Ловись, рыбка

– Сядь мне на колено. Стасю будто ударили наотмашь. Она смотрела в лицо Карпова, онемевшая, словно в спектакле, когда страсти кипят, но все заканчивается либо аплодисментами, либо бурным криком «Фу!» – никак не чьей-то смертью. Огорошенный Решетников тоже молчал – или вырубил наушник, оставив девушку на произвол судьбы. Карпов повторил свою просьбу, выжидательно смотря на нее. – Сядь, Стась, – наконец прохрипел Решетников. Стася, дрожа – как в детстве, когда стоит огорчить родителей, и воздаяние не заставит себя ждать, – повиновалась его словам. Пальцы Карпова гладили ее вспотевшую спину, приближаясь к пояснице, а Решетников, все еще шокированный тем, что события осмелились идти не по плану, бормотал Стасе в ухо сочувственные, но не утешающие слова. Карпов одной рукой легонько толкнул ее в плечо, направляя к себе. Стася, безвольная и деревянная, хуже марионетки, едва ли не опрокинулась на Карпова, чувствуя, как его седая щетина колет ее открытую шею. Она вдруг вспомнила, как старательно Решетников подбирал ее образ к этой встрече, начиная от одежды и заканчивая парфюмом. Шоколад и ваниль. Невинный, детский аромат, вызывающий скорее аппетит, чем желание заняться сексом. Стася дернулась, пораженная не приходившей ей до этого мыслью. Если Карпов захочет ее изнасиловать, Решетников прекратит спектакль или останется наблюдать, изредка шепча ей дешевые реплики изжившего себя сценариста? Как оказалось, последнему не суждено было случиться: Стася даже ничего не почувствовала, а в пальцах Карпова уже висел крохотный наушничек. – Маленькая шпионка? – спросил мужчина без угрозы, скорее с нежностью. – Мата Хари? – Он сбросил наушник мимо ковра, на голый пол, и раздавил его ботинком. – Камеры на тебе или в комнате? – А… – выдавила Стася какой-то полуответ, со слезами на глазах позволяя Карпову срывать с нее все украшения, какие он мог расстегнуть неловкими, крупными, дрожащими от плохо скрытого возбуждения пальцами. Она думала о том, что может кричать, прежде чем вспомнила, что Решетников, подлая сука, заказывал макет с бетонированными стенами – ее могут услышать в коридоре, не на шумной съемочной площадке; то, что сам Решетников даже и не подумает прийти ей на помощь, Стася принимала за аксиому: «лицо фирмы» ему было важнее какой бы то ни было смазливой девочки, а она даже не была особенно смазливой. Стася обшаривала взглядом углы комнаты, надеясь, что сможет посмотреть Решетникову прямо в глаза. Ну что, получили что хотели? Дали богатому мужику прихлестнуть за испуганной девчонкой и думали, что сможете спустить все на тормозах? Нетушки, фигушки; она обняла себя руками, чтобы не дрожать так явно от подступившего озноба. Это не «Золушка», это «Иван-царевич и Серый волк», и пока Иван-царевич сидит в маминой квартире, а Серый волк удовлетворяет свои вуайеристские наклонности, Кощей Бессмертный получит то, что ему причитается. – Что, в комнате? – понимающе хмыкнул Карпов, следя за ее лицом. – Тогда прости, прости. Вот, одна висюлечка уцелела. Он протянул ей дешевую серьгу. Стася механически вдела ее в мочку, даже не пытаясь искать на полу растоптанную серьгу-близнеца. Посчитав, что этого момента покоя будет достаточно, Карпов взял ее лицо обеими руками. Стася не вырывалась, все еще иррационально надеясь, что сможет уговорить его: – Борис Александрович, подумайте, я была девушкой вашего сына… Карпов многозначительно тронул носком ботинка остатки микрофона. Стася вздохнула; видимо, в глазах отцов ее перманентное амплуа – «продажная невеста». – Вы тридцатью годами меня старше… Карпов нахмурился. Стася подумала, что наконец попала в точку, но нет – оказывается, он высчитывал точную разницу: – Двадцать восемь. Склонение числительных явно не было его сильной стороной. Финансист, казалось бы. – Я девственница, – выложила последнюю карту Стася, не зная, кому она это говорит: Решетникову, который не поверит, или Карпову, который не сжалится. – Ненадолго. Стася успела подумать, что глаза у Карпова мутные, словно взвесь на дне бокала с отвратительным пойлом, и тут же оказалась распятой на твердом бутафорском диванчике под весом немаленького мужского тела. Стася не могла даже испугаться: слишком была занята мыслями о том, что чем бы Решетников ни был занят, он и не думает вмешиваться. Как почти каждая девушка, Стася опасалась изнасилования, но никогда не думала, что хуже самого акта может быть постепенное приближение к нему: тяжелые, влажные руки Карпова, задирающие ее кофту, его густое дыхание с неопределимым запахом, неспешная суета с ремнем, большие пальцы, по-хозяйски стягивающие резинку ее трусиков… – Пожалуйста, только не сделайте больно, – приниженно молила (или молилась) Стася; отвернувшись, чтобы не смотреть на Карпова, она не могла не чувствовать его руку, которая вальяжно, по-барски оглаживала ее дрожащие бедра. – Не волнуйся, девочка. – Он поцеловал ее в висок. У него были тонкие губы, которые по ощущениям почти утопа́ли в щетине. – Если тебе это так важно, я потом дам денег – успеешь заштопаться. Прежде чем Стася поняла, о чем он вообще говорил, боль ненавязчиво вторглась ей прямо в центр таза. Стася зашипела, зажмурилась, начала бессмысленно долбить кулачками по сгорбленной, все еще прикрытой тканью спине. – Насухо, идиот! – выкрикнула она, настолько шокированная физически, что перестала беспокоиться и о том факте, что Карпов не привык слышать оскорбления (тем более – от сопливых девчонок), и о малозначащей подробности, что Решетников, скорее всего, до сих пор стоит в своей тупой диджейской будке. – А говорила, что девственница, – не без удовлетворения признал Карпов; он снова поцеловал ее куда-то между шеей и подбородком – дыхание стало чаще, меж губ высунулся язык. – С такими актерскими данными далеко пойдешь. Стася сквозь зубы материла своего благожелателя; каждый толчок отдавался дрожью во всем ее теле. У Карпова, насколько она могла судить (по довольно немногочисленным данным), был небольшой, но толстый член, и это дало ей амуницию для слабенького, но все же удара: – Теперь понятно, зачем вы свою финансовую империю выстроили, – умудрилась прошипеть Стася между толчками, – размер компенсируете. Карпов был настолько возмущен этим выпадом, что даже отстранился и привстал, опираясь на диван ладонями по обе стороны от почти обнаженных Стасиных грудей. – Что еще скажешь? – почти заинтересованно спросил он. Стася улыбнулась до ушей: – Во время секса вы тарахтите, как авиапулемет. А еще у вашего сына член больше. – Стерва, – удовлетворенно заключил Карпов и в тот же момент, когда Стася была готова рыбкой выскользнуть на ковер, сдавил пальцами ее горло. Она в жизни не думала, что может быть так страшно. Он ведь правда мог ее убить, он бизнес свой отстроил, наверное, в девяностые, когда человека угрохать было как чихнуть, он поэтому сразу и понял, что на ней гарнитура, он же не дурак, особенно когда сын родной ему текст зачитывал почти по бумажке, какой же Решетников идиот, а ее полуголый труп потом опубликует на передовице какая-нибудь порногазета, и именно так родители узнают о том, что дочка-отличница умерла… Вынырнула Стася уже в поцелуй. Целовался Карпов прескверно, но хотя бы сейчас он позволял ей дышать. Увидев, что Стася пришла в себя, Карпов нехотя отстранился (целовать полуобморочную с языком, это ж надо додуматься) и похлопал ее тыльной стороной ладони по щеке: – Надо было соглашаться на ланч, дочка. А теперь, будь добра, помолчи, – папа будет занят делом. К сомнительной чести Карпова можно было отметить, что кончил он ей на живот, а не внутрь. Стася думала об этом уже машинально, смотря в фальшивую стену, чувствуя, как на шее горят следы его пальцев, слыша шорох салфетки (этот самаритянин еще ее и подтер, господи спаси) и мерное тиканье часов. Стася не слушала, что говорил ей Карпов, уходя. Если что-то важное – пересмотрит по камерам… или, скорее, доверит это кому-нибудь еще. Она только успела прикрыться мятым бельем, как в дверях, аки Сивка-Бурка, материализовался Решетников, красный, задыхающийся, утирающий вспотевшую лысину рукой. – Спасибо, – процедила Стася, прежде чем он успел вставить слово. Благодаря росту Решетникова, на него легко можно было смотреть свысока, даже не вставая с дивана. …Она не хотела идти домой и видеть лица родителей. После визита к гинекологу (оплаченного Решетниковым, хоть на что-то он расщедрился) девушка сидела в его офисе и пила остывший кофе, бессловесно наблюдая за тем, как его секретарша с выбеленными волосами перетаскивает бумаги с одного стола на другой, пока сам Решетников, мастерски избегая Стасиного взгляда, профессионально симулировал деятельность. Секретарша приняла звонок, вышла, затем быстро вернулась и позвала Решетникова. Они вышли вдвоем и на какое-то время пропали; Стася, пытаясь найти кофейную гущу в пластиковом стаканчике из-под «Три в одном», слышала, как они вроде бы о чем-то спорили через тонкую стену. Ох уж эти тонкие стены. Стася успела сделать себе второй стаканчик кофе, когда Решетников вернулся, с опаской неся в руке небольшую черную коробочку. – Что, бомба? – мрачно пошутила Стася, разбавляя мерзкую бурду холодной водой из кулера. – Будем проводочки резать? Решетников покраснел до прямо-таки мучительной степени и протянул ей коробочку: – Подарок. – От вас? – иронически спросила она, отставив стаканчик. – И что там? Новые наушники? Решетников замялся. Стася открыла коробку. Часы. Мужские. Циферблат из белого золота, платиновый браслет. Явно стоили целое состояние. Под ними записка. «На правой руке». – Что это? – хрипло переспросила Стася. Часы дрожали у нее в руке. Если они принадлежали тому, о ком она думала, то должны были уже остановиться, но продолжали идти. – Что это?! – Стась… – Кажется, если бы Решетников не был лысым, он бы поседел прямо сейчас. – Присядь, Стась… Ей хотелось его ударить, но в руках были часы. Она села на неудобный пластиковый стул. – Там была другая записка, – пробормотал Решетников; Стася впервые видела мужчину его лет в полуобморочном состоянии. – Мне. Карпов понял, зачем мне нужна была та запись. Он велел сделать эксгумацию тела сына. Заключение-то конечно купил, но сам факт… – И снял с трупа часы, – медленно, как во сне, договорила Стася. – Дались тебе эти часы! – Решетников чуть ли не визжал. – В крови якобы нашли демерол. Это наркотик. Который содержится в препаратах, для них нужен рецепт. Посмотри. Он стал рыться в поясной сумке, выбрасывая оттуда паспорт, права, пропускную карточку и какой-то мусор. В конце концов он нашел, что искал: рецепт на свое имя, к которому была приколота выписка из ПНД. – Вот и на меня компромат готов, – бормотнул Решетников, пока Стася переводила глаза с бумажек на коробочку из-под часов. – Псих-сутенер, который мало того что любит подглядывать, так еще и кормит мажоров опиатами, когда они становятся ему поперек дороги. А твой компромат мы оба знаем где. Стася закашлялась. Решетников, наконец разобравшись с сумкой, положил ладонь девушке на шею и заставил посмотреть себе в глаза. – Я думаю, это в наших общих интересах, – прошептал он почти беззвучно. – Ты переезжаешь к Карпову.