Brouillard

Девять тридцать утра, вот что показывают стрелки на старых настенных часах, весящих над дверью в кабинет. На самом деле эти часы сломались еще около полугода назад, но персоналу, и даже учителям, кажется, дела до этого нет. Сложно было сказать обратил ли кто на такую мелочь внимание. А Фёдор заметил. Как раз-таки в тот самый день, когда они остановились, на уроке русского языка, когда учительница просто выдала задание из учебника, и села проверять работы других классов. Класс сидел достаточно тихо, если не учитывать шепот и тихий, противный смех, который одноклассники с задних парт пытались подавить, закрывая рот рукой. Но и к этому можно привыкнуть за годы учебы, когда приходишь в школьное заведение почти каждый день и слышишь приглушенные голоса за спиной, это уже даже не замечается. Разговоры на уроках просто въелись в школьную среду так сильно, что уже больше никто не представляет, чтобы во время занятия была полная и мертвая тишина. И как в тот день, и как сейчас, были слышен именно этот неразборчивый шепот, а также надоедливый тик часов. Они остановились, но стрелка секунды до сих пор издавала раздражающий звук, пытаясь сдвинуться с места. Это серьезно начинало бесить. Федор еще до начала урока сидел за своей партой, чуть сгорбившись над книгой, первой попавшийся на глаза среди полок школьной библиотеки, лежавшей в его руках, рукава серой рубашки чуть помялись, открытой ближе к концу, и подогнув ноги под стул. Сидев рядом с окном, он не мог не хмурится от солнца, которое светило ему буквально в глаза, сквозь висящих жалюзи, от них вообще было не лучше. Уныло. Нет, не скучно, именно что уныло. Желание просто встать со своего места и выйти за пределы кабинета, громко хлопнув дверью, росло с каждым тиком часов, с каждым сказанным словом ребят из класса, с каждым шорохом подошвы об асфальт при ходьбе прохожих, доносящихся через приоткрытое окно, рядом со столом учителя. Убогая обстановка вокруг. Белые стены, низ которых покрашен в противный бирюзовый цвет, деревянные пошарпанные парты, металлические ножки которых чинили столько раз, как и стулья. Шкафы, стоящие в самом конца класса, с стеклянными дверцами, через которые видны стопки тетрадей и учебников. На самом деле половины стекол там уже давно не было, разбили, дурачились на перемене гоняясь друг за другом. Жалюзи, ярко синего-цвета, которые вообще не сочетались с комнатой. Щелк ручкой учительницы, каждый раз, когда она отрывалась от экрана монитора компьютера и вновь начинала что-то писать в журнал. Если бы здесь был он, была бы такая давящая атмосфера? Федор сделал глубокий вдох, закрывая глаза, под которыми уже давно образовались мешки от недосыпа. Но это было не так важно, точнее для самого парня это было незначительной деталью, однако сколько же замечаний он получил по поводу своего усталого бледного лица. Раздался тихий хлопок при закрытии книги, когда твердая, темная обложка ударилась об страницы книги. Федор приоткрыл глаза, оглядывая кабинет, и всех присутствующих в нем, занимающихся чем угодно, но не упражнениям из учебника, одноклассников, учительницу, сидящую за своим столом, проходящих мимо открытой нараспашку двери класса по коридору техничек, с швабрами в руках, прежде чем опустить свой взгляд на место рядом с собой. Задвинутый под парту деревянный стул, который стоял достаточно почти в противоположном от Достоевского углу стола, смотрелся уже так не привычно… Будь бы тут Николай, то он бы ворвался в кабинет с лучезарной улыбкой, с взъерошенными во все стороны волосами, собранными в неаккуратную косу, в растянутой белой футболке, черных джинсах с протертыми коленками, сколько бы его не ругали завуча за внешний вид, его не осбо это волновало, придерживая одной рукой лямку портфеля, закинутого на одно плечо, а второй рукой махая всему классу, громко крича «всем привет!», даже если они не обращают на него внимание, или вовсе раздражены его поведением. Заметив Федора, то он бы звонко засмеялся, начиная приближаться к своему однокласснику через весь класс быстрыми шагами, чуть ли не срываясь на бег, задев боком первую парту среднего ряда, зацепившись об ее угол своей футболкой, и чуть не споткнувшись об нее. Он всегда так делал. Всегда приходил, садился рядом, двигая свой стул настолько близко, что раздавался стук края стула об другой стул, между сиденьями не было пространства, буквально сидя в плотную, прижавшись боком к боку соседа по парте, и положив свою ладонь на плечо, начиная с энтузиазмом рассказывать, что с ним произошло по дороге. А произойти могло действительно много, что аж дивишься и задаешься вопросом, откуда столько приключений за короткую дорогу в пятнадцати минут поездки на автобусе и еще десять пешком до школы. Так Коля еще и запоминает все в мельчайших подробностях. И после бурного рассказа, который кричали чуть ли не в самое ухо, а также размахиваний руками в разные стороны, пытаясь что-то показать, обязательно должен быть слышен еще один громкий звонкий смех: - Каким же я иногда бываю неряхой! – и он действительно таким был. И не иногда, а очень часто. Потеря где-то резинки для волос, стала настолько частой, что на запястье Феди всегда была пара запасных, во избежание жалоб о нахождении белых волос повсюду. Несколько раз у Николая рвался портфель, именно лямки, которые до сих пор пришиты ярко-красными нитками, не совсем аккуратно и которые хорошо всем заметны, но не то, чтобы парня этого волновало. Про срывы уроков можно даже не упоминать, это становится очевидно. Занятия казались Гоголю настолько нудными и затянутыми, что он занимал себя чем-то другим, чем-то, что казалось ему более забавным, закидывая либо ноги на стол, либо ложась сразу на два стула, когда Федор вставал со своего места по какой-либо причине. Кидаться в кого-то скомканными бумажками, вырванные из общей тетради по химии, в которой ничего кроме как «классная работа» на первой странице не было написано, рисовать карикатуры одноклассников на полях тетрадей, специально их изображая нелепо, и в глупых ситуациях, или начать спорить, дай Бог с придурковатым одноклассником, который решил потягаться с запасом анекдотов Коли, а не с учителем. Вот таким был Николай Гоголь, сосед по парте Федора, весельчак, шут который развлекает весь класс. Когда это началось… С класса пятого вроде. Ах, да, именно так. Перевод в новую школу, новый класс, именно с того момента все знали его как паяца. Федор взглянул в окно, рассматривая серые пятиэтажные дома вдалеке, находящиеся за черным, низким, старым, погнутым и заросшим в некоторых местах, забором ограждающий школьную территорию. К тем домам ведет лишь одна тропа. Бетонная узкая тропинка, вокруг которой неухоженная трава, ее не косят даже летом. Еще пару уличных фонарей, которые работают через раз, и мигают по вечерам, пока полностью не погаснут. На пути почти ничего не было, разве что поликлиника, и то она находится ближе к школе, а дальше просто тропа среди травы, разбитых бутылок и бледно-желтого света фонарей. Да и домов в той стороне было мало, там мало кто жил из школы, потому Достоевскому всегда приходилось идти домой одну. Но не то, чтобы он особо был против. Полностью наоборот, куда лучше ощущался тихий путь домой, где слышен только шелест зелени, а также шуршание и стук подошвы об бетонную плитку, шум тихого весеннего ветра, чем озорное, в каком-то смысле раздражающие обсуждение ребят из школы, всякой чуши. Не подумайте, это не плохо обсуждать что-либо с друзьями, когда вам весело вместе, и вы наслаждаетесь своим диалогом. Просто… Такая простая прогулка до дома, своего рода побег от всего шума в мире, будто ты попадаешь в свой мир, и никто не может потревожить тебя. Но к сожалению, приятное ощущение некоторой свободы было нарушено, и никем иным как Николаем. Тот был взволнован узнав, что Федя, такая интересная личность, ходит в одиночестве. Конечно же как верный друг, хотя и Достоевский не понимал с каких пор они друзья, он вызвался каждый раз встречать его перед школой и провожать после уроков. Это должна быть просто забава для Гоголя, чтобы чем-то занять себя до школы и после нее, но он не ожидал, что эта одинокая дорожка, которая казалась такой скучной и примитивной, действительно станет уже как родная, даже не смотря на то, что он живет в совершенно в другом направлении, и ему нужно бежать на остановку, чтобы успеть на нужный автобус. Все это становилось просто незначимым, когда рано утром, проводя рукой по траве и чувствуя холодную росу на своей ладони. Оглядываясь вокруг, и видеть туман, окутывающий все пространство вокруг, как лучи только недавно вставшего солнца освещают путь сквозь него. А так же посмотреть на бледное лицо своего друга, теперь, когда обе стороны его черных по плеч волос заправлены за ухо, а солнце попадало ему в глаза, от чего он немного щурится и ставит руку перед собой, чтобы что-то видеть, его теперь действительно можно было хорошо разглядеть. И это было красиво, этот короткий момент, мимолетный, он пролитит как только Достоевский отвернет голову, но Гоголю он так хорошо запомнился, что он мог вспомнить каждый блик в волосах парня. Коля рассмеялся. Просто рассмеялся. Прежде чем оглянуть назад, смотря в ту сторону, где должен находиться дом Федора, но остался лишь бледно-серый силуэт здания. - Знаешь, - он начал необычайно тихим и спокойным голосом, что было не привычно слышать, - что-то есть в этом тумане. Прозвенел звонок, бьющий по ушам ужасным звуком. Раздался скрип стульев, шорохи портфелей и сумок, быстрые и медленные шаги, разговоры, перешептывания, началась обычная перемена. Какой это урок по счету? Уже скоро начало пятого. А его нет. После той фразы, буквально каждое туманное утро, Николай обязательно приходил, чуть ли не хватал Федора под руку, таща на улицу, чтобы звонко рассмеяться, будто кружась, скрываясь в тумане, под светом рассвета, смешанным с еще не отключившимся светом оранжевых фонарей, как заколдованный, плененный каждой секундой таких моментов. «Утро было туманным» - пробормотал Федор, собирая свои вещи с парты в рюкзак, помимо книги, он ник чему не прикасался во время урока, ни к учебнику, ни к тетради, даже пенал не был открыт. Застегнув молнию, и взяв рюкзак за одну лямку, запрокидывая его на одно плечо, прежде чем и надеть его на втрое, он еще раз посмотрел на задвинутый, пустой, никем не тронутый стул рядом с собой, и задвинул второй. Так где же ты?