорваться с губ. Но это бесполезно, потому что Минхо тихо шепчет: – Блять, ты такой красивый, – и все стены, которые Джисон когда-либо возводил вокруг себя, рушатся за полсекунды. – Т-ты… Боже, ты… – скулит он, – Пожалуйста, пожалуйста, прошу… – но затем тот внезапно останавливается, и Джисон задыхается, – Нет, нет, что ты делаешь… – Рано, – шепчет Минхо ему на ухо, – Я хочу сделать кое-что еще, – он садится и, оставив обжигающую дорожку из поцелуев вниз по его шее, нежно толкает его на спину. В ушах металлический звон. Джисона трясет, по спине бегут мурашки. Минхо вжимает его в матрас, и всё, что он сейчас может, это в безумном удивлении наблюдать, как тот устраивается меж его ног. Понимание того, что он собирается сделать, наступает внезапно, подобно волне, разбивающейся о береговую линию его сознания. – Блять, – шепчет он. Минхо моргает, глядя на него снизу вверх, и на его лице ясно читается неуверенность. – Все хорошо? Джисон стонет и откидывается на подушку. – Ты хочешь меня убить, клянусь. Минхо смеется своим нежным, с придыханием смехом, который Джисон полюбил с их самой первой встречи. – Мне расценивать это как «да»? – Д-да, да, пожалуйста… просто… И то, что он чувствует сейчас, лучше, чем он когда-либо мог себе представить. Его пальцы глубоко зарываются в его волосы, так, что болят костяшки пальцев. Его выгибает в спине, он едва различает звук собственного голоса. Он задыхается. Кажется, он выдыхает имя Минхо, кажется, умоляет его ускориться. Еще, пожалуйста, еще. Пальцы ног зарываются в простыни, в животе туго скручивается теплый узел. Он думает о том, что нужно предупредить Минхо – он понятия не имеет, как отреагирует Минхо, если он кончит ему в рот… Но Минхо вдруг отстраняется. Джисон смотрит на него с отчаянием в глазах. – Зачем ты… – Я не закончил, – тихо говорит тот. Его голос охрип, от него по телу проходит ток. Волосы липнут ко лбу мокрыми прядями. Губы блестяще-малиновые, ярко выделяющиеся на фоне кожи, и он смотрит на Джисона с неподдельной привязанностью, от которой в груди становится тепло, – Ты в порядке? Джисон делает судорожный вдох. – Да… кажется… Уголок его рта приподнимается в нежной улыбке. – Хорошо. Иди ко мне, – он подается вперед, помещает руки ему на талию и целует его. И этот поцелуй такой нежный, что хочется плакать. Джисон одним быстрым движением оказывается у него на коленях. Он хватается за его руки, чтобы не упасть, не готовый прерываться, и чувствует, как Минхо улыбается в поцелуй. Так невыносимо нежно – Минхо обхватывает ладонями его щеки, а затем отстраняется на секунду, чтобы убрать волосы с его глаз. Он не думает, что сможет сказать то, что вертится на языке. Я влюблен в тебя так, что мне больно от этого. Но, облизав губы, все равно пытается. – Я… ты ведь знаешь, что… что ты много значишь для меня. Да? Минхо сглатывает. Он проводит пальцем по его нижней губе и отслеживает это, не глядя ему в глаза. – Знаю, – шепчет он, – Ты тоже много для меня значишь, – он ведет по его подбородку, затем шее, впадинке меж ключицами, – Ты… – он моргает, его взгляд прикован к его груди, – Ты для меня – всё, уже очень-очень давно. Джисон чувствует, как к горлу подкатывают слезы. Он пытается ответить, но, когда открывает рот, глаза начинает щипать, а дыхание сбивается. Минхо глядит на него снизу вверх, испуганно вскинув брови. – Эй? – он снова обхватывает его лицо ладонями и проводит большими пальцами по щекам, – Это было слишком? Я… прости, если я… – Нет, – выдыхает Джисон. Зрение затуманивается, по щекам текут горячие соленые дорожки, – Я просто… – он скользит ладонями вверх по его рукам, затем запускает пальцы ему в волосы. Он хочет сказать что-то, хочет вместить в свои слова все, что он когда-либо чувствовал. Разум перебирает дюжину вариантов, пока не останавливается на одном – простой истине, – Я мог только мечтать о том, чтобы быть для тебя всем. Выражение лица Минхо сейчас – его самое любимое. Сияющая улыбка, глаза в форме полумесяцев, хриплый смех. Он вытирает его слезы, убирает волосы с лица, зарывается ему в шею. Все, что сейчас может сделать Джисон, чтобы сдержать свои эмоции, это прижаться к нему сильнее. Он не хочет портить этот момент, не сейчас, когда он без одежды сидит у него на коленях, а чувства разрывают изнутри. Он хочет дать Минхо то «Я люблю тебя», которое он заслуживает, – искренне, романтично, от всего сердца. Этот момент – особенный. Он принадлежит только им. Поэтому он делает то, что должен: подносит руки к его лицу, склоняет голову и целует его. Минхо мгновенно отвечает на поцелуй, ведя пальцами вверх по его бедрам. На этот раз напряжение нарастает медленно, распространяясь вниз по груди. Но Минхо по прежнему не прикасается к нему, просто проводя кончиками пальцев по его коже, размеренно и осторожно. Джисон скулит и кладет руки ему на плечи. Боль ощущается по всему телу, и он так сильно хочет кончить, что от силы этого желания он чувствует, как скручивает его пальцы. Он притягивает Минхо ближе и толкается бедрами вперед, отчаянно желая чего-то, что Минхо пока не хочет ему давать. Тот мгновенно прерывает поцелуй. – Что? – скулит Джисон, – Почему? – Я… – его взгляд прикован к его губам, – Я хочу, чтобы ты умолял меня об этом. Разряд пробегает по телу. – Н-но я уже… Минхо качает головой. Его влажные, спутанные волосы падают ему на глаза. – Скажи это еще раз, – он склоняется вперед и проводит языком по его нижней губе, – Всё это. Умоляй меня. Боже. Джисон сглатывает. И через секунду слышит собственный сдавленный голос. – Пожалуйста. Минхо мычит, покусывая кожу его шеи. – Что «пожалуйста»? – Прошу… – Джисон зажмуривает глаза, – Пожалуйста, прикоснись ко мне. – Вот так, хорошо, – выдыхает Минхо, и от его слов пальцы ног поджимаются. Минхо, наконец, прикасается к нему, и делает это еще медленнее, чем раньше. Обдуманно и мучительно, оставляя на его шее алеющие отметины. Джисон цепляется за его плечи, выгибаясь в спине. – Блять. Минхо задыхается, прижавшись к его коже. – Когда ты это говоришь, становится еще жарче. Поэтому Джисон повторяет это снова и снова, с каждым осторожным движением всё громче и громче. Мышцы в предвкушении напрягаются, дыхание перехватывает… И Минхо снова убирает руку. Его губы все еще у его шеи. Джисон чувствует его горячие выдохи. Джисон больше не может сдерживаться, он отчаянно стонет. Его громкий голос эхом отдается в тишине раннего утра. Всё тело дрожит. Ладони, лежащие на плечах Минхо, вспотели. – Блять, – дышать трудно. Он пытается сделать вдох, но воздух прилипает к небу, а горло болит от слез, и, твою мать, он снова плачет, – О боже, – он задыхается, чувствуя, как по щекам текут слезы. Он прикрывает глаза ладонями и трет их так сильно, что видит белые блики, – Блять, ты… я н-не могу, пожалуйста… я так больше не могу… – Тише, тише, – Минхо тянет его за запястья, поднося обе его ладони к своим губам, – Все в порядке, – он нежно целует костяшки, одну за другой, – Я здесь. Руки дрожат. – Прошу, – шепчет он хриплым голосом, – Я правда… п-правда так больше не могу, пожалуйста. Минхо опускает руки, и Джисон немедленно возвращается к его плечам, цепляясь за них так сильно, что останутся синяки. Когда Минхо прикасается к нему на этот раз, он делает это быстро и отчаянно. Так хорошо, что Джисон утыкается лицом ему в шею и давится горячими слезами, чувствуя их привкус на языке. Они жмутся друг к другу, его снова выгибает, и он пытается найти опору, потому что его хватка ослабевает. Он запускает пальцы ему в волосы и тянет до боли. Сил говорить нет; все, что он может делать, – это скулить и всхлипывать, толкаясь бедрами в отрывистом ритме, который он не может контролировать. Минхо обхватывает его подбородок, мягко откидывая голову назад, пока он не смотрит ему в глаза. Сквозь слезы черты его лица расплываются в мягкие цветные полосы – темные волосы, алый рот. Точечки света разбегаются по периферии, и он так близко… – Хочу увидеть, – выдыхает Минхо, – Хочу увидеть, как тебе это нравится. Его голос – это слишком. Разум стирается начисто. Организм перегружается, по венам разливается жар, и он кончает так сильно, что с губ не слетает ни единого звука. Все тело сотрясает, и он чувствует, как кости тают под кожей. Все, что выходит, это тихое «О», когда Минхо целует его. Медленно, глубоко. – Хорошо, – выдыхает Минхо в ответ на поцелуй, – Боже, ты потрясающий. Джисон высоко хнычет. Он едва приходит в себя, дрожь пробегает по позвоночнику, и он не уверен, сколько еще сможет вынести. У него кружится голова. Болит горло, горят глаза. Он собирается с силами, чтобы ответить на этот томный, затяжной поцелуй. – Господи, – выдыхает он. Минхо проводит носом по линии его подбородка, пальцами – по волосам, губами – к ямочке под ухом. – Надеюсь… Надеюсь, это не было слишком, – в его тоне слышится скрытая неуверенность, – Извини, если… – Заткнись, – бормочет Джисон, мазнув губами по его шее. Он никогда не понимал эту привычку Минхо – сомневаться в себе в те скрытые моменты, видеть которые дозволено только Джисону. – Это было идеально. Ты – само совершенство, – он слышит, как Минхо втягивает воздух – он готов спорить, – и качает головой, – Ты всегда был идеален для меня. Они молчат, пока Минхо перебирает пальцами его волосы. – И ты для меня, – спустя секунды подает он голос. Джисон прячет улыбку в изгибе его плеча. Обычно они дразнятся и смеются друг над другом за такие комментарии, но Джисон решает, что ему нравится вот так – искренне. Он скользит пальцами вниз и цепляется за пояс его штанов. – Я должен… – начинает он, опуская руку ниже, но Минхо мурлычет ему в волосы и хватает его за оба запястья. – Все нормально, – тихо говорит он, – Я сделал это ради тебя, – он переплетает их пальцы, – И вообще, ты устал. – Но… – В следующий раз, – он успокаивающе водит большим пальцем по его ладони, – В следующий раз ты сделаешь со мной всё, что только захочешь. Джисон краснеет. – О, я… э-э… – Если хочешь, конечно. – Конечно, хочу, – возможно, не стоило отвечать так быстро, возможно, следует сбавить тон, но Минхо смеется, тихо и нежно. – А сейчас, – он перемещает ладони ему на талию, – Ложись со мной, – и осторожно заваливает его на матрас. Джисон готов снова заплакать от этой бесконечной нежности, он с трудом сглатывает и утыкается лицом ему в грудь. – Минхо? – шепчет он. Тот обнимает его, пальцами рисуя на его спине абстрактные фигуры. – М-м? – Спасибо за то, что ты у меня есть. Повисает долгая пауза. Джисон задумывается, правильно ли это прозвучало, но в следующую секунду Минхо делает глубокий дрожащий вдох. – Раньше я думал, что могу только мечтать об этом, – тихо говорит он. И его слова значат больше, чем всё, что когда-либо существовало на свете. Быть друг для друга домом, безопасным местом, когда мир становится слишком огромным – это нечто особенное. Нечто естественное. То, что принадлежит только им двоим.