***
Многие в Твиттере хотят знать, какова его реакция на то, что он не вошел в топ-2 рейтинга лучших задниц. Виктор выбирает твит случайного человека и отвечает что-то вроде: «У голосующих отличный вкус! Я не смог бы проиграть лучшим кандидатурам». (Где-то в Детройте Юри Кацуки визжит на децибелах, которые слышны только собакам, а затем швыряет свой телефон через весь каток.) Две недели спустя Виктор напивается перед повторным показом какой-то мыльной оперы. У него на телефоне открыт Твиттер, и он прокручивает вниз все посты, в которых отмечен. Это заведомо плохая идея. Пьяный Виктор в Твиттере — не к добру. Абсолютно. Он практически слышит, как его пиар-менеджера настигает инсульт. Он начинает отвечать на какие-то твиты. Как-то забывается и отвечает на вопрос: каково быть самым красивым мужчиной во всем фигурном катании? «Я не знаю, спросите @y-katsuki.» Кто-то просит его сделать селфи. Виктор в порыве великодушия делает пять своих фотографий с Маккачином и тут же выкладывает их. Он отлично смотрится на всех, пьяная небрежность ему идет. А потом ему кричат заглавными буквами: «ОХРЕНЕТЬ, У ТЕБЯ ЧТО, ПЛАКАТ С КАЦУКИ ЮРИ НА СТЕНЕ???» Виктор сделал три фотографии с этим постером, потому что его трудно было найти, а Юри выглядит таким хорошеньким, и задница у него великолепна, и Виктор гордится этим. Он публикует и их, говорит что-то о том, как до смешного хорошо выглядит Юри, независимо от фотографа. Потом он решает, что с него хватит, и ложится спать. (Всю дорогу в Детройте Юри Кацуки пытается убедить своего тренера отвезти его в больницу, потому что ему мерещится, что у Виктора Никифорова на стене в гостиной висит его постер, и с этим действительно нужно что-то делать. Такой сценарий, безусловно, выходит за рамки мечтаний наяву, балансируя на грани галлюцинаций. Может, у него нервный срыв. Или он глотнул то, чего не должен был. Всю дорогу в Детройте Пхичит Чуланонт записывает это и доводит себя до истерики.)***
— Я меняю свою программу на предстоящий сезон, — говорит Виктор Якову, радостно прокручивая свою ленту в Твиттере, которая с недавних пор заполнена людьми, присылающими ему фотографии Несправедливо прекрасного Юри. Виктор случайно или нет, затеял что-то вроде соревнования в сообществе любителей фигурного катания. Лучшие фотографии получают лайк. А истинные жемчужины — ретвит. Виктору, вероятно, следовало бы пожалеть о том, что у него есть отдельный альбом для этих жемчужин несправедливо прекрасного Юри. Но мог ли он вообще жалеть об этом, когда находил, например, фотографию Юри в подростковом возрасте, обнимающего игрушечного пуделя с нежнейшей улыбкой? Честно говоря, Виктора нельзя винить. — Нет, — отрезает Яков. Виктор поднимает взгляд от экрана телефона. — Я не спрашиваю, — весело говорит он. Его произвольная программа… перегружена в этом сезоне. Виктор устал. Иногда он так устает, что утром изо всех сил вытаскивает себя из постели и гонит на тренировку. Ему нужно отвлечься, и Кацуки Юри доказал, что он идеальный кандидат. Красивый, а его движения еще прекраснее. Виктор мог смотреть, а мог и не смотреть подборку конкурсных программ Юри, и у него защемило в горле, это было похоже на что-то. День рождения Юри как раз приходится на Кубок Ростелекома, и Виктор совсем не прочь устроить небольшой сюрприз. Просто посмотреть, как отреагирует несправедливо прекрасный Юри, что он сделает. Виктор пока не знает, попадет ли на «Ростелеком», но чаще всего Федерация фигурного катания на коньках любит дергать за ниточки, чтобы заполучить его туда. Им нравится, что никто не побеждал Виктора в «Ростелекоме» уже много лет, даже дольше, чем Виктор выигрывает серию Гран-при. И Виктор просматривает свою подборку песен Бритни Спирс и пытается решить, какая из них будет лучшей.***
Виктор, по какой-то очень жестокой иронии судьбы, не попадает на «Ростелеком». В отличии от несправедливо прекрасного Юри, который в последние пару месяцев забросил все свои социальные сети. И Георгия тоже. — Жоре не помешает эмоциональная поддержка, — настаивает Виктор. Он потихоньку пытается склонить Якова взять его на «Ростелеком». Но получается… не очень хорошо. — Знаешь, после расставания и… — Жора встречается с танцовщицей на льду, — говорит Яков, не отрывая взгляда от того места, где тренируется пара его фигуристов. — О, — разочарованно тянет Виктор. На самом деле он забил на Георгия, слишком занятый подготовкой своих программ к новому сезону и зацикленный на несправедливо прекрасном Юри. — Ну, я все равно должен поддержать своего коллегу по цеху! Ты же знаешь, как я ратую за своих! Что не такая уж неправда. Виктор искренне любит смотреть, как люди блистают на льду, ему нравится работать ради своих золотых медалей, и нравится наблюдать, как фигуристы растут, преображаются и эволюционируют. Просто… в последнее время он стал делать это реже. — Я не возьму тебя с собой в Москву, чтобы ты приставал к этому японскому мальчику. У него и так забот по горло. — Что? Яков! Я бы никогда не стал беспокоить несправедливо прекрасного Юри. Я просто хочу подбодрить Жору. — Я не повезу тебя в Москву, — повторяет Яков. — Я уже беру одного фигуриста допом, к чему мне беспокоиться о двух детях вместо одного. — Детях… кто? Малыш Юра? Ты возьмешь Юрочку, а не меня, своего блудного сына? Яков! Ты разбил мне сердце. — Я тебе не отец, — ворчит Яков. — А Юрочка погостит у своего дедушки. Юрочка проскакивает мимо них и ухмыляется Виктору. — Наслаждайся тренировками в одиночку! Виктор прищуривается, глядя на него. — Яков! Ты это слышал?! — Тебе двадцать шесть, Виктор, не веди себя, как четырнадцатилетка. — Но Яков! — Никаких «но». Ты не едешь в Москву, разговор окончен.***
Виктор едет в Москву. Якову не удавалось противостоять непрекращающемуся нытью Виктора с пятнадцати лет, а щенячий взгляд он отточил, наблюдая за Маккачином. — Он едет?! — взрывается Юра, обвиняюще тыча пальцем в Виктора. Яков вздыхает и откупоривает чекушку водки, которую пьет до дна. — Ты не можешь поехать! — продолжает вопить пацан. — Почему? Я просто веду себя, как хороший сокомандник. Тебе бы поучиться у меня и… — Брехло! Ты хочешь залезть Кацуки в трусы! Это весь Интернет знает! Что ж… — Если я столкнусь с несправедливо красивым Юри… — Нет! Заткнись! Тебе не разрешается говорить с Кацуки. Ты погубишь его! Щеки Юрочки очень, очень красные, его кулачки сжаты, словно он вот-вот полезет в драку. Малец слишком бурно реагирует на встречу Виктора с каким-то фигуристом. — О, — осеняет Виктора, и он прижимает палец к губам. — Ты тоже влюблен в несправедливо прекрасного Юри? Здорово! Какая твоя любимая программа… — Заткнись! — Личико Юрочки краснеет еще больше. Виктор вполне обоснованно ожидает, что сейчас четырнадцатилетний подросток двинет ему прямо посреди аэропорта. — Заткнись, захлопнись, закрой пасть! Я ненавижу тебя! Надеюсь, Кацуки надерет тебе задницу! В ногте его среднего пальца больше музыкальности, чем во всем твоем теле, от тебя вообще почти ничего не осталось! Виктор многое мог бы сказать в ответ. В основном, что он согласен и был бы рад, устрой Юри ему хорошую конкуренцию, и Виктор на подиуме внезапно хоть на кого-то посмотрел бы снизу вверх, а не наоборот. Но вместо этого говорит: — Я прямо жажду, чтобы Юри надрал мне задницу. Юрочка швыряет свой рюкзак Виктору в лицо с такой силой, что разбивает его дизайнерские солнцезащитные очки.***
Любимая программа Юры — та самая, которую он увидел в первый раз. Тогда он был тощим ребенком, сидел на потрепанном диване в Москве в квартире своего дедушки и почти с религиозным фанатизмом смотрел соревнования по фигурному катанию и наблюдал за Кацуки. Юра, честно говоря, особо не помнит деталей. Он помнит, что Кацуки тогда еще был юниором, и отчего-то взбесился так, что сменил свою программу за день до показа. Он помнит, что ждал мягкости и изысканности, а вместо этого Юри Кацуки подвёл глаза, вышел на лед в кожаной куртке и катался под американский рок. Он помнит, как Кацуки уходил от прессы с таким высокомерным видом, словно плевать он хотел на всех. Юра помнит, как сильно он тогда впечатлился.***
Виктор замечает несправедливо прекрасного Юри сразу после того, как тот уходит со льда с разминки перед соревнованиями. Несправедливо прекрасный Юри, кажется, не в форме. Что-то, похоже, отвлекало его на льду, мешая его дорожке шагов блистать как обычно, и теперь несправедливо прекрасный Юри разговаривает со своим тренером в обтягивающей футболке и слегка свободных спортивных штанах «Мидзуно». Футболка слегка задралась сзади, и Виктор видет полоску кожи, резко контрастирующую с темными цветами его одежды. Неправдоподобно красивый Юри весь вспотел, что Виктор, будучи геем, может оценить. У несправедливо прекрасного Юри ужасно решительное выражение лица, которое Виктор тоже может оценить. Несправедливо прекрасный Юри откупоривает бутылку воды, откидывает челку со лба и запрокидывает голову назад, делая большой глоток. Виктор видит, как подпрыгивает его кадык, и идет к нему словно во сне, чтобы поздороваться или что-то в этом роде, поэтому спотыкается обо что-то и умудряется впечататься лицом в пол. Делает он это не так уж незаметно, потому что Виктор Никифоров ни разу в жизни не был незаметным, и когда он бьется головой, то тянет с собой нечто дорогое глядящее сверху вниз. Виктор много раз представлял встречу с несправедливо прекрасным Юри, но ни разу сценарий не включал в себя ободранные ладони и, возможно, кровоточащий нос.***
Краткий список того, что Юрий Плисецкий ненавидит всеми фибрами своей души: запрет крутить тройной аксель; ублюдки из ISU, постоянно подчеркивающие, что Кацуки — собачник; взгляд Виктора Никифорова на Кацуки прямо сейчас, когда он идет к нему, совершенно не глядя по сторонам. Юра ничего не может поделать ни с чем, кроме последнего пункта, поэтому он подставляет Виктору подножку и хихикает, когда тот таранит своим личиком пол, поскольку этот идиот слишком голубой, чтобы жить спокойно. Но, конечно, это приводит совсем не к тому результату, на который он рассчитывал.***
— На самом деле не следует запрокидывать голову назад, когда идет кровь из носа, — говорит несправедливо прекрасный Юри, предлагая Виктору еще пару салфеток, чтобы заткнуть пазухи. Виктор считает, что очень, очень трудно изображать уверенность и сексуальность, когда из носа хлещет кровь. Его голос звучит ужасно гнусаво, поэтому акцент проявляется в пять раз хуже, чем обычно. И у него не очень-то выходит источать обаяние с голубыми салфетками, торчащими из ноздрей, когда еще приходится держать голову под углом. Также он продолжает отвлекаться на несправедливо прекрасного Юри, все еще потного после тренировки, которому каким–то образом приходится составлять компанию Виктору до прихода врача. Народ поднял настоящий переполох из–за того, что он ударился головой — чего он не делал — и из-за кровотечения — оно есть, но кровеносные сосуды в носу Виктора всегда были странно чувствительными. В детстве он вечно во что-то врезался и у него шла кровь из носа примерно восемьдесят процентов всего времени, которое он проводил на любой игровой площадке. Когда он только разучивал прыжки, лед постоянно был измазан кровью. Тем не менее, мама не вырастила лодыря. — Ты взволнован предстоящим соревнованием? — интересуется Виктор голосом одного из тех мафиози в американских фильмах, которые слишком часто получали по лицу. — Э, взволнован? — ерзая, уточняет несправедливо прекрасный Юри. — Хм, не… не совсем? — Нет? — Я нервничаю. И на самом деле не испытываю… восторга, — Несправедливо красивый Юри отводит взгляд и продолжает тревожно коситься на дверь, словно ему не терпится поскорее убраться отсюда. Виктор немного обижен. — Тебе не из-за чего нервничать, — говорит он и только потому, что пялится не отрываясь, видит, как напрягаются плечи несправедливо прекрасного Юри. — Ты прекрасно откатаешь программу. Как всегда. Неправдоподобно красивое лицо Юри поворачивается к нему, глаза широко раскрыты, а щеки очень красные. — Я… Ты… ты смотрел, как я катаюсь? — Конечно, зачем, по-твоему я здесь? — Так ведь Георгий Попович выступает. — Я каждый день смотрю на катание Георгия Поповича, а вот ты. Я не мог дождаться финала, чтобы посмотреть, как ты катаешься, — он подается вперед, словно они делятся секретом, и старается почти не дышать, чтобы окровавленные салфетки не вылетели у него из носа. — Иногда, виноват, я слегка нетерпелив. Несправедливо прекрасный Юри издает горлом очень высокий звук. Виктор раньше думал, что его могут издавать только собаки или чайники. И поскольку он не умеет вовремя останавливаться, то продолжает: — Как неловко, что я не смог сдержаться и пришел повидаться с тобой, тебе не кажется? Но я просто обязан был это сделать. Твоя музыкальность бесподобна. — Лицо несправедливо прекрасного Юри приобретает очень тревожный оттенок красного. — И увидев твою разминку, должен сказать… ты выглядишь лучше, чем на моем плакате. А потом, для пущего эффекта, подмигивает. Несправедливо прекрасный Юри отчего-то пугается и хлопая глазами говорит: «Ты тоже», и Виктор едва успевает обрадоваться факту, что у несправедливо красивого Юри есть плакаты с его изображением, прежде чем дверь открывается, впуская весь российский контингент плюс врача, и Юри убегает в рекордно короткие сроки. Виктор определенно дуется из-за этого.***
Кацуки Юри с двенадцати лет обдумывал, как пройдет его первая встреча с Виктором Никифоровым, и принял официальное решение, что сделает все возможное, чтобы кататься на одном льду с самым красивым парнем в мире. Виктор Никифоров, похоже, намерен все испортить, оказавшись вблизи еще красивее, чем ожидал Юри, и истекая кровью, а также разрушив фантазию Юри о том, чтобы стоять с ним на подиуме, каким-то образом привлечь его внимание и заставить Виктора сказать: «Ты прекрасно катался, Юри, хочешь поужинать со мной и другими фигуристами?». На что Юри сказал бы «да», и тогда, как обычно, стал социальной катастрофой, и они с Виктором оказались бы в углу, обмениваясь фотографиями собак, и потом, может быть — только может быть — он получил бы номер телефона Виктора. Как все вышло: Виктор ударяется лицом об пол с такой силой, что из носа идет кровь, а Юрий Плисецкий хихикает рядом, затем Виктор едва не доводит его до сердечного приступа, говоря, что он прекрасно катается, и подтверждая, что плакат на некоторых из его фотографий в Твиттере не был отфотошоплен или не был частью какой-то массовой галлюцинации. А еще он сказал, что Юри хорошо выглядит, хотя у него пятна пота под мышками и он постоянно щурился, потому что с трудом мог разглядеть перед собой хоть что-то. В этот момент тревога Юри очень быстро скакнула с базового уровня в сорок баллов до сотни, а затем куда-то улетучилась в течение следующих двух дней выступлений, поскольку весь жизненный план Юри в любом случае разрушен. Юри каким-то образом оказывается на пьедестале почета Ростелекома. На первом месте.***
Убедить хороших людей, организующих кубок Ростелекома, позволить Виктору раздавать медали действительно должно было быть сложнее, чем оказалось. Но это Россия, а он Виктор Никифоров, и если золотые медали ему что-то и дают, так это возможность делать почти все, что он захочет. Итак, Виктор вешает медали на шею победителям и хвалит их, затем подходит к несправедливо прекрасному Юри, который выглядит немного ошеломленным, и на пару секунд задерживается, поправляя медаль на шее, убеждаясь, что та идеально прилегает к груди. — Юри, ты прекрасно справился, — говорит он, а затем передает выбранный лично им букет цветов, потому что невероятно красивый Юри несправедливо красив, и Виктор хочет поблагодарить его за то, что тот был для него ярким лучом в последние пару месяцев, не говоря этого вслух. Невероятно прекрасный Юри начинает плакать. — Спасибо, — выдыхает он, пряча лицо в ладони и протирая ими глаза. — Это очень много для меня значит. Виктор в равной степени паникует — потому что, о Боже, он плачет, Виктор не выносит плачущих людей, — и очарован, поскольку несправедливо прекрасный Юри такой эмоциональный, его сердце отражается в глазах, уголках губ, изящном изгибе запястий и кончиках пальцев. И Виктор хочет узнать о нем больше, хочет знать, каково это, когда Юри кончиками пальцев размазывает немного этих эмоций по щекам Виктора.***
Они идут ужинать. Они ужинают с кучей других фигуристов и садятся в углу стола, и Виктор показывает Юри фотографии Маккачина, а Юри ему — Викчана, Хасецу и его соседа по комнате, любимых блюд и фестивалей еды, музыкальных фестивалей, на которые ему удалось побывать. Виктору кажется странным то, что у него есть только фотографии его собак и, иногда, фотографии поездок с его матерями, всегда очень коротких из-за всеобщей занятости. Виктор немного навеселе, и они пару раз обмениваются телефонами и делают селфи друг с другом, потому что Виктора настигает внезапная и неистовая потребность иметь не только одного Маккачина у себя в телефоне. Виктор решает, что ему нужны изображения Москвы, и фотографии Москвы с Юри, и они жмутся друг к другу из-за холода. И они заблудились и нашли дорогу обратно в отель только в три часа ночи. Виктор не целует Юри у двери, зато Юри, который, возможно, гораздо пьянее, обнимает его так крепко, что пятки Виктора отрываются от пола. А потом Виктор возвращается в свою комнату и долго смотрит в потолок, прежде чем взять телефон и позвонить Кристоффу. — Если мы поженимся, — говорит он, очень тихо, но совсем не коверкая слова. — У нас будет самая лучшая пара задниц в мире. Мы будем непобедимы. — Виктор, милый, какого хрена, — отвечает ему Крис.***
— Поверить не могу, что ты хочешь попытаться соблазнить Виктора Никифорова своей дерзкой программой, — хихикает Пхичит в Фэйстайм. — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — говорит ему Юри, прежде чем облизывает кончик пальца и стирает им остатки темной помады с уголка рта. А затем откатывает свое показательное выступление, проверяя, точно ли запомнил, где стоит Виктор, чтобы поддерживать зрительный контакт между одним из вращений и скольжением на коленях в стиле Джонни Вейра, пока слова песни «Я кричу: «Господи, прошу, прости меня», ведь я хочу, чтобы ты встал передо мной на колени» гулко раздаются на всю арену.***
Виктор никогда в жизни не чувствовал себя таким голубым и счастливым, как наблюдая за выходящим на лед Юри Кацуки в сетчатой майке и с крылатой подводкой для глаз, чтобы кататься под «Тьму в моем воображении». Он также никогда не видел, чтобы Юрочка бился в таком фанатичном приступе, на который он обращает внимание только потому, что тот несколько раз бьет его кулаком по руке и взахлеб изумленно лопочет по-русски, периодически порыкивая с требованием заткнуться и смотреть внимательно. Можно подумать, Виктору нужно было это говорить и Юри сейчас не занимает все его внимание. Виктор сомневается, что сможет обращать внимание на что-то еще до конца своей жизни.***
— Поверить не могу, что я это сделал, — снова и снова повторяет несправедливо прекрасный Юри позже, на банкете, отпив из своего уже восьмого бокала шампанского и бросая нервные взгляды на Виктора. — Просто не верится, что я это сделал. Виктор все еще чувствует себя очень голубым, несмотря на ужасный галстук Юри. — Мне очень понравилось, — снова говорит Виктор. — Ты был великолепен, — твердит он. «Скажи мне встать на колени прямо сейчас, и я встану», — осторожно не говорит он, потому что эта фраза может заставить несправедливо прекрасного Юри пуститься в бега. — Хочешь потанцевать? — спрашивает незаконно красивый Юри после двадцатого бокала шампанского, который Виктору стоило помешать ему выпить, но тот издает негромкие гортанные, расстроенные звуки, и каждый раз, когда он их слышал, Виктору казалось, будто он пинает щенка. Потому он и не помешал Несправедливо прекрасному Юри утонуть в слишком большом количестве шампанского. — Я бы с удовольствием потанцевал с тобой, — кристально честно отвечает Виктор. Он не знает, умеет ли несправедливо красивый Юри танцевать, поскольку тот выглядит откровенно пьяным. Но уже не стоит удивляться, что несправедливо прекрасный Юри прекрасен во всем, в том числе и в танго, которым сбивает Виктора с ног. Также не стоит удивляться, что одинокий, скучающий и пресыщенный Виктор каким-то образом обнаруживает, что очень близок к увлечению Кацуки Юри, а благодаря рукам Юри увлечение выходит из берегов и перетекает почти во влюбленность. Позже Виктор все еще не целует несправедливо прекрасного Юри у двери, потому что тот очень, очень пьян, зато удостоверяется, что его номер забит в телефоне Юри, а номер Юри — у него. И Кацуки Юри, выделивший себе немного места в списке тех немногих вещей, которые приносят Виктору радость, пишет ему утром. А потом продолжает писать, и так и не останавливается, пока список того, что радует Виктора Никифорова, не становится почти бесконечным.