Это абсурд, враньё:
череп, смерть, коса.
"Смерть придёт, у неё
будут твои глаза".
И. Бродский
***
Звуки. Звуки били по барабанным перепонкам, вся битва подстроилась под ритм смертельного танца. Каждый шаг, вздох, взгляд бога крови не оставался незамеченным. С поля боя живым выйдет только один. Пламя загорелось в грудной клетке и растеклось обжигающим ручьём к каждой кипящей жаждой клетке напряжённого тела. Он не моргал, весь мир стал единым движением, слаженным механизмом, грозящимся мгновенно уничтожить единожды выбившуюся из всепоглощающего ритма деталь. Это была первая битва спустя долгие годы, однако обсидиановый меч, ставший неотъемлемой частью симбиоза черноглазого солдата и его верного оружия, безукоризненно исполнял каждый манёвр. Обсидиан с глухим стуком сталкивался с окровавленным трезубцем, сцепляясь в идеальный пазл. Откуда-то бог войны знал, как должен пройти поединок. Он отклоняется в сторону, и кожу обдаёт свистящей волной от пронёсшегося мимо метательного ножа. Мужчина усмехается, лишь сейчас почувствовав во рту металлический привкус собственной крови. Очередной выпад, новый шаг и, разумеется, парированный удар. Они могут продолжать вальсировать по полю боя до скончания времён. А бог войны умел ждать. Он смотрел в алые глаза оппонента, угадывая по малейшему движению зрачков следующий шаг и движение. Слухи гласили, что в сознании бога крови было что ни на есть людно: целый хор голосов, требующий всё больше и больше насилия. Однако во хладном взгляде Техноблейда сверкала трезвость и рассчёт. Всегда ли это сопровождало жестокого бога..? Или теперь у него был кто-то, ради кого пришлось посадить на короткий поводок всех внутренних демонов? Разумеется был. Кровавый бог ни на шаг не сдвинулся со своей позиции, чем проигрывал в мобильности, немедленно компенсируя напором и силой ударов. Он не мог отступить, ведь там, подле увесистого валуна, стояли два брата – король и юный принц. Младший отвернулся от столба пыли, в который превратилось подорванное поле брани, в его глазах крупными каплями воды сверкали непонимание и ярость. “Не прикасайся ко мне, мать твою!” В том поединке решали слабости, и Техноблейд отозвался на зов своей... Единственная же слабость бога войны давно поросла полевыми цветами. Воин крови поворачивается на звук, огненному солдату не нужно ничего более. Ему понадобилось одно несчастное мгновение, чтобы перенаправить всю имеющуюся силу в один фатальный удар. И всё для того, чтобы увидеть окровавленное лезвие серебряного палаша, насквозь прошедшего сквозь его же сердце. Солдат падает оземь, не осознавая, что произошло. Неизвестная фигура мужчины с крыльями проходит мимо, даже не глянув на умирающего. Бог войны чуть касается сочащегося разгорячённой кровью прокола, и ладонь тутже окрашивается в алый. Дыхание становится хриплым и сбивчивым. Он чувствует, как в лёгкие затекает кровь, заставляя едва ли не бурлить на выдохе. Лицо перекашивает слепая злость, всё его существо нещадно трясёт от звенящего бессилия. Краем глаза бог войны замечает поблёскивающий на свету нож Техноблейда, так удачно оставшийся на земле. Точно также в лучах выглянувшего из облака пыли солнца сверкают золотые волосы принца… Времени на раздумья не было. Один импульс ушёл на меткий бросок. Бессмертие покинуло его вместе с одним из последних вздохов, улетучилось в никуда с непозволительной беспечностью. В оглушённых звоном ушах далеко отозвался крик шокированного короля, он знал – нож нашёл свою цель. Земля вокруг чувствовалась влажной от залившей её тёплой крови. Ангел смерти оправдал своё имя. Бог войны опьянело-мутным взглядом смотрел вокруг, перестав ощущать собственное тело. Где-то там группа людей суетилась вокруг раненого юноши, хоть они уже и не могли ничего предпринять. Смерть нельзя отменить. Он легко улыбнулся – знакомо. Последняя искра испепеляющей мести потухла в его глазах, сверкнув на мокрых от слёз ресницах. Лишь летний ветер играл в пыльных волосах.***
Лёгкий на подъём, ещё более вспыльчивый и абсолютно несносный в победной радости, бог войны беспорядочно странствовал во белому свету, не задумываясь и не ставя цели, что вполне соответствовало войнам, каким он покровительствовал. Он делал, потому что мог, и не нуждался в ином мотиве. Доказывал всему миру, что может фактически всё, и исполнял невиданные доселе трюки с самоуверенным мастерством и, к раздражению завистников, чуть ли не наглой лёгкостью. Этим и нажил себе врагов. Хотя… каким это было ничтожным пустяком. Уходил он за тридевять земель, а потом от ненавистников оставался простой прах. Время всегда было на его стороне. Как и большинство богов, повидавших на своём веку множество людей, Сапнап мог быстро понять, кто чего стоит, однако нечасто применял эти знания ввиду некоторой беспечности по отношению к смертным. Сколько веков бог войны не промотал на земле, а чисто юношеская импульсивность и жажда найти себе приключений била в голову часто и точно. Обычно он не показывал своей истинной природы, отделываясь главной ролью в потасовке случайной таверны. Ничего не мог с собой поделать, выигрывать Сапнапу в спорах было до чёртиков лестно. Да и выходить сухим из воды он умел. Справедливости ради скажем, что когда дела принимали серьёзные обороты, от неосторожности Сапнапа и следа не оставалось. Тогда на сцену выходил собранный и организованный человек, готовый вести за собой целое войско, и вести прямиком к победе. Разумеется, бог войны знал свою цену и действовал соответствующе. Он бессчётное количество раз менял стороны, армии, соратников. Иногда шёл до конца, иногда предавал спустя сутки, иногда с первой встречи ненавидел и чего только не успел натворить за время своего бессмертия. Его видели талантливым генералом, опытным бойцом, безликим монстром, несущим смерть, или живым оружием, способным принести победу. Ничего не имело значения, всё было на один раз… И это было нормально. Он был всем и сразу. Но прежде всего – богом. Этот факт никогда не покидал Сапнапа. Сама его жизнь, тянувшаяся долгие годы, так и напоминала: ты бессмертен. А один солдат увидел человека. Черноволосый незнакомец пришёл в жизнь кудрявого юноши подобно десяткам других людей – банально, просто, так что не стоило ждать никакого иного определения. Но в чём же шутка… Сапнап и сам на время поверил, что он человек. А это, оказывается, такая интересная роль. Люди совершают ошибки, всё время узнают что-то новое, смеются над глупыми шутками, строят большие планы и загадывают желания на падающие звёзды. Такие живые, какими никогда не будут. Маленькие люди, живущие свою маленькую жизнь. И в этой маленькой жизни всё обрело заветный смысл. Не нужно было становиться никем другим. Достаточно просто "быть". Неизведанное волнующее чувство пришло неожиданно и непривычно выбивало землю из-под ног. Что было совсем за гранью понимания Сапнапа, так это то, что какой-то там человек… какой-то там, простите, Карл сломал чужую метровую стену, выстроенную от окружающих. Вошёл без ключей и взял штурмом, как бездарно спроектированную крепость. Причём сделал это так естественно и безболезненно, что изнутри так и раздирал щекотливый интерес: Как? Всё начиналось с коротких приветствий, обязательных инструкций, без каких на войне не обойтись. Посиделки у костра, ночной караул и долгая-долгая дорога. Часы разговоров ни о чём и обо всём одновременно, звонкий заливистый смех и неловко подставленные к покрасневшим щекам ладони. Тот голубоглазый солдат состоял из десятков воспоминаний, и Сапнап самозабвенно рассматривал их в своих руках, как драгоценные жемчужины. Он приходил чаще и чаще, ненавязчиво пополняя занимательную коллекцию, а Карл и не возражал… То за руку потянет, чтобы показать что-то, то небрежно приобнимет сбоку или поздним вечером, заслушаясь чужим рассказом и уже прикрывая усталые глаза, положит голову на плечо “сослуживца”.***
– Почему ты пришёл воевать сюда? Они сидели под одиноким деревом в поле недалеко от основного лагеря. Солнце в середине лета палило нещадно, так что даже Сапнап недовольно щурился из-за лучей, пробивающихся сквозь негустую листву дикой яблони. Карл останавливается с точильным камнем в руке и чуть наклоняет голову: – Призыв. Многие, конечно, пробовали его избежать, и у кого-то даже получилось, если не ошибаюсь, но я… – он бросает быстрый взгляд на лезвие меча. – Здесь я защищаю свою семью. Отец когда-то был на войне, теперь моя очередь. Если так я могу уберечь близких, то я ни о чём не жалею. Сап медленно кивает, вертит в руке сухую травинку и с ухмылкой протягивает: – Раз уж ты защищаешь близких, то я, пожалуй, буду защищать тебя. Карл беззлобно хмурится и подходит к Сапнапу ближе, чтобы кинуть ему меч и выдать лёгкий щелбан этому смеющемуся балбесу: – Не мели ерунды! – отсчитывает он, а сам расплывается в улыбке, – Покажи тот удар ещё раз, я плохо запомнил тогда… защитник, – хихикает парень.***
Они не говорили о чувствах громко. Не звучало никогда между ними помпезных клятв… Когда не знаешь, вернёшься ли живым с поля боя, нельзя обещать и следующей встречи. Порой нежный взгляд говорил больше, чем можно передать словами. Конечно, Карл понимал, что Сапнапу было не обязательно для хорошего самочувствия исполнять все человеческие ежедневные ритуалы, но продолжал назойливо просить его своевременно отдыхать и есть. Сап сопротивлялся первое время, однако сдался. Разочаровывать парня не хотелось, тот ведь правда беспокоился. И день сократился вдвое. Раньше сутки были довольно продолжительным промежутком времени, теперь же мир сновидений отбирал половину. Что такое рутина, когда жизнь так коротка? Каждый жучок в траве обязательно "бежал по своим делам, к семье". Каждый рассвет стал бесценен. Каждая битва стала важной и непременно решающей. А рука, маячком поднимающаяся над толпой выживших после боя солдат, стала вселенским облегчением. Это как прыгать с крыши небоскрёба и ждать, что приземлишься на землю целым. Сапнап прекрасно знал, что это неизбежно и даже логично. Люди – существа довольно хрупкие. И всё равно он наступил на подлые грабли, нарочно закрыв глаза. В первый день осени прошёл особенно тяжёлый бой. С обеих сторон прибыло подкрепление, и битва обещала быть жестокой. Естественно, потеряться в той заварушке просто, а найтись – невозможно. Тогда их армия потеряла многих бойцов, но одержала мнимую победу. Результаты больше подходили к разрушительному поражению. Оставшиеся солдаты не столько праздновали триумф, сколько радовались тому, что сумели избежать встречи со смертью, дышащей им в затылки ещё час назад. В этот раз Карла не было заметно на поле боя. Его не было среди выживших в лагере, его не было в госпитале. Его просто не было. Сапнап сбежал. Сердце в груди бешено билось, в ушах стоял гул несмотря на мёртвую тишину вокруг. Он сойдёт с ума прямо здесь. Бог войны ходил по кровавому полю, пугая редких птиц. Кидался навстречу каждому движению, чудившемуся в предрассветных сумерках. Сорвал голос, безостановочно продолжая звать. Он нашёл Карла уже при свету, недалеко от узкого ручья. Тот лежал навзничь, сверля немигающим взглядом облака. Сапнап берёт его бледную руку, сбивчиво говорит, как же испугался, но сейчас всё будет хорошо. Обязательно будет, они пойдут в госпиталь, там его подлатают. Он видит три колотые раны, окрасившие рубашку в грязно-красный. Быстро снимает с Карла броню и, оценивая масштабы проблемы, торопливо рвёт свой плащ. Сейчас он перевяжет, и они пойдут, это чтобы остановить кровотечение. Он будет аккуратен, он обещает. Сапнап смотрит в широко раскрытые голубые глаза и застывает с полосой ткани в руках. Отчего-то они кажутся неестественно бледными, на белке выступили пятна. Он всматривается внимательнее и замечает на руках фиолетово-красные потемнения, кожа на их фоне видится только белее. Неосторожное движение, и голова Карла безвольно поворачивается набок. Между неплотно сжатых губ вытекает потемневшая кровь, успевшая частично свернуться небольшими комками. Человек не может потерять столько крови и остаться в живых… Тысячи невысказанных слов пропали в бездну. Дрожащими руками Сапнап осторожно приподнимает тело, подвигает ближе к себе, словно старается успокоить, ласково перебирая растрёпанные кудри. Сломанный позвоночник неестественно прогибается под рукой. Что-то бесповоротно сломалось, сжалось в груди. Лишь слёзы тихо катились по щекам, пока губы безмолвно повторяли "прости". Что-то встало поперёк горла, не давало издать и жалкого звука. Оцепенение охватило все мышцы, густой массой обволокло тело и не давало сдвинутся с места. Вечное движение, сопровождающее огненного воина на протяжении всей его бесконечно долгой жизни, прекратилось. В этот раз было невозможно просто пойти дальше и притвориться, словно ничего не было. Мир перевернулся вниз головой и рухнул, разбившись вдребезги. Карла проткнули трезубцем насквозь и бросили, как тряпичную куклу. Подобная участь настигла многих бойцов, и армия даже не позаботилась увезти трупы – поле боя стало их братской могилой. Насколько ему было больно перед смертью? Сапнап смотрел в пространство перед собой или в саму преисподнюю, настолько взгляд был опустошён. Может быть, иногда его посещала отчаянная мысль, что Карл... просто не знал что-то о себе, и однажды он как ни в чём не бывало проснётся, подобно одному богу природы. Проснётся и лишь недоумённо спросит: "Что-то случилось?". Ну, может, восстанет из собственного праха, как феникс?! Если так, то он готов ждать, сколько потребуется. Чуда не произошло. Первыми прилетают мухи, последними заявляются жуки и бабочки. Сапнап не подпускал никаких животных. Одного взгляда в глаза прохожей лисице хватало, чтобы та отчего-то понимающе кивнула и ушла восвояси. Обычно люди не видят труп. Они видят спящего вечным сном человека, достраивают образ живого. Заранее приведённого в порядок, “как в последний раз” разодетого и покрытого слоем грима. Так легче отпустить. А Сапнап видел, как его возлюбленный гниёт. Как медленно знакомые черты безобразно искажаются, лицо бледнеет, покрывается трупными пятнами, как изо рта и носа начинает идти кровавая пена, выпадают волосы и потемневшие зубы. Как кожа сморщилась и слезла, была съедена насекомыми, стала местом для личинок, чьим-то обедом, а после и удобрением. Он перестал существовать на его глазах. Медленно и мучительно распался на части, оставив вросший в землю скелет и скромные соцветия цветов, выросших буквально на костях. Люди, стоящие неподвижно, притворяясь статуей, более не казались смешными. Сапнап помнил всё, каждая деталь и изменение отпечатались в его памяти неизгладимым клеймом. Вместе с тем, все эти семь лет стали ужасающим сном наяву, из смывшегося марева которого стало невозможным выудить ни единого цельного фрагмента. Мозг отказывался воспринимать произошедшее, иногда он не мог вспомнить и лица... Перед глазами мелькало лишь красное-красное-красное и... темнота. Он запомнил бы каждого. Все лица убитых им людей, их родных. Каждую слезу, какую проронили за чужую смерть. Что угодно, лишь бы среди сотен лиц затерялось одно единственное. Было уже поздно сожалеть, обещать и каяться. Однако никогда не было поздно найти виновного. К счастью, бог войны знал, к кому может обратиться. Окостеневший гнев медленно разжижал внутренности. Сложно было аккуратно закрыть чужие навечно застывшие в ужасе глаза, сложнее было в один день встать с места и уйти. Года, тянувшиеся горькой пыткой, сжались в пару мгновений, словно между секундой осознания и секундой решимости не было ровным счётом ничего. Сапнап чувствовал себя предателем. И эту вину он будет нести в своей крови. Он плохо помнил, как занемевшие ноги сами дотащили его до дома. Обессиленно бросился в ноги Зелёному богу, прося рассказать, кто. Его кое-как привели в человеческий вид и дали чёткую цель. Имя бога крови шипело на языке едкой кислотой, но едва ли это давало хоть долю облегчения. Пожелтевшие от времени записи вновь увидели свет, и старый план войны вскоре начал воплощаться в жизнь. Сапнапа не волновали жертвы или эгоистичность авантюры. Если Дрим мог предоставить месть, то он пойдёт следом. Источник мотивации терялся из виду. Титаническая и неконтролируемая сила с лёгкой направляющей руки кукловода была готова обрушиться на обидчика, и неважно, что бог войны сам в ту же секунду обратится в пепел. Он никогда не интересовался состоянием армии. Этих оцепеневших людей Зелёный бог предоставил с заговорческой полуулыбкой и заверил в послушности. Сапнап не знал и знать не хотел, что там с ними сделали. Он понимал, что является простой пешкой в чужом грандиозном плане. Глядя в пустые глаза солдат, он видел, что и сам стал ровно таким же. Все эти люди не по своей воле обречены на верную смерть в первом же бою. Сапнап тоже был обречён, сам так решил. Иногда чудилось, что он гниёт. Он самозабвенно заставлял себя и свои одеревеневшие за годы траура мышцы работать в нештатном режиме, истязал тренировками до состояния, когда голова шла кругом. Едва ли не стирал себя в порошок. Это уже не могло называться жизнью. В то же время Сапнап боялся. Сбивал костяшки пальцев в кровь, чтобы чувствовать. Ему нужно было чувствовать, что он пока не труп, что он способен исполнить последний аккорд мести. Что произойдёт дальше, было неважно. Навряд ли он подлежит восстановлению. Просто оттягивает неизбежное, тешась туманной целью на горизонте. Иногда накатывало необъяснимое отвращение, он нервно исчёсывал до красных полос руки и долго не мог усидеть на месте. Жизнь разделилась на два состояния: оцепенение и бешеная активность. Сапнап больше не спал. Бесцельно бродил вокруг палатки, охраняя сон несуществующего человека, и глядел ввысь в поисках звёзд, краем уха слушая сверчков и шелест травы, разбавляющий ночную тишину. Богу войны казалось, что весь мир вокруг был охвачен пламенем. На самом же деле горел он сам.***
Звуки постепенно стихли, сознание угасло вместе с болью. Голова казалась неестественно тяжёлой, а глаза слепил яркий свет. Сапнап через силу сумел подняться на ноги и оглядеться. Он не знал, что должно было произойти, хотя вид полностью белого поля не вызывал никаких определённых эмоций. Трава, земля, деревья – не самый богатый антураж. Он брёл наугад, гадая, что может ожидать дальше. Его не преследовало чувство опасности и подвоха, навряд ли стоит бояться после смерти. Это было бы довольно глупо, не правда ли? Сапнап касается места, где должна находиться его последняя рана – прокола как не бывало. Интересно, пропали ли остальные шрамы? За спиной не было порванного плаща, и след от его ног не оставлял кровавых отпечатков… словно не было никогда на свете Бога войны. Сейчас по призрачному лесу ходил простой путник, заплутавший на неизвестной дороге. Он не знал, сколько ходил по извилистым тропам. Тихий шум ветра буквально выдувал все мысли из головы. Может, со временем он забудет, кем был при жизни, и растворится в белоснежном свету? Бесславный конец, однако не худшая участь. По крайней мере, черноглазый солдат был свободен… как птица, разучившаяся летать, если это имеет смысл. От того всепоглощающего пламени не осталось и горстки тлеющего пепла, уж слишком это место бело, чтобы хоть как-то его запятнать. Тишина ласкала уши и приносила блаженное онемение. Сапнап выходит на очередную поляну, и от нечего делать смотрит себе под ноги. Снизу вверх на него глядят несколько белых васильков и цветков клевера. Он странно щурится, делает широкий шаг назад и быстро отводит взгляд в сторону ближайших деревьев. Как раз туда, где неподвижно стоит один человек. Он стоял, одной рукой касаясь ствола случайного дерева, другой – места, где когда-то в прошлой жизни билось сердце. Смотрел боязно, неотрывно, затаив дыхание. В мыслях Карла юлой кружилось желание убежать прямо сейчас. Он не знал, что делать, что говорят в подобных случаях. Просто стоял. Картинка неумолимо растекалась во взгляде, но Сапнап не мог позволить себе моргать, думая, что, упустив родной силуэт из виду хоть на одно мгновение, он вновь потеряет его. Блеск встревоженных глаз, казалось, разил в сотни раз больнее рокового серебряного палаша. Сапнап обессилено упал на колени перед ним, и это, может, было первым его неуклюжим движением в жизни после. Слышится шорох травы и ткани, Карл подходит ближе и молча обнимает, сдерживая тихую дрожь. Он успел забыть, каково быть видимым. Бестелесным приведением юноша долгое время сопровождал павшего бога. Он мог только безучастно смотреть, как постепенно угасает огонь в карих глазах, уступая место всепоглощающей темноте. Кричал и бил, ругался и умолял, лишь бы он оставил его хладный труп и ушёл. Что угодно, лишь бы Сапнап продолжил жить. Карл не знал, имеет ли значение уже упущенное прошлое. Сейчас он просто прижался ближе, пряча лицо в изгиб чужой шеи. По старой привычке Карл продолжал бесполезно гонять воздух из лёгких и обратно, словно показывая, что он здесь. Не сказать, что жив, но точно рядом. Его грудь вздымалась и опускалась, пока руки мягко лежали на дрожащих плечах. – Сапнап, – собравшись с силами, выпаливает голубоглазый. Он осторожно отдаляется, ненавязчиво пытается взять партнёра за руки, чтобы тот не сжимал сильно кулаки. – Сапнап, посмотри на меня. Всё позади. Карл старается нагнуться, ибо Сапнап не поднимает головы. Большим пальцем парень собирает слёзы с щёк, легко оставляет поцелуй в уголке губ. – Карл, – Сапнап чуть осекается, словно сомневаясь, можно ли произносить это имя. Его голос звучит разбито. – Боже, как же я облажался… – Я знаю, что ты не виноват. Сейчас всё хорошо. – Ты рассыпался у меня в руках. Карл опускает взгляд и чуть поджимает губы. – …Знаю, – он вновь прячется в объятиях и некоторое время молчит. – Давай уйдём? – И куда же? Куда угодно. Где солнце ярче и ветер свежее. В такое далёкое место, незаметное ни на одной карте мира. Там время действительно лечит, а душа находит покой. – Далеко, туда, куда уходят законченные истории. – Там ведь не будет войны? – Никогда. Сапнап легко улыбается, щуря глаза. – Хорошее, наверное, место.