Who knows how some people turn to strange ones? Is it up to me to make them into dead ones?
rec_01
Место действия — подвал дома Ямагиши: ряды коробок под стенами, мешки с неизвестным содержимым, старые детские игрушки, забытые и покрывшиеся пылью. Освещение — одна-единственная несчастная лампочка, болтающаяся на оголенном проводе, дающая тусклый желтый свет. Действующие лица: Хиросэ Коичи, 18 лет, нервно дергается и поглядывает на закрытую на ключ дверь, включая камеру; Ямагиши Юкако, 18 лет, облизывает губы, держа в одной руке нож, а другой двигая по лезвию вверх-вниз, как будто отдрачивает металлу; Тошиказу Хазамада, 17 лет, тяжело дышит, пытаясь ослабить веревки на теле. Свет то тухнет, то загорается. Почти азбука Морзе. — Юкако, ты ебнутая наглухо! — всхлипывает Хазамада, стянутый веревками по рукам и ногам. На фарфорово-белом лице не осталось ничего, кроме страха. Чересчур маленькие зрачки бегают из стороны в сторону, как крысы в клетке. Сейчас он подопытная крыса. — Отпусти меня нахуй! Я, конечно, хочу поебаться, но не так и не с тобой! — Какой ты глупенький, — хихикает Юкако, прикрывая рот белой рукой. Смех разносится по подвалу звоном колокольчиков. На ней бирюзовая школьная форма, милый галстучек, ногти накрашены блестящим розовым лаком. — Даже не понимаю, почему Коичи хотел дружить с тобой? — Потому что у меня еще не было тебя, — притворно улыбается Коичи, пытаясь дотянуться до щеки Юкако. Ямагиши с елейной улыбкой опускается к нему, целует в лоб — на коже остается след от пурпурной помады — и гладит по голове, как котенка. От ножа из рассеченной ладони вытекает немного крови, на серых волосах расцветает маками неровная красная полоса. Хиросэ слегка краснеет, смотря в глаза Юкако — лишь бы не на Хазамаду, только бы не видеть отпечаток животного ужаса и отвращения на его лице. — Коичи, почему ты занимаешься этой хуйней? — отчаянно вскрикивает Тошиказу, пока по щекам текут крупные слезы. — Почему? Ты же нормальный, блять! Ты самый нормальный из всех, кого я знаю! Какого хуя вы это делаете?! Коичи ничего не отвечает, сверля носки школьных туфель взглядом. Юкако улыбается еще шире, прижимая лезвие ножа к груди Тошиказу. Он кричит, как раненый зверь, извиваясь на грязном полу. На коже расцветают тонкие красноватые полосы иероглифов. Бусины крови проступают на коже, как легкий пот. Хиросэ смотрит на слова, неумолимо вырисовывающиеся на его теперь уже бывшем друге. 山岸 由花子. Красное на белом, лепестки роз на мраморе. Снизу, там, где кончаются ребра, Ямагиши вдавливает нож — красивый, с розовой рукояткой — в тело сильнее, рисуя две перекрещенные линии. Крест? — Хочешь покаяться? — шутливо тянет Хиросэ, подходя ближе к притихшему Хазамаде. Юкако бросает на него беглый взгляд, явно не улавливая шутки. В ране блестят шарики жира, похожие на мелкую консервированную фасоль. Вместо томатного соуса — кровь японского школьника. Хмыкает, спускаясь к животу. Порезы снова неглубокие и изящные, и Тошиказу кричит одно и то же слово, как заевшая пластинка, срывая голос. Помогите. Помогитепомогитепомогите. Слезы уже высохли, и в голосе звучит неподдельная ярость. Школьница прикусывает губу от напряжения, вырисовывая особо сложный иероглиф на человеческом холсте. Последний штрих, и Юкако оглядывает вторую строчку своего творения. 広瀬 康一. Ямагиши Юкако + Хиросэ Коичи. Подобными надписями с другими именами исписано невероятное количество стен домов и деревьев в городском парке. Только Юкако, одна только Юкако могла решиться на подобное проявление любви. Хиросэ поневоле начинает ей гордиться, хоть до этого и не соглашался на подобное. Она действительно его любит. — Ты такая смелая, — уже совершенно искренне говорит Коичи, утопая в пучине глаз Ямагиши. Она опять хихикает, прижимая руки к щекам, как милые девочки в аниме — а потом одним движением втыкает нож в живот Тошиказу прямиком под надписью. возле левой части тазовой кости. Нож входит легко, как будто режет торт. Вкусный глазированный торт с клубничной начинкой. Юкако надавливает на него пальчиком, чтобы вошёл поглубже, заставляя Хазамаду крикнуть. — Ты ебанутая, — гневно выдыхает он, — я не ебучий камень или дерево, я человек нахуй. Да, я не какой-то там заебенный моралист или народный герой, но я, блять, живой, охуевшая ты сука! Юкако не обращает внимания на его плевки кислотой, дотрагиваясь кончиком пальца до члена Хазамады. Просто экспериментально тыкает в него, как будто желая понять что-то. Тошиказу шипит сквозь сжатые зубы, резко вдыхая носом. — Что ты делаешь? — слегка удивлённо спрашивает Коичи, присматриваясь к ее действиям. Свет опять гаснет и загорается, как сверхновая. Гаснет — Юкако отдирает палец с выражением отвращения на лице, вытирая его об юбку. Включается — Коичи подходит ближе, с интересом трогает ручку ножа, Хазамада сжимает зубы. Выключается — слышится звук падающей жидкости, Коичи отступает, слыша, как Тошиказу обоссывается от страха. Горит — Юкако нежно берет Хазамаду за шею, целуя в щеку, резко сжимая ее в руках. Тухнет — Хазамада хрипит, пытаясь выдавить из себя хоть одно слово, бессмысленно дёргая конечностями, изо рта капает слюна. Загорается — Юкако сжимает костяшки до побеления и резко отпускает Тошиказу, хихикая и трогая шею в попытке найти пульс или его отсутствие. — У него встал, — не столько удивляясь, сколько просто констатируя факт, говорит Коичи. — Он уже умер? — М-м-м… Да! — восклицает Ямагиши, вытаскивая ножик из трупа, вытирая его об сероватое бедро. Из раны вытекает кровь, как будто это вишневый сок, течет вниз. Юкако подцепляет тягучую каплю пальцем, принюхиваясь, отправляет в рот и облизывается. Хиросэ внимательно наблюдает за тем, как она погружает палец в рот и двигает головой вверх-вниз, облизывая и оставляя липковатый след на его поверхности с каждым поднятием. Кровь приливает к члену. — Теперь ты понял? — палец выходит изо рта со звонким звуком, и Коичи невольно дёргается. — Это же так мило. — Да, — блаженно улыбается Хиросэ, пока рука Ямагиши скользит к его ширинке. Труп Хазамады продолжает истекать кровью. Щелчок. Пленка закончилась. Запись обрывается.rec_02
Место действия — подвал дома Хиросэ: разбросанные по полу инструменты и пятна от машинного масла; бумажные пакеты с удобрением и землёй; картонные коробки, заполненные старой одеждой; трупы отравленных мышей под ногами. Освещение — вмонтированные в потолок светильники, дающие мертвенно-белый свет, как в морге. Действующие лица: Хиросэ Коичи, 18 лет, в старом фартуке матери (чтобы не запачкаться) и садовым секатором в правой руке, напряжённо дышит; Ямагиши Юкако, 18 лет, улыбается, как модель с обложки журнала и поправляет уже другой галстук с булавкой-сердечком, нажимая кнопку записи; Ниджимура Окуясу, 18 лет, лежит на полу, словно один из тех мешков с удобрением, с перетянутыми ремнями и милым шарфиком руками и ногами, с туповатой улыбкой на лице. — Славно вы меня разыграли, конечно, — смеётся он, запрокидывая голову назад, насколько это возможно в его положении, — вы же гении! Теперь уже можно меня развязывать, я поржал, надеюсь, вы тоже. — Глупыш, ты ещё не понял? — улыбается Юкако, накручивая прядь волос на палец. — Это же все взаправду, хи-хи! Сейчас мы тебя убьем! Окуясу ещё громче смеётся, на глазах выступают небольшие слезинки. Коичи смотрит на него с жалостью, как смотрят только на умственно отсталых, меняя руку, которой удерживает секатор. — Ну вы даёте! — захлёбывается смехом Ниджимура, дёргая руками в попытке выбраться. — Расскажу дома Кейчо, он не поверит! — Не расскажешь, — вздыхает Хиросэ, обхватывая секатор двумя руками. Улыбка Окуясу становится меньше, но полностью с лица не уходит, остаётся небольшая тень, как после взрыва в Хиросиме, отдающаяся болью в напряжённых мышцах лица. Коичи сжимает зубы, едва справляясь с весом инструмента — руки слегка пачкаются от грязи на ручках — и обходит Ниджимуру, вставая сзади его головы. — А это ещё что, ребят? — внезапно встревоженно спрашивает Окуясу, поднимая глаза на Коичи. Хиросэ вообще ничего не отвечает, как будто это ниже его достоинства, и одно из лезвий секатора проникает прямо в рот Ниджимуры, заставляя его дёргаться от ощущения металла на языке. Юкако опять хихикает, поднимая ножку в черной лакированной туфле и белом чулочке и придавливая носком туфельки член Окуясу. Он кричит чуть ли не в агонии, заставляя Коичи морщиться от невозможности закрыть уши и хоть на секунду скрыться от этого крика. Надавливает на ручки секатора, заставляя их приблизиться друг к другу, а лезвия соединиться. Ниджимура кричит в непритворном страхе, внезапно вытекающая из раны кровь бурлит в горле при крике. — Не трогайте Кейчо! — утопая в наполняющей рот крови, успевает выкрикнуть Окуясу до того, как лезвия касаются его языка. Юкако посмеивается, поглаживая себя через юбку. Секатор одним щелчком разрезает язык на две части, кончик проваливается в горло визжащего Окуясу — теперь он кричит не только из-за причиненной боли, но и от животного ужаса скорой, совершенно неминуемой смерти. Ямагиши опускается на колени, засовывая большой и указательный палец в горло, чувствуя пульсацию мягких стенок, из которых вот-вот пойдет кровь, и контрастно-холодный металла лезвия. С некоторым трудом Хиросэ переламывает челюсть, тяжело дыша и вызывая очередной вскрик у плачущего от неимоверной боли Ниджимуры. Юкако вылавливает кончик языка и зажимает в окровавленных пальчиках с улыбкой. — Ты устал, Ко-чан? — спрашивает она, поднося отрезанный кусочек языка ко рту. — Тебе помочь? — Не надо, Юкако, ты уже и так много сделала, — сосредоточенно пыхтит Коичи, разрезая горло Окуясу. Теперь он уже даже не кричит, а легко постанывает, стараясь не растрачивать силы. Ямагиши улыбается ещё шире, приоткрывая окровавленный ротик, и опускает язык туда. Глаза закрываются от наслаждения, пока она пытается передавать жесткое мясо. Под напором секатора Коичи хрустят ключицы и ребра, Окуясу похож на разделанную на мясокомбинате корову. — Ыы егка-а… — бормочет что-то Ниджимура, захлебываясь кровью и ворочая куском языка, как будто у него во рту миниатюрная культя. Юкако сдается и проглатывает небольшой кусок полностью, слизывая остатки крови с губ вместе с помадой. Хиросэ работает с собачьей преданностью, нажимая изо всех сил, чтобы сломать очередную кость. — Почему у людей так много ребер, Юкако? — пыхтит он, изнемогая от боли в напряжённых мышцах. — Не знаю, Коичи-кун, — хихикает Ямагиши, — чтобы тебе было сложнее их разрезать! Коичи улыбается и слегка краснеет, вслушиваясь в агонизирующие всхлипы Окуясу и хруст его костей от верного секатора. Наконец с ребрами покончено, и разрезать становится намного легче. Лезвия отделяют куски органов и мышц друг от друга, разрез настолько глубокий, что видно все слои кожи и органов — наслоение похоже на огромный, аппетитный кусок бекона. Глаза Ниджимуры то и дело закатываются, и невероятной силой воли он не разрешает себе заснуть в последний раз в своей жизни. Лезвие царапает кость таза, проходя как раз над ней, и наконец полностью выходит из тела. Неровный поперечный разрез. Окуясу пытается равно вдохнуть. С облегчением Коичи откладывает тяжёлый окровавленный инструмент в сторону, смотря на проделанную работу. — Я знала, что у тебя все выйдет, Коичи-кун! — радостно вскрикивает Юкако, целуя Коичи в лоб. Тот краснеет, рассыпаясь в благодарностях. Ямагиши вприпрыжку несётся к камере, выключая ее. Склейка. Камера стоит на полу в том же подвале, снимая двоих снизу вверх. Окуясу давно уже не дышит, тело бледное от потери крови, которая растекается темной лужей на бетонном полу. Юкако и Коичи целуются — как в фильмах на кассетах, повторяют отточенные на репетициях движения актеров и актрис. На губах Хиросэ остаётся безжизненный привкус клубничной помады. Руки Ямагиши переплетаются с руками Коичи в сплетении кишок Окуясу, которые они вытаскивают из слегка расширенной дыры. На ощупь не слишком ровные, но и не царапаются так, как ожидала Юкако в начале. — Как мы спрячем его? — шепчет Коичи, отстраняясь. Голубые глаза странно и водянисто выглядят на покрасневшей коже. Сквозь тело проходят сотни электрических разрядов, и это совсем не от поцелуя. Если точнее, не только от него. — Как отмоем кровь? — Я позабочусь об этом, глупыш, — нежно шепчет Юкако, и Хиросэ внезапно становится все равно от одного-единственного взгляда ее фиолетовых глаз. Глубже Марианской Впадины и в миллиарды раз кровожаднее, чем бездушная морская дыра. Страшно? Конечно, страшно. Но этот страх скоро начнет приносить ему больше кайфа, чем таблетки наркоману. Сжимая печенку Ниджимуры в руке, Коичи падает головой на грудь Ямагиши, которая сразу же обвивает его руками и гладит, никогда не желая отпускать. Свободной рукой Хиросэ тянется к камере, нажимает кнопку покрытой кровью и ещё какой-то органической мерзостью пальцем. Щелчок. Запись заканчивается.rec_03
Место действия — пустырь, где год назад нашли отрезанную правую руку девушки: строительный и прочий мусор, нестриженная желтоватая пожухлая трава, земля цвета гниющего трупа, на которой валяется длинная палка с двумя заострёнными концами. Освещение — закатное солнце, завёрнутое в рваные темные облака, светит промежутками оранжевым цветом, с каждой секундой света все меньше и меньше. Действующие лица: Хиросэ Коичи, 18 лет, в черной футболке с принтом «我爱毛泽东» и перочинным ножом в руке, рвано улыбается; Хигашиката Джоске, 18 лет, в остатках своей школьной формы — руки и ноги отрезаны, как и штанины с рукавами, без сознания истекает кровью, но живой; Ямагиши Юкако, 18 лет — ее не видно в кадре, она удерживает камеру одной рукой, а в другой стискивает небольшую стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью. — Мы так до самого утра будем ждать, пока он очнётся, — вздыхает Коичи, пиная бессознательного Джоске и вертя в руках нож. — Юкако, разбуди его. Ямагиши двигается в сторону Хигашикаты с неизменной улыбкой, камера слегка трясется при движении, захватывая кусок прелой земли и почерневшей травы. Стебли выживших после сжигания мусора травы мерно качаются от лёгкого ветра, и несмотря на то, что Джоске ещё не попал в кадр, в воздухе стоит напряжённость. Из-за горящего заката небо цвета мяса. — Подержи камеру, Ко-тян, — голос Юкако слегка отдаляется, в кадр попадает стеклянная бутылка. Жидкость в ней плещется, переливаясь огненной ржавчиной в лучах заката. Камера переходит в руки Коичи, поворачивается слегка — Юкако поднимает с земли заточенную палку, возводит над головой, как копьё, прицеливаясь. В следующем моменте бьёт самодельным оружием прямо ему в живот — в изящных движениях просматривается что-то пещерное, первобытное, что не замаскируешь удушливо-сладкими духами и блеском на ногтях и губах. Хазамада был прав тогда, хоть и сказал это в порыве душераздирающей ненависти. Юкако наглухо ебнутая, и Коичи это, блять, нравится. Нравится, когда она сосет ему тем ртом, которым до этого ела сырое мясо. Нравится, когда просит его представить, что он трахает ее не в пизду, а в дырку в животе, и кончает от этого лучше любой порноактрисы. Милого мальчика Коичи, который переводил бабушек через дорогу и защищал маму с сестрой от желающего развести их на деньги, больше нет. Кто есть, отвечать уже не ему — не хочется погружаться в темный омут внутри себя, чтоб найти ответ и преподнести самому себе. Крик Хигашикаты разносится по пустырю. Теперь его уже никто не услышит — не в это время, не в этом месте и не в этой зыбкой реальности. Перед глазами все плывет — и у него, и у Коичи. Ямагиши слишком прекрасна для этого мира. — Это были вы! — и откуда у него находятся силы кричать? — Я знал, я искал доказательства, но не верил, что вы способны на такое! Вы не люди! — рычит Джоске, сжимая зубы от невероятной боли и хаотично размахивая культями. — Конечно, мы, — шепчет Юкако, внимательно рассматривая, как кровь расцветает мокрым пятном вокруг импровизированного кола, — и ты сейчас меньше похож на человека, чем мы. — Я тебя выебу, — вертится на палке Джоске, пытаясь хоть как-то уйти от непрекращающейся пытки, — Кейчо отомстит тебе за брата, а моя семья за меня. Даже Хазамада не заслужил умереть, тупая ты сука! Нахуя ты сняла с него кожу? — Чтобы напомнить о том, как сильно я люблю Коичи-куна, — хихикает Ямагиши, прикрывая рот ладошкой, — Я написала там наши имена. Мило, правда? — Неправда, сраная ты шлюха! — звуки голоса Хигашикаты все меньше похожи на нормальную человеческую речь; скорее, на разъяренный рев демона прямиком из глубин ада. Если, конечно, он существует. Коичи уверен, что если это так, он покрыт розовыми блёстками и всегда пахнет конфетами. — Никто не смеет называть мою девушку шлюхой, — намного менее разозленным тоном говорит Хиросэ, выхватывая у Юкако бутылку. Ямагиши помогает ему вытащить пробку, и Хиросэ льет жидкость на лицо Джоске. Крупный план. Слышно шипение, кожу разъедает, словно она исчезает по воле неизвестного существа — мышцы обнажены, глазные яблоки получают свою долю, Джоске кричит, но в открытый рот прилетает кислота, заставляя его невольно сглотнуть. Страдание прошивает каждую клетку тела иглами. На лице мышц не так уж и много, как казалось сперва — ну да ладно, Коичи не силен в анатомии. Подтянет на таких практических занятиях с Юкако, а потом будет пересматривать кассеты и отдрачивать себе до полузабытья. — Я же говорила, что мой папочка химик? — улыбается Ямагиши, позволяя руке проскользнуть в трусики. Скользит пальцем по набухшему клитору, и Коичи небрежно бросает бутылку в район члена Хигашикаты, надеясь, что она причинит достаточную боль. — Пусть умрет сам. Теперь он уже никуда не сбежит, — все так же отстраненно проговаривает Коичи, оборачиваясь к Ямагиши. Та опять улыбается, подманивая его к себе свободной рукой. Кровь опять приливает к члену, сотни тысяч кровяных телец делают свой вклад в распространении грязи по организму Коичи. Пусть Джоске смотрит. Он заслужил. На его лицо садится жирная зелёная муха, и от невесомого прикосновения шести лапок он кричит так, как не кричат убитые мексиканской картелью. Юкако опускает в трусики другой палец. Коичи выключает камеру. Щелчок. Запись оконченаrec_00
Место действия — парк развлечений где-то в Морио: радостная музыка, цветастые вывески, обновленные аттракционы. Освещение: десятки — а может, даже сотни — маленьких разноцветных фонариков и гирлянд, все посетители парка утопают в их мягком свечении. Действующие лица: Ямагиши Юкако, 18 лет, в милом бирюзовом платье, волосы завязаны в хвостик и закреплены розовыми заколками, макияж и маникюр, на руке браслет с бусинками, белые носочки и черные туфельки — контраст; Хиросэ Коичи, 18 лет, белая рубашка и черные шорты, смущённо улыбается; неизвестный мужчина, предполагаемый возраст от 30 до 35 лет — держит камеру, в объектив попадают только коричневые туфли и кусок сиреневых штанов в самом начале записи. — Вот так держать? — голос из-за кадра, камера теперь направлена на лица Юкако и Коичи. Между ними и снимающим расстояние метра три. За спинами Хиросэ и Ямагиши красное с золотым колесо обозрения — самое большое в префектуре, на которое мечтают попасть почти все ученики средней школы Морио. — Да, спасибо большое! — щебечет Юкако, улыбаясь оператору. Коичи поднимается на носочки, ожидая, пока Юкако опустится настолько, чтобы их лица были на одном уровне. Губы соприкасаются — его, обветренные и от этого шершавые; ее, мягкие и накрашенные розовым блеском. Камера слегка дёргается, слышны переливы музыки. Юкако отстраняется, гладя Коичи по голове. — Это все? — спрашивает мужчина, ловя улыбку Юкако. Солнце уходит за горизонт. В свете заката лица Коичи и Юкако кажутся красными — почти окровавленными. На фоне звучит All I Want For Christmas Is You, несмотря на обжигающую летнюю жару. — Да-да! — энергично кивает Ямагиши, подходя к нему. На лице Коичи яркий след от блеска. Камера дёргается, смещаясь на руки девушки. Слышен кашель оператора и звук выключения камеры. Склейка. Юкако держит в руке подтаивающее мороженое на палочке, улыбаясь, как Мона Лиза. Камера слегка подрагивает в руках Коичи, захватывая куски кровавого неба с черными прожилками облаков. Белая сладкая жидкость течет по пальчикам Ямагиши, пока она подносит мороженое к губам и размазывает по ним холодную сладость. Высовывает язык и начинает облизывать верхушку, как в фансервисе в дешёвом этти-аниме. Погружает глубже в горло, позволяя капелькам стекать вниз на землю по руке. Белое на белом. Камера опускается вниз — на темную обувь Коичи, на пробивающуюся сквозь старый асфальт жухлую траву. На разлагающийся труп собаки, лежащий у них под ногами. Бурая шерсть слиплась в отдельные куски, кое-где видны проплешины с сизой кожей, облюбованные мухами. Горло перерезано, кровь уже давно не красит серость и высохла под телом липкой уродливой лужицей черноватого оттенка. Ямагиши глотает сладкие остатки и с наслаждением засовывает два пальца глубоко в горло, слизывая потоки жидкости с пальцев и бросая палочку куда-то вниз. Гортанный звук. Белая слизь капает на труп вместе с желудочным соком, все ещё холодная смесь пузырится на псе, как слюна во рту. — Мило, правда, Ко-тян? — Очень мило. Теперь это сказано совершенно искренне. Щелчок. Запись заканчивается.***
Хигашиката Рюокей заканчивает смотреть последнюю кассету из потертой матерчатой сумки со значком в форме сердечка. Выключает проигрыватель — в воздухе раздается очередной бездушный щелчок, — и вздыхает, пытаясь остановить течение слез по щекам. Бессмысленный фантасмагорический парад картинок прокручивается перед глазами беспрестанно. Джоске. Внук, которому он уделял слишком мало времени перед смертью. В груди кипит кислота, на мозг налипает мерзкая пленка печали и ненависти. Ничего, скоро все будет решено. Не пройдет и тридцати минут, как он возьмёт верный пистолет, которым пристрелил не одного нарушителя порядка, видеокамеру и отправится в гости к убийцам Джоске — людьми он их не назовет даже под страхом смерти. Скоро, совсеи скоро в сумке появится ещё одна кассета с маркировкой rec_06, которую он будет пересматривать с куда большим удовлетворением, чем предыдущие. И снимать ее будет уже он.