Чудеса в перьях и без

Их первая встреча состоялась, нет, стряслась так эпично, что стоявший не одно десятилетие биофак МГУ чудом не взлетел на воздух. Ещё бы – разве каждый день нагруженный реактивами гений-биохимик врезается в ходячую рыжую катастрофу, держащую в руках клетку с отчаянно горланящим что-то нечленораздельное попугаем? Тем не менее, несчастного случая на производстве удаётся избежать – он каким-то чудом сохраняет равновесие и, понимающе кивая ей, машет рукой в сторону преподавательской – неси, мол, туда это чудо орнитологии. Она усмехается и предупреждает, что этот пернатый матершинник, пожив пару дней с её соседями по блоку, нахватался таких слов, что у коменданта Петровича уши в трубочку свернулись – что уж говорить об интеллигентных преподавателях биологии, стоит им столкнуться с вернувшимся блудным попугаем воочию… В преподавательскую они всё-таки попадают. На удивление, там никого нет, и он на правах лаборанта отпирает вверенное ему помещение родным ключом. Наконец-то водружает тяжеленный ящик на стол научного руководителя и не сдерживает вздох облегчения – всё-таки не с его более чем субтильной комплекцией такие грузы на дальние расстояния таскать. Она, смеясь, следует его примеру и переселяет пернатого на соседний стол. Остаётся надеяться, что испорченная дурным воспитанием соседей птица не обматерит по-чёрному первого заглянувшего сюда препода или потерявшегося студента. Избавившись от тяжких нош и переведя дух, оба пристально приглядываются друг к другу и каким-то чудом вспоминают, что, оказывается, знакомы. Она неоднократно видела стенды с его докладами на ежегодных студенческих конференциях по химии и биологии, он читал про неё и её «боевых товарищей» в газетах студсовета, когда те отчитывались об очередном благотворительном выезде в заповедник или сборах в пользу приюта для животных. Все эти забавные истории, пересказанные друг другу, вызывают у обоих приступ гомерического хохота. О том, что ему надо дописывать научную статью, а ей – вычитывать курсовую, они как-то спонтанно забывают. Он, спохватившись и забавно растрепав прилизанные обычно волосы, предлагает ей выпить чаю. Она соглашается, а в её сумочке каким-то чудом обнаруживается пачка овсяного печенья, которое любят, цитируя, «только такие уникумы, как мы с тобой». В итоге спохватываются оба только через два часа, когда шум-гам в преподавательской начинает привлекать внимание, и в крохотное помещение заглядывает суровый грозный завкаф. Увидев странную компанию – лучшего студента факультета и местную мисс-тридцать-три-несчастья – он только успевает открыть рот и прочитать лекцию о нецелевом использовании служебных помещений, как вдруг из клетки, где по-прежнему сидит пернатый хам, доносится весьма специфическая тирада, характеризующая начальника как… если выразиться поприличнее – человека крайне неразборчивого в связях и пренебрегающего нормами гигиены. Заведующий, побагровев от злости, теряет дар речи от шока и только потом разражается на всю Ивановскую криком, суть которого сводится к тому, что «вечно от тебя, Волкова, одни проблемы, забирай эту бракованную птицу и чтобы духу твоего здесь не было!» и выгоняет-таки обоих студентов вон. Как ни странно, им так весело, что его ор они практически не воспринимают всерьёз. Поймав волну какого-то куража, несутся по университетским коридорам и представляют собой зрелище, наверное, то ещё – тощий долговязый четырёхглазый ботаник из анекдотов, растрёпанная рыжая фурия и крайне недовольный таким методом транспортировки себя любимого попугай, каким-то волшебным образом не покалечившийся о прутья клетки и не сломавший её сам. Чувствуя вину за произошедшее (всё-таки птицу на передержку доверили именно ей), она извиняется перед старым-новым знакомым и хочет спокойно вернуться в общагу, но он ни с того ни с сего набивается к ней в провожатые. А ну как этот пернатый мутант ещё кого-нибудь оскорбит и этот кто-то не воздержится от физической агрессии, даже не разобравшись, что клетку держит в руках хрупкая девушка? Она скептически хмыкает – сам-то недалеко от неё ушёл по комплекции, но от сопровождения не отказывается. Почему – и сама не знает. Просто ей всё ещё очень весело от пережитого приключения, а этот очкастый чудик явно на одной с ней волне и её понимает. Не то что Аллочка, от которой жди потом лекций на тему «нормальные девушки с парнями в клубах вечера проводят, а не на биофаке с попугаями», или поборница морали и нравственности Танюшка, которая чуть в обморок не хлопнулась, услышав первый раз матершинную тираду от этого разбойника породы, между прочим, большой желтохохлый какаду. На самом деле Танечка ей симпатична – простая, милая, добрая девчонка, но порой настолько правильная и скучная, что аж тошно. А этот странноватый биохимик, при всех его отличных оценках и дотошности в учёбе – такой же смешной и немного с придурью, как она сама. Может, в какой-то из прошлых жизней они были братом и сестрой? Дружеское общение после того вечера у них налаживается как-то само собой – легко и непринуждённо. Наверное, и в самом деле без родственной кармы не обошлось. Или ещё без чего-нибудь мистического. Да какая, к чертям и лешим, разница? Главное, что, встречаясь на переменах или во время «окон» в универе, они ловят общую волну, могут занять любой свободный столик в буфете или свободную парту в аудитории и на полном серьёзе спорить до хрипоты о причастности летающего макаронного монстра к появлению жизни на земле или о том, женится ли когда-нибудь Шелдон Купер или так и останется непризнанным одиночкой. Номера друг друга уже прочно забиты у обоих в памяти смартфонов, значась как «Злой биохимик» и «Кошачья Мэри Поппинс» соответственно. Их история переписки в самых разных мессенджерах становится с каждым вечером всё длиннее, а соседи по общежитию шушукаются и сплетничают на тему «кого там подцепил наш Валька?» и «неужели наша чудачка Лиля наконец-то нашла себе соулмейта?». На это обоим плевать с высоченной колокольни. Плевать и на то, что научный руководитель ворчит и выговаривает за всё чаще проскальзывающую в его поведении рассеянность: «как спутался с Волковой – так мозги «прощай» сказали». Плевать, что ещё недавно посещавшая его в самых откровенных ночных грёзах смазливая блондиночка Маша, ранее не обращавшая на соседа-ботаника никакого внимания, внезапно активизировалась и стала недовольно пофыркивать, замечая его на общей кухне с телефоном и чашкой кофе, а не возле её комнаты в позе просителя и со взглядом верного рыцаря, готового служить ветреной прекрасной даме. Плевать на доморощенного общажного мачо Гошу Рудковского, до которого наконец-то дошло, что ничего ему не светит, и который каждый день водит теперь в блок новую девушку в пику рыжей зазнобе – а ей и дела никакого нет, знай, переписывается со своим чудиком или посмеивается звонко в трубку: «Валька, ну всё, хватит уже меня смешить, девчонки спать ложатся, а мы им мешаем». Это всё мелочи и внешние факторы. Они будут всегда. Или не совсем всегда. Может, однажды она застанет его у входа в универ ругающимся со своей дамой сердца, постарается пройти мимо и не лезть в чужие разборки, но не тут-то было: ураган Мария Белова, желая смести всё на своём пути, перегородит ей дорогу и, переходя на ультразвук, обзовёт её «рыжей драной крысой, ни кожи, ни рожи, а всё туда же – на чужих поклонников зарится!». Она, конечно, растеряется и будет отчаянно искать в памяти слова, коими можно внятно и на пальцах объяснить понятие «дружба между парнем и девушкой» гламурным блондинкам и чайникам. Но её ментальные поиски внезапно прервёт он сам, совершенно без заиканий, но на своём, на «ботаническом» произнеся твёрдое «Мария, это отвратительно. Радуйся, о моих притязаниях на тебя можешь забыть» и, подхватив её под руку, оставит бывшую музу в одиночестве. Или, может быть, возвращаясь в общежитие, он случайно услышит обрывки показательного выступления Рудковского в фойе на тему «ну всё, не дури, показала ты свой характер, но природу-то не обманешь – девчонкам нравятся настоящие мужики, а не хлюпики вроде этого твоего». Он, естественно, возмутится и поспешит вмешаться – но она неплохо справится и без него, размазав Гошу по стенке и с издевательской усмешкой заявив, что ей интереснее слушать про макаронных монстров и Шелдона Купера, а не про его выдуманные постельные подвиги, и что его потолок – ПТУшницы на грани отчисления. Незадачливый герой-любовник впервые не найдётся, что ответить и, крякнув с досады, умчится прочь, оставив их одних. А им наедине уж точно будет о чём поговорить. Может быть, прокручивая в калейдоскопе памяти все их все их встречи, начиная с той самой «пернатой» оказии, он внезапно осознает, что его будни решительно, категорически невозможны без её странных одёжек, язвительных шуточек, причёски а-ля «рыжий взрыв на макаронной фабрике» и смеющихся серо-голубых глаз. Пару секунд попытается бороться с собой, но всё-таки, поддавшись порыву, подастся навстречу и мимолётно прикоснётся своими губами к её, только потом сообразив, что в принципе впервые в жизни целуется с девушкой. Она на мгновение испугается, но не оттолкнёт его, думая, что теперь всё становится на свои места и что сближение с тем самым человеком обычно и начинается с постепенного узнавания и дружбы, а не искры-бури-безумия с первого взгляда, как в драматичных пошлых романах. Даже ответит и задержится немного дольше положенного в его объятиях и только потом спросит: «Валька, а мы точно не превратимся теперь в одержимую гормонами парочку и не потеряем всё то хорошее, что у нас было?». Он усмехнётся и начнёт говорить какую-то ерунду про попугаев-неразлучников, которые каким-то чудом не надоедают друг другу в течение всей жизни, а у них впереди ещё чёрт знает сколько всего. Кстати, а тот самый матерящийся желтохохлый какаду, ставший невольным виновником всей этой не-такой-уж-и-просто-дружеской истории, так и останется жить в её комнате. Правда, теперь его словарный запас рискует пополниться куда более сентиментальными лексическими единицами.