Неизбежность

"Я знаю Олю лучше", думает Дима, когда рассказывает ей всё. "Я знаю Олю лучше", доказывает Олежа, когда Оля не верит ни единому слову, когда отмахивается от возможности вновь поговорить с братом. Когда... Дима почти ожидает насмешливого "я же говорил", но тишина оглушает, и... Что ему вообще делать? Всё ведь не могло так просто исчезнуть, да? Конечно, не могло, у Олежи вон ещё сколько пунктов в списке! Сейчас, сейчас. Дима немного поколдует со скотчем, починит конспект, выполнит какой-нибудь пункт, и Олежа, несомненно, вернётся. Они помирятся, поговорят как цивилизованные люди, всё будет в порядке, так ведь? Дима в своём плане уверен, конечно, всё будет хорошо. Но если он поторопится, будет ещё лучше. Поэтому звонить Антону не так стыдно, тут дело не терпит отлагательств. Если бы Звёздочкин вообще знал, к чему спешка, он бы вертолёт откопал, Дима уверен. Видел он эти переглядки да постную мину Антона; знал бы тот, что спешить надо ради Олежи, то и телепорт бы сам изобрёл, точно. Но Антон не знает. Антон открывает рот и говорит-говорит-говорит, и всё сочувствие к Звёздочкину, которое было у Димы, тут же улетучивается. Да как этот мудак смеет!.. Дима не остаётся; тут и пешком можно. Надо будет, он на этих костылях поползёт, только бы не терпеть ужасающе медленную пробку. Он пропихивается сквозь людей, вытягивая перемотанный-переклеенный конспект, и ждёт. Сейчас всё точно станет хорошо. Вот сейчас. Обязательно. Вот-вот Олежа снова заговорит, зависая над ухом и обдавая своим вечным мертвенным холодком. ...вот-вот... ... ... Ничего не меняется. Никакой конспект уже ничего не значит. И Дима впервые понимает, что Олежа мёртв. Раньше это всегда казалось очевидным, но и не принималось так легко. Как это Олежа мёртвый, когда вот он, здесь, зудит над ухом, шелестя своим призрачным хвостом, посмеивается над всем подряд. Читает очередную книжку или сворачивается в клубок на кровати как огромный такой кот. Раньше Дима и не понимал, что это только для него. Что где-то у Олежи есть родители, сестру даже упоминал. Бывшие однокурсники, одноклассники и даже "соседи" по детсаду. Где-то все они есть, а вот Олежи нет. Не для них. Они его не видят, не слышат. Для них он просто деревянный крест с фоткой почти пятилетней давности. Для них он уже воспоминания. Для них он больная тема, о которой стараются не говорить. И ради которой Антон-мать-его-Звёздочкин укоризненно качает головой, вкладывая в голос всю свою боль, хотя идеальным мальчикам казаться несовершенными не положено. Антон слова будто от сердца отрывал; конечно, Дима разозлился. Как это не понимает? Да он несколько месяцев был единственной компанией Олежи! Только он мог поговорить и выслушать! Как это он ничего не понимает?! Но ведь и правда не понимает. Точнее, там, в машине, ещё не понимал, каково это — потерять Олежу. А теперь, когда ничего не меняется, когда Душнов не появляется рядом волшебным образом, Дима понимает, честно. Олежи нет. Не будет больше насмешливых переругиваний, подсказок на зачётах, попыток выполнить пункты из списка, уроков игры на гитаре и постоянных недомолвок о прошлом Олежи, которое может привести к убийце. Ничего не будет. Всё исчезло.