Полный цикл

Ремус провёл два дня, ютясь в небольшой квартире Эвансов. Отец Лили и Петуньи был в командировке и должен был появиться дома только через неделю, сестры едва друг с другом разговаривали, и всякий раз, когда Ремус был вынужден находиться с ними обеими в одной комнате, он чувствовал себя сидящим на пороховой бочке, потому что Петунье определенно не нравился странный неразговорчивый сожитель, свалившийся на их головы, словно снег среди ясного неба, а Лили всякий раз безуспешно пыталась втянуть его в разговоры о погоде, школе или теперь уже общих знакомых — называть их друзьями Ремусу казалось чистым нахальством. Несмотря на то, что после того, как он, побелевший от ужаса и ночного ветра, очутился на чужом пороге, Лили божилась, что он не доставляет им никаких проблем, и она только рада на время приютить его, Ремус прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. Он просил ее никому не говорить о том, что сбежал из дома и теперь сидит на шее Эвансов, но Лили уже не один раз начинала заводить беседу о том, что о ситуации лучше рассказать кому-то из взрослых, например, Поттерам. Естественно, Ремус не объяснил ей всего — он сильно сомневался, что она бы позволила ему переступить порог своего дома, расскажи он ей, почему именно огрел папашу стеклянным раритетом по макушке, — но он был уверен, что по его убитому виду и так было понятно, что произошло что-то очень плохое. Проснувшись на чужом диване следующим утром, Ремус почувствовал себя полным идиотом. Вместо того, чтобы вестись на поводу эмоций, нужно было сесть и нормально всё обдумать, принять взвешенное решение или хотя бы не ставить под угрозу жизнь человека, обеспечивающего его какой-никакой крышей над головой и пропитанием, но после встреч с Сириусом у Ремуса под кожей всегда зудело что-то ненормально звериное, поэтому вести речь об объективных решениях смысла не было. Просто теперь Люпин оказался в положении еще более плачевном — рано или поздно выяснится, что он пропал, его начнут разыскивать, узнают, что он нанес травму отцу, а после того, как обо всем этом станет известно Сивому, на ушах будет весь город. От одной лишь мыли о том, что его начнут искать прихвостни Фенрира, к горлу подкатывал тошнотворный ком. Невеселыми мыслями о дальнейшей своей судьбе была обусловлена его закрытость и отстраненность, и как бы он ни старался убедить Лили в том, что с ним все в порядке, она видела его насквозь и слышала пропитанный тревожными переживаниями запах, а Ремус нутром чувствовал, что она вот-вот сдаст его Поттерам или потребует нормальных объяснений. Если в дело вмешаются взрослые волки вроде них, ничего уже не выйдет замять без лишнего внимания, все узнают о том, кто Ремус на самом деле, и он окажется окончательно отрезан от нормального мира и загнан в угол — будет вынужден пойти в единственное место, где таких как он принимают. С оговорками и под большим вопросом, но всё же. Поэтому лучше было вернуться домой и сделать вид, что всё произошедшее — одна большая глупая ошибка. И тогда может однажды, когда он станет достаточно взрослым, а волчица окрепнет, у него получится выбраться из этой дыры и оставить всё позади, как страшный сон. Наверное, эта мысль была тем единственным, что не давало Ремусу совсем сойти с ума от горя. Она была глупой, пустой надеждой, которой вряд ли когда-то суждено было претвориться в жизнь, и все же Ремус держался за нее изо всех сил. Когда он принял окончательное решение вернуться домой, бросая учебники в старый потрепанный рюкзак после звонка и упорно игнорируя взволнованные взгляды Лили за соседней партой, в кабинет ворвался запыхавшийся Джеймс, стремительно подлетая к ним. Следом семенил обеспокоенный Питер. Было странно видеть Поттера без Блэка, но последние пару дней Джеймс постоянно был один — как-то Ремусу даже хватило сил подумать о том, где пропадает его названный братец. — Не видел Сириуса? — с порога спросил Джеймс, заставляя лицо Люпина удивленно вытянуться. У кого бы стоило спрашивать о таком, так точно не у Ремуса. — Он до сих пор не объявился? — Лили растерянно нахмурилась, словно этот факт здорово ее озадачил. — И Бродяги нигде нет. Мы с папой всю ночь рыскали по лесу, — Джеймс удрученно запустил ладони в растрепанные волосы, едва не сбив с носа очки. От него отчетливо несло горьким, терпким запахом страха и волнения. Питер выглядел не менее расстроено, и теперь Ремус тоже начинал беспокоиться, на мгновенье позабыв о собственных проблемах — он был плохо знаком с Сириусом, но они учились в одной школе с первого класса, и пропасть без вести, не предупредив самых близких, было совсем не похоже на него. — Думаю, нужно еще раз съездить на озеро Уиллмор, — медленно, с несвойственной ей растерянностью предложила Лили. Класс уже давно опустел, и Ремус начал чувствовать себя невольным свидетелем разговора, который не предназначался для его ушей. Он мог переживать о Сириусе, сколько угодно, как бы нелепо это ни выглядело, но напрашиваться с его друзьями на поиски было совсем глупо, особенно когда ему предстояло собрать мелкие пожитки из чужой квартиры и вернуться в крысиную нору, которую он величал родным домом, встречая гневную тираду от отца, которая наверняка закончится очередными побоями и угрозами. А если все окажется совсем плохо, то и Сивым на пороге его спальни. — Туда же тащиться сорок минут! — c досадой застонал Питер, тут же получая в ответ возмущенный взгляд друзей. — Мне плевать, сколько туда добираться, если там Сируис, — решительно отрезал Джеймс, натягивая джинсовую крутку и хватая с пола рюкзак. Лили тоже накинула на плечо сумку, и они вместе заспешили к выходу, оставляя Питера неуверенно мяться возле парты Люпина. В конечном итоге, Петтигрю обреченно выдохнул и последовал за друзьями. — Ну, ты идешь? — нетерпеливо окликнул Ремуса Джеймс, уже стоя в дверях. Он явно спешил и нервно дергал лямку рюкзака, выжидающе уставившись на омегу, словно его участие в поисках было чем-то само собой разумеющимся. Ремус в замешательстве застыл с книгой в руках, судорожно пытаясь понять, стоит ли принимать приглашение, которое могло быть чистым актом вежливости. — Наверное, это не лучшая идея, — в итоге ответил он, виновато отводя глаза. В прошлый раз, в разговоре с Лили, Сириус явно дал понять, что не желает иметь с ним ничего общего, если он действительно попал в беду или ему нужна была помощь друзей, присутствие рядом чужака только расстроит и разозлит его. — Вообще-то, — осторожно, словно пробуя эту мысль на вкус, начала Лили, — я думаю, твоя помощь нам очень пригодится. Джеймс смерил девушку недоуменным взглядом, так хорошо описывающим растерянность, которую испытывал сам Ремус. Всю дорогу до машины он не мог отделаться от ощущения, словно Лили знает что-то, что не знают они, и Джеймс, кажется, тоже начал понимать это, закидывая Эванс бесконечным потоком вопросов, в смысл которых Ремус предпочел не вслушиваться, наблюдая за безликим серым пейзажем за окном — осень в этом году выдалась промозглой, мокрой и холодной, и несмотря на то, что в машине Джеймса было тепло и пахло чем-то по родному уютным, Люпин не мог унять дрожь в руках. Он вглядывался в кромку мрачного леса, пытаясь уловить в рядах голых, ветвистых деревьев волчий силуэт, но все было без толку — он даже не знал, как выглядит волк Сириуса, хотя искать наверняка стоило черную шерсть. — Приехали, — оповестила Лили, когда они остановились возле небольшого озера за городом. Вокруг простиралась обнаженная осенним ветром и дождем поляна, пустошь которой редко разбавляли мощные дубовые стволы и низкие пушистые кустики. Неподалеку от тропинки, по которой они въехали на территорию заповедника, возвышался великолепный особняк, по размерам и отделке больше напоминающий дворец, чем чей-либо дом. В нем было как минимум три огромных этажа, шесть просторных балконов, заставленных цветочными горшками и сделанными под беседки, бесчисленное множество окон, окантованных резными узорами на подоконниках и створках, две изящных башни и несколько величественно восходящих к небу колонн, удерживающих на себе роскошную лоджию. Ремус пораженно уставился на здание, лихорадочно пытаясь разобраться, не объявились ли они без приглашения в поместье Блэков — дом выглядел так, как будто мог вместить в себя целую стаю, и не одну. — Идем, Ремус, — Лили торопливо подхватило его ладонь и потянула за собой к дубовой двери за воротами. Вблизи стало заметно, что несмотря на габариты и лоск, за особняком давно никто не ухаживает — растения и деревья во дворе завяли и сгорбились, мелкий бытовой мусор гонял по земле ветер, старая собачья будка обвалилась, деревянные скамейки начинали подгнивать, гараж и амбар стояли с распахнутыми настежь дверями, заброшенные и никому не нужные. Джеймс остервенело забарабанил в дверь, заставляя Ремуса вздрогнуть от неожиданности и оторваться от созерцания царящего во дворе беспорядка. — Сириус, ты здесь?! — кричал Поттер, сотрясая округу на ближайшие пару метров. — Это мы, открой! Он несколько раз повторял одно и те же фразы в разных вариациях, пытаясь докричаться до друга, умоляя пустить их внутрь. Когда Ремус начал с огорчением думать, что все бесполезно, и они зря проделали такой путь, воздух прорезал знакомый мускусный запах, заставляя тревожный комок внутри ослабить хватку. Вскоре к нему примешались хвоя, сигаретный дым и металлические нотки крови. — Он идет, — предупредил Ремус Джеймса, заставляя того удивленно оторваться от попыток сорвать дверь с петель. Найти истинного для волка было высшей формой благословения, но ни Джеймс, ни Лили не могли похвастаться настолько феноменальным нюхом, которым обладал немеченый омега. Способности беты вроде Питера и вовсе можно было не брать в расчет. Ремус ощутил необъяснимое удовлетворение, поняв, что лишь ему одному удалось учуять альфу за каменной стеной. Вторя словам Ремуса, дверь распахнулась, являя их взору нахохленного, растрепанного Блэка. Он выглядел так, словно только что выбрался из постели — темные локоны на голове спутались и лезли в лицо, одет он был в домашние пижамные брюки и шелковую рубашку, на лице застыло выражение полного замешательства и смятения. — Где ты, черт возьми, был?! — тут же накинулся на него Джеймс с объятиями. Ремус благоразумно отступил в сторону, давая им необходимое пространство, и искренне улыбнулся радостно рассмеявшейся ему Лили. Последний час показался ему настоящей эмоциональной пыткой — запах Джеймса, единственного альфы в компании, давил всех тревожной горечью, из-за этого Лили ощущала себя словно на иголках, чувствующий всё это во всех красках Ремус был словно натянутая струна, готовая затрещать и порваться в любой момент, а тревожно забившийся в угол Питер не мог перестать спрашивать «ну все же с ним в порядке, ребята?». Это был полный абсурд — ни одна из проблем в жизни Ремуса не решилась, он все еще был жалким слабым ребенком без права выбора, но при виде живого и невредимого Сириуса в груди у него разливалось спокойствие и тепло. Ни одну из их с Блэком встреч нельзя было назвать удачной, всякий раз, когда они сталкивались, привычная картина мира трещала по швам, а воздух вокруг опасно сгущался, и все же та первая ночь в доме Поттеров, пропитанная запахом чужой толстовки и ощущением безоговорочной защиты, не могла выйти у Ремуса из головы. Язвительный язык Сириуса, его холодный острый взгляд и бесцеремонные прикосновения были в сто, нет, тысячу раз лучше того, что ждало Ремуса за порогом родного дома. Неужели он был настолько жалок, что готов был согласиться променять всю свою будущую жизнь на иллюзию чего-то нормального и отдаленно напоминающего привязанность в их редких перепалках просто потому, что был до безумия одинок, а Сириус Блэк оказался первым альфой, способным вызвать в нем что-то помимо страха и отвращения? Закатай губу, никто тебе ничего не предлагает, напомнил себе Ремус, сдерживая глупый порыв подойти ближе, когда Джеймс отстранился от друга. — Мамаша подпортила мне шерстку, — с ленивой усмешкой признался Сириус, кивая на ребра. Ремус только сейчас понял, почему от него пахло кровью — под рубашкой проглядывалась пропитанная алым повязка. — Пришлось зализывать раны. Не стал обращаться. Если дело не касается секса, это тело абсолютно никчемно, — с усталым вздохом заключил Блэк, придерживая разорванный бок рукой. Заметив ошалелый взгляд Ремуса, Сириус вдруг рассмеялся — по-настоящему, громко и лающе. — Да-да, Люпин, можешь не таращить так глаза, моя мать так проявляет любовь. По сравнению с ее волком я просто щенок. Это я еще мягко отделался. — В этом нет ничего смешного, — серьезно упрекнула Блэка Лили, заботливо проводя ладонью по его плечу. — Мне так жаль, что она снова сделала это с тобой. Почему ты не нашел нас? — Чтобы Юфи упала в обморок, когда увидела волка с вываливающимися наружу кишками? — Сириус саркастично приподнял бровь и покачал головой. Он выглядел жутко уставшим, с залегшими под красивыми глазами темными кругами и бледными царапинами на лице. Ремус понадеялся, что он не соврал и правда идет на поправку. — Твоя Петунья прогнала бы меня с порога, едва завидев — у нее врожденная аллергия на всё милое и пушистое. Бабушка Питти сказала бы, что я заразный вредитель. Оставался только наш сердобольный Ремус — готов поспорить, ребенком ты таскал домой всех котят и щенят, — но его не оказалось дома. — Это заявление так шокировало Ремуса, что он несколько секунд беспомощно хлопал глазами, смотря на самодовольную усмешку Блэка. Сириус пришел к нему, раненый и истекающий кровью, за помощью? К нему? — Я… Извини, я не смог… — принялся неуверенно оправдываться он, пытаясь справиться с потрясением и при этом не выглядеть так, как будто его пришибли чем-то очень тяжелым. — Ремус не живет больше дома, — ответила за него Лили, игнорируя изумленный взгляд Джеймса и возмущенный — Ремуса. — Тебе нужно было идти ко мне. — В чем дело? — нахмурился Сириус, в упор уставившись на мечтающего провалиться сквозь землю Люпина. — Неважно, — поспешно отмахнулся он, качая головой, — я скоро вернусь. Все нормально. — Не вернешься, — укоризненно припечатала Лили, не дав ему и слова вставить в ответ, — Сириус, немедленно заходи в дом, тебя нужно провести в порядок. Джеймс, разогрей нам чай. В чужом доме Лили прекрасно ориентировалась и чувствовала себя как рыба в воде. Пока Ремус словно прокаженный отшатывался от всех хрупких и возмутительно дорогих на вид предметов интерьера, восторженно глазея на картины известных художников на стенах и античные скульптуры в углах, Лили завела его, Сириуса и Питера в, судя по всему, гостиную, вталкивая Блэка в большое мягкое кресло и разматывая бинты на его ребрах, чтобы взглянуть на рану. Питер плюхнулся на диван, причитая, как они все, а особенно Джеймс, едва не сошли с ума от беспокойства, а Ремус неловко мялся возле фортепьяно, с ужасом вглядываясь в окровавленный бок Сириуса, который пытался нелепо шутить в ответ на искреннюю тревогу Питера. — Зашивать не нужно, — вынесла вердикт Лили, заставляя всех троих облегченно выдохнуть, — но придется продезинфицировать чем-то помимо твоих слюней, — упрекнула она резко поникшего, надувшегося словно ребенка Блэка, поднимаясь с колен у кресла. — Аптечка наверху? — Сириус нехотя кивнул, и Эванс решительно направилась к лестнице в коридоре. — Хвостик, помоги, пожалуйста, Джеймсу, я начинаю думать, что он от радости в обморок шлепнулся, — наказала она Петтигрю, скрываясь за полированными перилами, покрывшимися пылью. Ремус, неожиданно чувствуя себя преданным, упорно делал вид, что пианино — самое интересное, что ему доводилось видеть за всю свою жизнь, испытывая привычное смятение и застенчивость, которые накатывали всякий раз, стоило им с Сириусом остаться наедине. Каким-то образом он всегда умудрялся выставить себя абсолютным придурком в его присутствии. Вот и сейчас он понятия не имел, что ему говорить и как себя вести, чтобы у Сириуса не открылись глаза на всю абсурдность его нахождения здесь — среди роскошной мебели, изящных гигантских окон во всю стену и общей богатой напыщенности дома Ремус наверняка казался неаккуратным уродливым пятном на потрясающей красоты полотне. — Умеешь играть? — спросил Сириус, заметив его нездоровый интерес к фортепьяно. Ремус уязвлено покачал головой. Ему нравилась музыка, но он предпочитал слушать ее, а не создавать. — А меня мать заставила научиться. Хочу выкинуть его. — Оно красивое, — Ремусу не было дела до того, как Сириус собирается перекраивать этот странный пустой дом, но он почувствовал необходимость защитить музыкальный инструмент. — И абсолютно бесполезное, — усмехнулся Блэк, словно он сморозил какую-то глупость. Наверное, так и было. В жизни Ремуса красивые вещи встречались крайне редко, поэтому к каждой такой он испытывал необъяснимую привязанность. В жизни Сириуса красивых вещей было море, поэтому он так легко с ними расставался. — Я рад, что ты в порядке, — все-таки решился Ремус на фразу, которая крутилась на языке еще с момента, когда он увидел Сириуса на пороге дома. Отчасти чтобы перевести тему, отчасти потому что это было правдой. — Эта сука так просто меня не заткнет, — мрачно ответил Блэк, устало облокачиваясь на подлокотник кресла локтем и роняя голову на сложенную в кулак ладонь. Ремус не мог припомнить, когда видел Сириуса настолько… обычным. Лишенным его привычной спеси, вычурной одежды, уложенной прически. Его скуластое лицо выглядело бледным и изможденным, на голых лодыжках, выглядывающих из-под кромки штанов, были видны следы запекшейся крови и грязи, словно Блэку было лень смывать их до конца, а взгляд казался тяжелым и потухшим. И все же, мимоходом подумалось Ремусу, Сириус был самым красивым мужчиной, которого он когда-либо встречал. Просто несправедливо, что ему удавалось выглядеть так, пережив двое суток в лесу и едва поднявшись с постели. — Ты поэтому сбежал? — игнорируя доводы здравого смысла закрыть рот, чтобы казаться умнее, спросил Люпин. Произошедшее с Сириусом не укладывалось у него в голове. Ему тоже доставалось от отца, иногда довольно сильно, но его никогда не драли так, как Сириуса в волчьем обличии. Он всегда думал, что старший Блэк сбежал из дома, потому что его семья состояла из снобов, убежденных в том, что кровь волка — венец эволюции. Всем было известно, что волчья элита презирала полукровок и выступала против смешения крови. Сириус был скорее похож на взбалмошного бунтаря, чем осознанного противника древних блэковских убеждений. Но все оказалось куда сложнее. В памяти невольно всплыли слова Сириуса о том, что за многое в жизни ему пришлось бороться, и Ремусу резко стало стыдно за то, что он наговорил ему в прошлый раз. Доведенное до точки кипения сознание, которое упорно пытались подмять под себя гормоны, взорвалось возмущением и обидой — вспышка эмоций, которые были Ремусу совсем несвойственны. Если собственная мать делала такое с Сириусом, все вопросы о его сознательности стремительно отпадали. — Это одна из причин, — пространно отметил Блэк, прикрывая глаза. — Мать не хотела терпеть угрозу посягательства на ее авторитет вожака. Когда я начал иметь свое мнение на многие вещи, ей это не понравилось. И она занялась моим воспитанием. Насилие — лишь одна из его форм. Следствие, а не причина моего ухода. Хотя она и до этого меня поколачивала. Животные могут отстоять своё исключительно силой. Хотя твой отец вроде человек. — Резкая смена темы заставила Ремуса скривиться. — Я не поэтому ушел, — скованно сказал он, задумчиво разглядывая корешки книг на полке шкафа. За окном завыл ветер, на кухне застучала посуда, запах Сириуса сочился истощением и досадой. Ремусу хотелось успокоить его, но он не знал, как стоит это делать. На него с новой силой навалилась тяжесть собственных проблем и тревог, в носу предательски защипало. Сириусу хотя бы было, куда пойти. — Я не понимаю, почему они так поступают, — прошептал он, разглядывая из окна раздуваемые ветром пожухлые листья на поляне. — Это уж точно не наша вина, — отрезал Блэк, явно убежденный в собственном заявлении. Про себя Ремус не мог сказать того же — он просыпался и засыпал с вопросом о том, виноват ли он сам в положении, в котором оказался? Его рождение — точка отсчета? — Ого, что-то у вас тут совсем тоска смертная, — голос Джеймса заставил Ремуса отскочить от окна и испуганно уставиться на дверной проем. Поттер занес в комнату поднос с пятью чашками, чайник и вазу с печеньем, пока Питер волочил стопку пледов, а Лили — ящик с аптечкой, разящий антисептиком на всю гостиную. — От Блэка так воняет, что даже мне стало хреново, — поморщилась девушка, без колебаний распахивая чужую рубашку и приступая к обработке раны. — Невиданное милосердие к пострадавшему, как обычно, — фыркнул Сириус, стоически выдерживая, как в раздербаненную кожу заливают спирт. Джеймс жестом позвал Ремуса сесть рядом на диван и с забавной сосредоточенностью принялся разливать чай, вводя Сириуса в курс последних дел за пределами поместья. — Так что ты намерен делать дальше? — не отличаясь деликатностью, полюбопытствовал Питер, когда с обработкой раны было покончено, и Лили запечатала ее большим медицинским пластырем. — Да, приятель, мама жутко волнуется, пора бы возвращаться, — заметил Джеймс, с опаской поглядывая на ножницы в руках Лили, которыми та ловко расправлялась с бинтом в опасной близости от его запястья. — Думаю, мне лучше остаться, — невозмутимо ответил Сириус, терпеливо выдерживая удивленные взгляды друзей. — Чем дольше твои родители меня содержат, Сохатый, тем больше у моей матери поводов выставить меня несостоятельным ребенком в глазах совета, лишить меня наследства и переложить все полномочия на Регулуса. Ты ведь знаешь, что в моей семье делают с наследными омегами. Они даже не станут ждать совершеннолетия, выдадут его замуж сразу, как только вычеркнут меня из фамильного рода. Я не могу его там оставить. Особенно после того, как она меня отделала. — Но ты и есть несостоятельный ребенок, Сириус, — печально вздохнула Лили, — пока у тебя нет стаи, ты не можешь рассчитывать на равную борьбу с Вальбургой. Она не отдаст Регулуса. — Тебе нужно победить ее в драке, одному, пока у нее за спиной столько вашей родни, готовой перегрызть глотку за вожака, — осторожно напомнил Джеймс, окончательно заставляя Сириуса помрачнеть. — Ну, значит, пора создавать стаю, — хмуро буркнул он, явно раздраженный вразумительностью друзей. Ремусу было его жаль, но он мало что понимал в законах стаи и не мог предложить никакого решения. Бороться с собственной матерью за главенство и так казалось довольно жестоким. Люпин попытался вспомнить его младшего брата — спокойный, сосредоточенный на учебе ребенок, редко где показывающийся без друзей в лице Барти Крауча и Эвана Розье. Ремус не мог сказать, что ему нравилась их компания, но он и к Регулусу не имел никакого отношения. Их схожесть с Сириусом всегда бросалась ему в глаза. Ему было всего пятнадцать, точно не подходящий возраст для свадьбы и рождения щенят. — Это не минутное дело, Сириус, — раздраженно всплеснул руками Джеймс, рассерженный упрямой решительностью друга. — Тебе всего семнадцать, стая — это огромная ответственность. Ты готов нести ее не только за себя? — Для стаи достаточно двух человек, — огрызнулся Блэк, — мне не нужны кровосмешения до десятого колена, стая — всего лишь залог того, что совет позволит мне выступить против Вальбурги. — А где ты найдешь свободного оме… — Пошли-ка выйдем, — резко прервал Питера Джеймс, вскакивая с дивана и выводя Сириуса в коридор. Дверь за ними закрылась. Разобрать приглушенные голоса стало невозможно, но в воздухе отчетливо повис запах разозленного волка, и Ремуса привычно замутило. Он неловко сжал в руках чашку с остывшим чаем, когда заметил, что Лили смотрит на него почти умоляюще. Переведя растерянный взгляд на Питера, Люпин ощутил, как от волнения потеют ладони — Петтигрю виновато уставился на свои носки, делая вид, что не знает, чего от Ремуса хочет Эванс. — Пожалуйста, помоги ему, — взмолилась девушка, хватая его за ладонь, — стаи не может быть без омеги, это первая и главная ее часть. Все складывается идеально, у тебя будет место, где остаться, а у Сириуса появится возможность забрать Регулуса. — Лили, что за бред! — с истерическим смешком Ремус попытался вырвать руку из чужой хватки, чувствуя, как в груди поднимается волна паники. — Мы едва знаем друг друга. Я не собираюсь рожать Сириусу детей или… — Конечно, нет! — оборвала его Эванс, упорно удерживая его ладонь. — Никто не просит тебя об этом. Просто возьми метку Блэков. Ремус, ты не представляешь, из какого дерьма мы вытащили его в прошлый раз, если это случится снова, или если пострадает Регулус… — Нет! — он вскочил с дивана, едва не опрокинув поднос и заставив Питера испуганно подпрыгнуть. — Я не могу, ты знаешь, что не могу. Не поверю, что ты думаешь, будто это так просто для меня, что я… нормальный. Все будут говорить про это, все будут знать, включая его семью и… других волков. Это глупо, не говоря уже о том, что опасно. Я не поставлю себя под такой удар. — И уж точно не поставлю его, пронеслось у Ремуса в распухшей от ужаса голове. — Я всё объясню, — убежденно зашептала Лили, она казалась одержимой, — если ты боишься… в первый раз, или если раньше было больно… — Боже, хватит уже! — он резко рванул руку на себя, и Лили едва не упала, перелетев через маленький кофейный столик у дивана. — Я здесь не останусь. Прежде, чем он успел вылететь за дверь, она распахнулась, и Джеймс оказался внутри, заставляя Люпина пережить дежа-вю — он словно ураган занесся в гостиную, как сегодня утром в кабинет истории, резко принимаясь собираться. — Поехали, мама сейчас сойдет с ума, — с напускной торопливостью причитал Поттер, пока Лили была на грани слез, а Питер боязливо таращился то на суетливого Джеймса, то на сконфуженного Сириуса. — Ты остаешься, — бросил Ремусу альфа, как только заметил, что тот поднимает рюкзак. — Джеймс, прекрати! — сердито крикнул Блэк, пытаясь поймать друга в дверях. — Что это значит? — ошарашено спросил Ремус, дрожа от испуга. Они собирались бросить его тут? — Просто поговори с ним, — кинул Джеймс, отпихивая Сириуса в сторону, как будто это должно было всё объяснить. — Так не пойдет. — Лили попыталась вразумить Поттера, голос ее дрожал то ли от слез, то ли от расстройства, и Ремус, увязший в потоке резких, тяжелых запахов, тоже ощутил себя на грани истерики. — Пусти меня! — она несильно, но ощутимо ударила Джеймса по плечу, и тот остановился, бросая на нее загнанный, растерянный взгляд. — Мы просто поедем за продуктами. — Девушка обернулась на Сириуса. — У тебя в холодильнике мышь повесилась. Когда мы приедем, ты поедешь с нами домой, — в этот раз Лили смотрела на него, — если захочешь, конечно. Никакого принуждения, — пообещала она, неловко, вымученно улыбнувшись. Едва ли эта виноватая улыбка помогла Ремусу почувствовать себя лучше. Он в полнейшем шоке, оцепенев, наблюдал, как Джеймс, Лили и Питер поспешно собрались и вылетели из дома, вслушиваясь в возню в прихожей и шум двигателя за окном. — Я ничего не сделаю, — устало, почти пристыжено сказал Сириус, заметив его ошеломленный вид. — Это всего лишь предложение. Мне нужен омега, тебе дом. Если ты не… — Нет, — оборвал Ремус, делая осторожный шаг назад — Сириус стоял на другом конце комнаты, и он все равно испытывал необходимость сделать расстояние между ними как можно больше. По чужом лицу пробежала тень обиды. — Не потому, что не хочу. — Поспешил оправдаться Люпин, тут же ругая себя за слабость — он не обязан был ничего объяснять! — Просто это невозможно. Я не могу взять метку. Ничего не выйдет. — Теперь Сириус выглядел озадаченно и смотрел, слегка наклонив голову, словно запутавшийся щенок. — Не обязательно брать метку, — нашелся он с решением через несколько мгновений томительной тишины, за которые Ремус успел пережить крошечный сердечный приступ. — Мы можем сказать всем, что ты в моей стае, запаха будет достаточно. Никто не будет знать наверняка. — И никто не станет проверять? — с издевкой спросил Люпин. — Думаешь, я не понял, что твоя мать пойдет на все, что угодно, чтобы отстранить тебя от наследства? Она из меня душу вытрясет, а уж когда узнает, что метки нет, твой план с треском провалится. Обманывать совет — последняя глупость, которую ты можешь себе позволить. — Мы что-то придумаем, — мрачно ответил Сириус, — ты не согласен не поэтому. — Я слышал, как ты назвал меня тогда, в разговоре с Лили, — неожиданно вспомнил Ремус, заставляя Блэка обескуражено нахмуриться, — я тебе не нравлюсь. И ты мне не доверяешь. Ты знаешь, что со мной что-то не так, — Ремус специально не стал говорить «думаешь», потому что пытаться отбиваться аргументами насчет метки становилось бессмысленно, и наружу начинали просачиваться более объективные причины. Он чувствовал, как всё катится в пропасть, как их накрывает катастрофа. Не нужно было ему соглашаться ехать сюда. Не нужно было принимать приглашение Лили, не нужно было позволять себе даже смотреть на Сириуса. — И ты все равно приполз ко мне после того, как мать это с тобой сделала. Почему? — с вызовом спросил Ремус, переставая пятиться и прятаться. Он не мог больше бояться, ему нужно было дать отпор, иначе он так и продолжит идти на поводу Блэка. — А ты считаешь меня самовлюбленным, избалованным кобелем, и все равно приехал сюда. Почему? — Ремус застыл, в очередной раз пораженный чужой наглостью. Сириус использовал его оружие против него самого, и Люпин уязвлено остался в тени его самодовольства, природного стремления везде быть впереди, подминая под себя. Это просто выводило из себя. Еще больше раздражал только факт того, что Ремус знал ответ на этот вопрос. Сириус был красивым и интересным, им невозможно было не увлечься, не соблазниться мимолетной возможностью оказаться центром его внимания хотя бы на секунду. Он был весь соткан из небесного света и сверкающей звездной пыли, в его сиянии было тепло, безопасно и спокойно, такие люди притягивали к себе словно магниты и раньше Ремусу доводилось лишь читать про них. У Сириуса тоже были секреты, тайны, темные и мрачные, его характер оставлял желать лучшего, он был самолюбив и эгоистичен. И Ремусу все равно хотелось быть ближе к нему. Он видел то, чего на самом деле не было и чего произойти не могло — видел, как Сириус может любить, со всем заключенным в нем эгоизмом и самодовольством, как отчаянно, самоотверженно и всеобъемлюще может защищать то, что ему дорого, как пылко и безудержно он может доставлять удовольствие тому, кем по-настоящему желает обладать. Это было безумие — Ремус не мог знать о чужом человеке что-то настолько личное, что-то, о чем возможно не знал даже сам Сириус. И все же он знал, видел это, и что самое ужасное, хотел. Сириус смотрел на него так, словно думал о том же самом. — Все будут знать, — прошептал Ремус едва слышно то, что по-настоящему мучило его, — все. Мне не стыдно, просто… Будут проблемы. — У меня по горло проблем, — грустно усмехнулся Сириус, — одной больше, одной меньше. Ремус посмотрел на него, долго и ведя мучительную борьбу в собственной голове. Он так привык к тому, что у него нет выбора, что теперь его принятие казалось судьбоносным. Он представил, как возвращается в холодный промозглый дом, к отцу, терпеливо снося боль и пренебрежение, как через полгода собирает вещи и присоединяется к чужой стае, становясь разменной монетой, куском мяса или инкубатором для новых монстров, как повезет. Было удивительно легко променять эту ужасающую картину на полный надежды взгляд Сириуса Блэка.