Любима тенью

Ночи уже давно не приносят Ашали Махариэль желанного покоя. Неимоверный груз ответственности проламывает сознание и вдавливает насущные проблемы даже во сны. И вот она мечется под одеялом, терзаемая горным холодом и вопросами: где достать деньги на вооружение солдат? Как примирить напыщенных знатных шемленов, мелочная грызня которых слишком дорого обходится эрлингу? Как оправдать перед Преподобной матерью нападение Андерса на храмовников, не посрамив честь Серых Стражей? Вопросы и холод — вот с кем проводит свои ночи Страж-Командор, судьбой заточенная в покоях Башни Бдения. Юные мечты о простом счастье под раскидистыми ветвями Бресилиана давно забыты — покоятся, заваленные непрошеной властью и титулом. Морозный ветер неприятно облизывает кожу, пробравшись сквозь зыбкую дрёму, но тут же следом неясное тепло обхватывает лодыжку и скользит вверх по ноге. Знакомые узоры прикосновений расслабляют, и вот Ашали уже не вздрагивает, а ёрзает в предвкушении и тихо выдыхает в пустоту заветное имя. Зевран снится ей преступно редко — его не удаётся удержать рядом даже во снах. Все, кто осмеливался предупреждать её от связи со своим неудавшимся убийцей, — а было таких неприлично много, — теперь злорадно шептались, наблюдая её гордое одиночество. Но Махариэль не стремилась никого переубеждать. Она не требовала от Зеврана верности сидящего подле ног пса. Довольно было и того, что он неизменно возвращался в её объятия. Так, по крайней мере, она твердила себе, вновь и вновь перечитывая всё более пухлую стопку писем, наполненных милыми пошлостями, и выискивая взглядом среди линий военных карт Антиву. Жар мягкой щекоткой зарождается внутри, толкая навстречу невесомым касаниям и призрачным воспоминаниям о его умелых ласках. Волна нежности поднимается всё выше, настойчивость её крепнет и тянет в реальность, но Ашали инстинктивно борется за возможность задержаться в желанном сновидении. Горячий мрак оглаживает тело, скользит по впадине поясницы и катится вдоль позвоночника, оставляя за собой влажный след. — Зевран, — рвано срывается с губ. — Готов вечно слушать, как ты зовёшь меня, мой Серый Страж, — обжигает ухо игривый антиванский шёпот. — Зев? — уже осознанно бормочет она, в конец спутав сон и явь. Ответом на её губах звучит протяжный, томный поцелуй. Зеврана почти не видно — он лишь тень, заключающая её в объятия, дурманящие запахами сандала и апельсина. — Ты здесь, — урвав глоток воздуха и всё ещё не веря, твердит она. — Я соскучился. — Надолго? — Сперва массаж, а уж потом болтовня, командор, — строго цокает он. Голодные поцелуи сыплются на спину, покрывают её саднящими отметинами и испариной — Зевран приносит с собой в суровые земли Амарантайна зной южных ночей. Ловкие пальцы настойчиво гонят тяжесть из мышц и вдавливают под кожу искры наслаждения, сильнее распаляя и дразня лёгкими касаниями самые чувствительные места. Не выдержав, Ашали изворачивается и плотно жмётся к крепкой груди, отчаянно впиваясь пальцами в мужские плечи — ей надо убедиться, что он действительно реален. Зевран никогда не предупреждает о своих визитах. Твердит, что не желает навлекать на неё ещё больше опасностей. И Ашали верит его заботе. Пусть их встречи так редки и мимолётны, но каждый раз они отдают себя друг другу без остатка. Губы собирают с кожи истории его странствий: терпкость хвойных лесов, горькую соль морских плаваний, пепел одиноких костров и металлический привкус опасности. На теле обнаруживается и пара новых, всё ещё воспалённо красных шрамов. Зев непременно похвастается историями их получения, забавляясь её взволнованным взглядом. Руки нетерпеливо следуют вниз через пышущий жаром пресс, но Зев ловко перехватывает запястья и снова валит Ашали на постель. — Не стоит торопиться, дорогая. Ночь бесконечно длинна для любви, — сладким ядом льются из темноты слова. Ашали изгибается и часто дышит, когда он стискивает и перекатывает между пальцами её соски. Закусывает губы, когда обжигающе горячий рот втягивает мочку уха, и теребит языком золотую серёжку — знак его любви. Касания опаляют летним жаром, пьянят мускатом золотистого вина и льются вниз по изнемогающему дрожью телу. Зевран неудержимо жаден в желании доставить удовольствие, сорвать надрывное дыхание, питаться её стонами. Его язык никогда не скупится на слова, но в любви он особенно красноречив: облизывает, дразнит и проникает бесстыдно глубоко. И вот она, великая героиня Ферелдена и гордый командор Серых Стражей, уже жалобно скулит, захлёбываясь сладким жаром. Комкает влажные простыни и запускает пальцы в россыпь светлых волос, невидимых ей в темноте. Её словно ласкает сама ночь, мягкими подушечками длинных пальцев очерчивая изгибы напряжённых бёдер. Вокруг всё плотнее сгущается бархатистый, пульсирующий удовольствием мрак. Вопиющие влажной развратностью звуки наполняют комнату, и даже луна стыдится коснуться их тел. Мягкие губы особенно сильно всасывают нежную плоть, и Ашали кричит, судорожно выгибаясь навстречу проступившим сквозь потолок звёздам. Тело становится невесомым и снова соскальзывает в сон, в котором Зевран хрипло шепчет «я твой», плавно двигаясь в ней. Ашали ощущает себя объятой ласковым пламенем, каждый толчок которого пускает под кожу разряды, пурпурными розами расцветающие в темноте. Пальцы властно обхватывают горло и тянут её наверх — Зевран сплавляет вместе их тела и стоны. А после обвивает её обессиленное тело и нежно дует на разгорячённое лицо. Замшевый шёпот, наполненный историями и витиеватыми строчками стихов, убаюкивает и погружает в забытье. Махариэль помнит острое чувство опасности, которое завораживало и с чудовищной силой тянуло её к Зеврану. Тонкая грань между доверием и ожиданием новой попытки покушения доводила до исступления. Но эта безрассудная страсть осталась в прошлом, уступив место чему-то более крепкому и непостижимому — бездонной нежности к безжалостному мужчине, готовому ради неё уничтожить хоть весь мир. Шорох ткани заставляет Ашали тянуться сквозь сизые сумерки, отчаянно цепляясь за ускользающее тепло. — Я не ухожу, радость моя. Просто пока растворяюсь в тенях. Но скоро, уже скоро, я вновь обрету плоть, и тогда даже самое острое лезвие не сможет нас разлучить. Утренние лучи солнца застают Стража-командора уже в пустой постели. На память о Зевране остаются лишь измятые простыни, припухшие губы и очередная безделушка на окне. Ашали улыбается, следя, как свет перекатывается по граням, кажется, рубина, и безразлично бросает кулон в шкатулку, хранящую уже приличную горку золота — сколько бы она ни твердила, Зевран не перестаёт его дарить. Но Ашали дороже другая шкатулка, хранящая в памяти каждую их ночь. И, аккуратно уложив в неё новое сокровище, Страж-командор спешит одеться и узнать у капитана Гаревела, какие растяпы стояли ночью в дозоре и позволили наёмному убийце незаметно проникнуть в её покои.