Последняя встреча

спустя некоторое, очень даже большое время после всего аки изо всех сил начал стараться, чтобы еженедельные визиты к химено были короткими и длились не более десяти минут. дело было совсем не в том, что он не уважал свою уже бывшую напарницу. и совсем не в том, что у него не оставалось свободного времени из-за работы, хотя отчасти это была правда. аки просто совсем не знал, как вести себя с химено: что делать, куда деть цветы и куда вообще деть всего себя самого, внезапно такого нескладного, высокого, в большом, казалось бы, костюме. так иногда было и при жизни. химено была чересчур непредсказуемой и непростой; порой в её присутствии он тоже путался, и внутри поднималось какое-то смущение вместе с недоумением — гремучая, неправильная смесь. но ведь и химено тоже была неправильной! с самого начала! например, ну кто, кто отчаянно просит, даже умоляет своего напарника начать курить? кто, кто внезапно приветствует новичка глухим и печальным «ты мой шестой по счёту напарник»? ну кто, кто просит, даже умоляет своего коллегу уйти в отставку? вместе? но в этом всём и заключалась химено. перецеловать весь отдел, будучи в стельку пьяной; всячески поддразнивать дурака денджи, изголодавшегося по вниманию, любви и по женским телам; наконец, сделать так, чтобы свой первый поцелуй денджи не забыл никогда — и вместе с тем пожертвовать собой во имя… но об этом аки думать не любил. поэтому сейчас, закрыв глаза и позволив ветру легонько обдувать его вспотевшее лицо, он внезапно задумался о том, что было бы, если б химено всё-таки успела уйти в отставку. нет, хаякаву она бы с собой так и не утащила. да, жизнь у неё наверняка сложилась бы по-другому. её жизнь явно была бы красочнее. приятнее. наверное, прожить спокойно и размеренно куда лучше, чем целыми днями рубить демонов и подвергать себя смертельной опасности. тут от этих постоянных нервотрёпок даже сигареты не спасают. что бы химено делала там, на свободе, за границей крови, кишок и смерти? хаякава представил красивый и уютный домик, химено на просторной кухне, хихикающую, милую, протягивающую ему, хаякаве, бенто на обед. рядом с онигири красуется зажжённая сигарета, уже начавшая разъедать пластик. химено не сдерживается и ржёт во всё горло. понятно, значит, на роль хозяйки она совсем не подходит. хотя почему же? ради аки она бы усовершенствовала свои навыки готовки; она бы скурпулёзно собирала каждое бенто и всячески стремилась к этому недостижимому идеалу семейной жизни а-ля «американская мечта». наверное. но всё ради хаякавы! ветер не слишком сурово, но напомнил аки об этом, потрепав его хвостик — и хаякава тут же извинился про себя. прости, химено. тут же он представил напарницу в каком-нибудь баре, где она активно мешала напитки. эта мысль больше подходила к облику химено. в мыслях аки девушка умело стояла за прилавком, умело крыла матом хамящих и подкатывающих пьянчуг и умело старалась не хихикать при очередной лужице рвоты — видать, вспоминала бедняжку денджи. не хихикать не получалось. аки видел и себя — как он после тяжёлого рабочего дня, который опять был богат лишь кровью, кишками и смертью, заходит в бар, пошатываясь и смертельно желая выпить. хаякава видел, как химено, заприметив посетителя, сначала изучила его взглядом залихватской и умелой барменши, а потом уже иным взглядом, взглядом напарницы и охотницы. взглядом девушки и друга. кажется, она даже чуть приоткрыла рот. но тут же радостно заверещала: — а-аки, старик! каким ветром тебя сюда занесло? слышать голос химено даже в собственных фантазиях было странно. иной раз аки даже забывал её лицо. точнее, оно становилось каким-то смазанным, черты теряли чёткость. но химено и не просила помнить её всю жизнь, она всего лишь просила… аки очень не любил об этом думать. и когда он, смертельно уставший, сел напротив семпая, она радостно расспрашивала его обо всём: ну как там ден-ден-денджи, не сбрендил окончательно; а демон крови несильно отравляет жизнь; а макима, макима-то всё ещё так же странно себя ведёт и почти никуда не ездит? засела блин, начальница эдакая, а как там арай, а как малышка кобени поживает? ещё не срезалась со службы? а ты-то сам как, аки-кун? нормально, химено-семпай. не хочешь уйти? хочу, химено-семпай. но не могу… и в мыслях хаякава уже миллион раз в этом самом безымянном баре принимал решение бросить всё и — уйти к чертям со службы, остаться на всю жизнь здесь, в этом баре, и пусть тут и воняет рвотой, пОтом и дешёвым пойлом. какой бы, интересно, была реакция настоящей химено? не этой фикции из бара — прости, химено. — у которой почему-то волосы длинные, тёмные; а ещё эти волосы у неё заплетены в две пышные, тугие косы, покоящиеся на обоих плечах, и взгляд у неё такой же… сладостно-медовый, как у макимы. нет, настоящая химено и церемонится бы ни с кем не стала; она бы даже под ноль постриглась и с ненавистью, граничащей с безумием, воззирала на весь пьяный сброд. но на аки она бы продолжала смотреть в какой-то степени очень нежно. да, хаякава понемногу забывал химено, но не могу забыть её взгляд. аки очень-очень не любил об этом думать. мне нужно остаться на службе, химено-семпай. мне нужно доделать одно дело. мне пока нельзя… напарница слабо, грустно улыбнулась. ну хорошо… (всё почти так же, как и в случае с сигаретой, но на этот раз уговорить уйти со службы — это не подсунуть малолетнему охотнику косячок, это нечто глобальнее и поопаснее, это уже в последствиях не кости сгниют — это уже вся жизнь перевернётся) прости, химено. за что ты просишь прощение? ты ни в чём не виноват. только, пожалуйста…(он уже знает, что она скажет, он зажмуривается, зажмуривается так сильно, что закипающие в уголках глаз слёзы никак не могут прорваться наружу) береги себя. и приходи почаще. хаякава открыл глаза. положил цветы и сигареты на небольшой холмик. прочитал надгробие — буквы ещё не начали зарастать мхом. вот только ему привиделось, что прошло уже много-много лет, и вот уже могила химено — обычный заросший и шершавый камень, и даже надпись прочитать нельзя. химено там, а он — здесь. и то, что он остался жив, целиком заслуга химено. хорошо, семпай. я постараюсь. он медленно, даже бережно касается камня — словно прощаясь. затем встаёт и уходит. ветер разносит по кладбищу звук его шагов. больше на могилу химено хаякава так и не вернулся.