Неудачная шутка

      Шорох едва успел коснуться ослабленного слуха, как мышцы сами напряглись, а тело приняло боевую стойку. Он мог бы сделать это с закрытыми глазами, даже если бы все органы чувств отказали разом. Будь перед ним хоть сотня головорезов. А эту жалкую горсть салаг и подавно он мог бы снести одним выпадом. Но сейчас Цзышу медлил, будто не знал, что делать. Потеря была немыслимой, невозможной и чудовищной... Он обернулся и бросил растерянный взгляд на бескровное тело под простыней. Всё конечно. В голове было звонко, словно с похмелья. Все "как" и "почему" исчезли. В опустошенном сознании колючей искрой мелькнуло решение: в одно мгновение невесомым движением ноги он подцепил жаровню, и угли расцвели золотыми лотосами на сухой соломе амбара. Твоей могиле - самое яркое убранство. Ты любил балаган и жаркие праздники, любил привлекать внимание. Пусть теперь все поклонятся этому цветущему саду, этой горячей и трескучей мелодии, тебе, брат. Спи.       Нападающие так и не поняли, как над ними сомкнулся огненный круг, и не видели, как их враг хищной птицей рванул в ночь. В искусстве маскировки ему не было равных, как и Вэню в искусстве лжи. Как бы Цзышу хотел, чтобы это оказалось ложью, трюком, проделкой этого жеманного мерзавца! Ничего не изменишь. Время невозможно отмотать назад. Этот закон глава Окна Небес выучил слишком хорошо: мертвые не лгут. Восемьдесят один юнец, восемьдесят один алый бутон шрамами выжжен у него на сердце. И это куда больнее проклятых гвоздей. Кто ж знал, что восемьдесят вторым будет не он. Последний белый цветок на ветхой картине нужно обвести киноварью. Вэнь. Брат. Что же ты натворил?       Он залил в бесчувственное горло крепчайшей бурды. Как жаль, что вкус отказал ему. Сейчас он бы пил даже густой уксус, чтобы мерзкой кислятиной хоть как-то притупить отчаяние. Сознание не мутилось, точно он вливал в себя воду. Только гвозди ныли, будто раскаленные прутья, возможно, именно они и отрезвляли. Хотя... боль сейчас была кстати. - Дурак! - он грянул недопитый кувшин о камень. - Почему ты не сказал? Лицемерный ты комбинатор! Где твой план? Лежать в вонючем сарае - ты этого хотел, Вэнь? Это было твоей целью?       Он плакал. Оказалось, что он недостоин не просто объяснений, но даже прощальных слов. А чего вообще он был достоин? Цзышу знал, что с самого начала его собственная судьба была ядом, растекающимся по жилам этого мира и выжигающим все живое. Он принимал это отрешённо и почти безучастно. Он сам создал правила простые и понятные, он принял законы императора выше собственной морали, он возвел идею служения царственному эгоизму в культ и щедро поил ее чужой кровью. А ещё - искренне верил, что жертвы оправданы. И своими руками швырял под жернова алчности правителя всех, кто был ему дорог. И запоздалое осознание того, что созданная им бездушная государственная машина уничтожила его мир, было чудовищным. Кем он стал? Дешёвым наемником, цепной собакой, честной и безвольной. Его ученики платили своими жизнями, как медяками за прихоти императора. Кровью, что он пролил, можно было наполнить озеро Тай. Считал ли он безвинно погибших? Нет. Замечал ли он чужую боль? В его своде правил не было такого понятия. Он нес смерть также бездумно и легко, как хлестал вино. Его не заботили человеческие души. Приказы заменяли совесть, они были надёжнее даже родственных уз: его малодушие отняло у него младшего брата, невестка получила яд из его рук... И тот единственный человек, который принял его, стал для него родным, его близнецовое пламя - погасло. Исключительное предназначение - губить всё на своём пути. Он иронично усмехнулся сам себе. Зачем было ждать три осени? Хватило бы и трёх дней пыток. Ещё три года отравлять жизнь близким и любимым жестоко даже для него. Хотя он, вероятно, заслужил и не такое. Никто не без греха. Но Вэнь... Вэнь должен был жить! Должен был, проклятый ты демон!       Он швырял проклятия в мертвую долину. Скалы, зардевшиеся закатным багрянцем, не слышали такой отборной брани со времен сотворения мира. Но стеклянная морось глушила его слова, и они ссыпались ледяной дробью на дно ущелья. А когда горло перехватывало, он снова и снова впечатывал костяшки пальцев в скалу. Камень не дрогнул, а лицо исказила презрительная гримаса: - Мало тебе, - процедил он, поморщившись. - Будут тебе пытки. Ты заслужил.       Когда он ступил за ворота поместья, его потряхивало от собственной дерзости и опьяняющего чувства свободы. Боль от последнего гвоздя была упоительной. Она единственная давала право покинуть золотую клетку, заключив необратимую сделку со смертью. Дверь в бездну гостеприимно распахнулась, и какую бы из дорог он теперь ни выбрал, каждый шаг его скитаний приближал к развязке мучительной и жуткой. Хотя три года - целая жизнь, ему некуда торопиться. Тело будет отказывать постепенно, и, как говорится, он ещё успеет надышаться. В его жизни больше не было ни цели, ни смысла. Но три года медленного и тихого ада определенно лучше долгих лет на привязи по горло в чужой крови. Чего бояться, когда ты четко знаешь, что тебя ждёт? Три прекрасных года вина и свободы. Три года, за которые он станет калекой, лишившись чувств. Хотя... Он и так жил без чувств. Ни страх, ни печаль его не трогали. Не осталось привязок, ничего ценного. В его логичном и сухом мире было предсказуемо пусто. Только боль заходила почетной гостьей, напоминая о том, что он пока жив.       Он скрыл свое лицо. Это было необходимо и очень привычно - всю свою жизнь он прожил под маской. Только маски со временем менялись. Сначала это были святая преданность и праведность, после - хладнокровие и жестокость, именуемые словом чести. Теперь же под новой личиной нищего пьянчуги он мог быть собой, наверно, впервые в жизни. Он даже начал забываться от вина и праздности. И это было почти успокоением. Но даже тысячи отсчитанных ногами ли, залитых безвкусным пойлом, не смогли смягчить магической отравы вросших в душу железных зазубрин вины.       Он почти привык к одиночеству и боли, когда на него свалился назойливый фигляр Вэнь. Хороший человек, филантроп, меценат. А на деле - фанфарон, понторез и просто придурок. Последнее, что хотел видеть Цзышу - это нахального попутчика рядом. Вэнь был отвратительной, липкой и навязчивой пиявкой. Он всегда появлялся неожиданно и неизменно раздражал одним своим присутствием. Его неподобающие намеки едва не заставляли Цзышу краснеть, он совал свой нос всюду, куда мог только дотянуться, будто лез под кожу. Ему нужно было знать всё обо всем, но на любой вопрос о себе он отвечал неуместным кокетством или отпускал изящную язву. Его снисходительная забота куда уместнее подошла бы манерной девице и всякий раз вызывала в Цзышу жгучее желание по-простецки треснуть ему промеж глаз.       И вместе с тем он был хорош. Он был виртуозным мастером. Его навыки боя впечатляли, а уровень подготовки нисколько не уступал его способностям и не был похож ни на одну из известных ему школ, разве что на его собственную. Но на тот момент это казалось Цзышу невозможным, а значит, Вэнь прошел нескольких учителей. Человек не может быть настолько силен, если не использует запретных техник. В мире боевых искусств это недвусмысленно указывало на причастность к сомнительным демоническим учениям. И этот флер таинственности раздражал ещё больше. Раздражал, но и подогревал интерес. Вэнь был непредсказуем и лёгок на подъем. Он принимал все перипетии судьбы играючи, а к тяжёлой участи нового друга относился с насмешкой. Этот негодяй не проявлял ни капли снисходительности или такта. Он шел напролом. Он бесцеремонно провез Цзышу мордой о его идеалы и запреты, высмеял стыд и растоптал страхи. Именно Вэнь вытащил его грязную душу из преисподней, вдохнул в него жизнь и вернул веру в мир. Когда он собрал учеников и присягнул Цзышу, он зажёг в его сердце надежду, выдрав из раковины отчаяния. Немыслимо.       С ним Цзышу впервые за долгие годы почувствовал себя легко. Проклятый шут! Даже в самых безвыходных ситуациях он умудрялся сохранять оптимизм и всегда находил ядреное словцо или дурацкую шутку. Он всякий раз подбирал остроты на грани, так, когда не знаешь, похвалили тебя или осрамили. Временами это злило, но чаще наполняло душу теплотой. Ни один человек на свете не позволял себе таких выходок рядом с великим главой Окна Небес - все боялись его хуже демона. Даже император проявлял должную почтительность. Но Вэнь Кэсину было плевать на правила и этикеты. Он пробудил в нем казалось бы давно утраченную ребяческую радость. Только Вэнь мог смеяться так легко и искренне, что вокруг становилось светлее. Сам Цзышу так не умел. Он разучился смеяться много лет назад. По крайней мере, он сам так думал. Вряд ли кому-нибудь придет на ум веселиться, пропоротым магическими шипами, с душой, сдуру заложенной в ломбард дьявола за семь паршивых медяков. А с Вэнем он мог быть собой. Без масок, без чудовищного груза вины, без позерства. Вэнь принимал его. Наверно, потому они и сошлись - они понимали друг друга, вволю отмерив горечи и вычерпав по озеру боли, они будто прожили одну судьбу на двоих.       Хороший человек Вэнь Кэсин. Родственная душа. Безбашенный авантюрист и самый верный друг. Он всегда неведомым образом оказывался рядом, в какую бы заваруху не ввязался Цзышу. Отвага Кэсина была подобна бесстрашию приговоренного к смерти. Он не отступал и не прятался, сколь бы безнадежным ни было положение. Его веер, вечно перемазанный кровью, не знал ни промаха, ни пощады. Он был точен и ловок. - Почему ты так легко сдался и позволил себя одолеть мальчишке? Зачем было устраивать это площадное судилище? Можно было все решить миром, подросток простил бы тебя однажды. Неужели твои торги с совестью не давали тебе покоя? - крик погас в сумерках.       В конце концов, Цзышу сомневался в том, была ли у главы Долины Призраков совесть вообще. Большего циника ещё стоило поискать. - Даже если жизнь тяготила тебя, мести ты жаждал больше всего на свете. Так почему ты решил устроить показательную казнь? Зачем, Вэнь? Ты так долго готовил подмостки, но как же ты отказался увидеть развязку сотканной тобой пьесы?       Цзышу знал, что так никогда не отыщет ответов. И от этого становилось ещё поганей. Эта потеря его оглушила, отняла последние нити надежды. Есть то, что невозможно исправить, и бессилие душило хуже слез. Цзышу не выносил собственной слабости. Он был тем, кто знал всё. Его шпионская сеть была отлажена четко и тонко. Он был везде, легче тени. В искусстве боя он мог бы потягаться с небожителями. Он всегда знал, что ему делать, даже в самый отчаянный момент. Раньше. А сейчас... Что он мог сейчас? Он бы тысячу раз обменял свою жалкую жизнь на то, чтобы Вэнь как прежде мог витиевато ругаться и беззаботно кадрить красавиц, томно обмахиваясь веером. Тогда его искалеченное тело хоть на что-то бы да сгодилось. Но байки про спасение рассказывали только желторотикам, чтобы подбить их учиться усерднее и укрепить боевой дух. Цзышу с детства не верил в сказки, а жестокости реального мира нахлебался на жизнь вперёд. В реальности ничего не исправить. Он мог лишь пойти следом. - Я отомщу, брат.       Завязки ханьфу скользнули меж пальцами, и тяжёлый шелк скатился на камни.       Совет героев был назначен на завтра. Он должен стать апогеем фарса главы союза Пяти Озер. Для каждого из расставленных им фигурок учителей и глав кланов был расчерчен набор ходов и реплик, в слепые умы вложены готовые решения и выводы. Этому проклятому кукловоду не было равных в искусстве интриги. Он был виртуозным стратегом и воином. И чтобы одержать над ним победу, Цзышу потребуется вся его сила. Или та часть, которую он сумеет сохранить. Нужно непременно вынуть гвозди. Это сожжёт его изнутри, меридианы разрушатся, но на несколько дней он вернёт себе свое былое могущество. Сейчас хотелось в это верить, или верить в то, что его тело не рассыплется сразу, не справившись с потоком силы. Он не имеет права сдохнуть так быстро. Он выдержит. Черт, сейчас Цзышу хотелось верить хоть во что-нибудь, только чтобы ощутить твердую почву под ногами и не рехнуться. Пусть это будет месть. Хорошая опора. И даже если смерть этого подонка не вернёт брата из-за порога, Вэнь сам сможет поглумиться над его душой, когда та догонит их на пути в ад. Если нужно, Цзышу сам притащит ее за шиворот. Только теперь в мешанине из людского скотства и безразличия он увидел, что терзало Вэня. И лишь когда он сам оказался на его месте, понял, наконец, одержимость брата ввергнуть мир в хаос. Этот мир уже давно был разрушен. И на его осколках среди жестокости и безумия невозможно было отыскать иных ориентиров. За что держаться, если ничего не осталось? Пускай все сгорит вместе предателями, убийцами, интриганами, мошенниками, императором и гонористыми советниками. - Все так, брат. Тебе нечего было защищать и не во что было верить. Я всегда знал, что ты задумал. Мне так хотелось спасти тебя, изменить, объяснить, что есть то, что стоило бы сохранить - твою дочь и зятя, наивного Чен Лина, память твоих родителей, новую школу, нашу дружбу в конце концов. Даже если мир не изменится, ты бы мог сделать его чище. Но ты ушёл, - пальцы легли на шрам, где в тело врос гвоздь. Тот легко заныл. Хорошо. - Три дня, брат, и я приду следом. Я завершу твое дело.       Точёная сталь коснулась выемки под ключицей. Тягучие капли покатились по коже. Он стиснул зубы, запирая в горле крик: вырезать шипы можно было только вместе с плотью. Сначала следует снять кожу, а потом извлечь стержень. Чем резче, тем быстрее. Удар. Поворот. Из глаз брызнули искры, распускаясь внутри петардой боли. Вены вздулись так, точно сердце хотело выплюнуть через них жизнь из тела. Окровавленный витой штырь упал мимо дрожащей ладони. Первый. Самый неглубокий. Цзышу еле смог отдышаться. Его колотило. Перед глазами все плыло, сознание мутилось. Казалось, он привык к боли, но к этому невозможно было привыкнуть. Сейчас от нее начинало тошнить. Ещё. Нельзя останавливаться. Нож вошёл, как в масло. Чудовищный вопль лихорадочно заметался по долине, спотыкаясь о камни, порождая безобразную какофонию эхо. Он разодрал пальцы, судорожно хватаясь за уступ, но не удержался и рухнул на колени, припечатывая ладонью к камню вынутый стержень. Ещё один. Сейчас, пожалуй, даже черти отложили свои дела, чтобы развлечься диковинным зрелищем: этот псих сначала с остервенением месяц за месяцем вколачивал в себя гвозди, испытывая адовы муки, чтобы после с таким же исступлением их из себя выдирать. Вероятно, они задумались о том, чтобы предложить ему вакансию, если он выживет. Впрочем, если не выживет - тоже.       Семь гвоздей - по одному на нервный узел. Идеальная пытка, жесточайшая. Она оберегала тайны Окна Небес, отнимая даже не жизнь - само право быть человеком. Цзышу сам ее разработал. Калеча других, он никогда не предполагал, что решится на нее сам по доброй воле. Немногие выживали после болевого шока, а до трёх лет не дожил ещё никто. Ему тогда очень повезло не сойти с ума.       Гвоздь за гвоздем по одному они выходили из тела и скатывались с камня. Все семь. Глухой звон, всхлипы и почти звериные крики заглушало дальним рокотом воды. Рассудок подернулся туманом, обескровленные мышцы перекручивало судорогами. Пальцы отказывались слушаться, когда он ковырял кинжалом меж ребер. Его шатало от боли и слабости, а скала под ним переливалась мутным рубиновым блеском. Когда последний витой штырь упал на влажный камень, Цзышу едва мог дышать. И все же сквозь пелену тумана он впервые почувствовал себя свободным. Он даже рассмеялся, но равный смех звучал жалко и почти сразу перешёл в тяжёлый булькающий хрип - он сам до конца не верил, что избавиться от гвоздей вообще возможно, и теперь он стал единственным, кто смог это сделать. Превозмогая дурноту, бывший глава Окна Небес поднялся на локте: - Брат, дождись. Осталось три дня. Должно хватить. ***       Случилось максимально паршивое из возможного. Нет, он не загнулся в долине, но от разрушенных меридианов больше не было проку, силы ему не подчинялись, что было куда хуже. Он едва мог стоять на ногах. А значит, шансов на победу не было никаких. Даже месть провалилась. Да, он все равно бросит вызов главе совета Пяти Озер, но ему, вымотанному и израненному против мастера было не выстоять. Цзышу усмехнулся сам себе: все было напрасно. Стальная стрелка на лунном диске его жизни замыкала круг последних бездарных минут. В этом мире стало тесно, пусто и холодно, в нем не осталось места для грешника. Но и в мире духов для его проклятой души не найдется приюта. Он не сможет восстановить справедливость. Смерть Вэня не будет воспета в песнях, а романтическая идея мести на деле обернется тривиальной расправой над Цзышу. Когда он догонит Вэня в ином царстве, как он посмотрит ему в глаза?       Чудеса создаются рассказчиками в летописях о прекрасных героях из древних легенд, а неприглядные подробности тактично опускаются. Никто не видит реальности. Никто не узнает правды. В мире нет места для чудес. - Прости, брат. Все, что я могу сейчас - устроить потеху тебе во славу. Так, как ты любил. В жизни и смерти мы давали слово быть рядом. Зачем же ты, брат, так поспешил? Они победили. Они уже победили. Я иду. Он шагнул на помост: - Главой Совета всегда был человек чести. С каких пор лицемеру и убийце дозволено занять этот пост? Я, Чжоу Цзышу, глава поместья Четырех Сезонов, желаю бросить тебе вызов, - тонкая сталь вышла из-за пояса. Кукловод снисходительно хмыкнул: - С каких пор Тянчуан интересуется миром боевых искусств? Я не слышал о том, чтобы император пожелал организовать поход против Долины Призраков, - он направил свой клинок на Цзышу и гневно погрозил: - Или ты пришёл оболгать меня, чтобы отомстить за Вэнь Кэсина? - взгляд черных глаз стрельнул хитрым прищуром. - Ты защищал его, значит, ты с ним заодно. У нас предательство карается смертью!       Его выпад был молниеносен. Пусть способности Цзышу никуда не делись, но блока защиты не хватило, сокрушительный удар пришелся в грудь и отбросил его, будто ребенка. Он попробовал подняться, но не смог. Подавившись кровью, он закашлялся. Последними бесполезными усилиями он выставил меч вперёд, но перед глазами все поплыло. Как бездарно... Противник, не церемонясь и не дожидаясь, пока Цзышу оправится, занёс меч снова и хлестнул по воздуху почти не глядя. Раздался глухой звон. Меч напоролся на летящий веер и отлетел в сторону.       Долина замерла. Даже если бы сейчас Главу Пяти Озер поразила молния, это бы не произвело более неожиданного эффекта. В полной тишине на перекладину ротонды приземлился Вэнь Кэсин собственной персоной. Сквозь туман в глазах Цзышу показалось, что его воспалённое сознание решило устроить безумную игру напоследок, воплотив невозможные и такие желанные картинки. Если Вэнь встречает на пороге, значит, все не так уж и плохо, и он уже переступил черту. Его земной путь завершился. Оказывается, это было легко. Но тут вполне реальный голос Вэня выдернул его из грез: - И на пару дней вас нельзя оставить - сразу устроят драку. И без меня. Не по-товарищески, - театрально обиделся тот, возвращая себе веер. Не обращая внимания на оскорбительные выкрики собравшихся героев, он подошёл к Цзышу: - Старший брат, это моя сцена, разреши мне исполнить роль, что мне назначена. Это я должен сразиться с главой. Одолжи мне меч, позже я все объясню, - демон бережно забрал клинок из руки друга и стёр кровь.       Ошарашенный Цзышу не сразу пришел в себя. Изумление прорвало плотину смирения, но глава шпионской сети императора всегда умел держать лицо. Даже на пороге смерти он ничем себя не выдал. Ни один мускул не дрогнул, он не издал ни звука. Он смотрел на Вэнь Кэсина непроницаемым взглядом будто из глубины пропасти. И где-то внутри, среди ледяной отрешённости, сквозь острую боль в груди, там, где зияла рана от гвоздя, раскрывшаяся от удара, сейчас загорелось маленькое солнце: он был счастлив.       Танец Вэня завораживал. Мало кто мог сравниться с этим позером в мастерстве. Его меч грациозно вычерчивал в воздухе замысловатые фигуры. Вэнь наносил порезы, будто забавлялся, отпуская едкие фразы и тонкие оскорбления. Он на все имел ответ, все мог объяснить и аргументировать. Глава совета ничего не мог ему противопоставить. Никто не посмел с ним спорить, никто не вмешивался. И он непременно бы убил этого паука. Но развязка оказалась ещё более неожиданной - Глава Совета Пяти Озер пал жертвой даже не меча Вэнь Кэсина, а интриги, свитой им собственноручно. Он и представить не мог, что от собственного сына он получит пилюлю с ядом. Цзышу помнил все это, как обрывочный сон, в полной мере не понимая, наяву ли это происходило, и на каком свете теперь он сам. ***       За столом звучало много поздравлений. Вэнь любил быть в центре внимания и устраивать веселье. Но сегодня это не вызывало обычной радости у Цзышу. Эйфория от возвращения друга схлынула, оставив после себя опустошение и искореженные руины надежд. Едва ли он чувствовал себя менее погано, чем когда решился выдрать гвозди. Сейчас на этом празднике жизни он явно был лишним. Впервые вино не лезло в горло. За всю пирушку он не сказал ни слова, не поднял ни тоста, все больше грел в руках единственную чарку, серой вороной нахохлившись в углу. Веселые разговоры, обсуждение тонкостей и деталей хитроумного плана проходили сквозь него. Он досадливо ухмылялся сам себе: родственная душа? Да даже глупый мальчишка был в курсе этой авантюры, а великий глава Окна Небес, умеющий читать сердца и мысли, видеть на расстоянии, предугадывать любой вздох, был выставлен полным идиотом. - Чжоу Цзышу, насколько ничтожным ты стал. Ты растерял все свои силы, все навыки и хватку, - он рассеянно крутил остывшее вино в чарке. - Вот посмеялся бы император, если бы узнал, что глава Окна Небес, шепчущийся с тенями и наводящий ужас на полмира, разом оказался жалкой ветошью, выброшенной на задворки. Ад пришел за тобой раньше, чем ты ожидал. Прав был Старый Монстр. Куда раньше, чем ты оглох или потерял нюх, ты ослеп и отупел. Вэнь всегда имел козырь в рукаве. Так почему ты не смог разгадать его план, почему не посмотрел дальше своего носа?       Собственная глупость раздражала. Но это раздражение было саднящим и далёким, как подсыхающая рана. Сожаления ничего не изменят. Он хотел, чтобы Вэнь жил? Что ж, срок Цзышу все равно подошёл бы к концу. Не сегодня, так через пару лет. Но все равно от этого осознания было не легче. К горлу подступила тошнота. Он проглотил накатывающую горечь. - Вы молчите весь вечер. Позвольте выпить с вами, учитель, - к нему подошёл подросток и скромно поднял тост. Но Чен Лина бесцеремонно отстранил Вэнь, подплыв к Цзышу горделивым лебедем. - Я виноват, я знаю. Прости мне этот спектакль, - он невинно пожал плечами: - А Сюй, пойми, ты мне дороже жизни. Как я мог подвергнуть тебя опасности? Я бы себя никогда не простил. Обещаю отныне посвящать тебя во все свои планы. Я не сделаю ни шагу без твоего ведома, честно-честно, - он обезоруживающе улыбнулся. - Считай мою выходку неудачной шуткой.       Цзышу едва не задохнулся. В горле едко заскребло, раскалённая пена гнева обожгла глаза, но его лицо так и осталось бесстрастным и холодным. Если бы он мог плеваться огнем, поместье бы пылало, и постоялый двор обуглился бы за секунду. Сейчас самообладание давалось тяжелее всего. Можно ли было придумать что-то хуже? Хуже пыток в застенках императорского дворца, даже хуже гвоздей... Цзышу едва справлялся с собой. - Мой ученик убил моего брата моим же оружием у меня на глазах... в шутку?.. - процедил он, поджав побелевшие губы. Впрочем, счастливый подвыпивший Вэнь сейчас не способен был заметить дракона на пороге своего дома и принял реакцию Цзышу за банальную обиду. - Не сердись, брат. Все закончилось. Теперь мы восстановим поместье Четырех Сезонов и вырастим новое поколение учеников. Нам предстоит много труда и долгая жизнь. Хочешь - поколоти меня, я и пальцем не шевельну, чтобы защититься. А лучше выпей. Это отличное вино. Твое здоровье! - он беззаботно хлопнул друга по плечу и опрокинул в себя стопку.       Рука Цзышу предательски дрогнула. Это вино станет последним в его жизни. Для него больше не будет ни поместья, ни учеников. Остался всего один день. Ему пора уходить. Он обвел собравшихся взглядом, устало прикрыл глаза, усмехнулся и, ударив фарфоровую чарку об уже опустевшую стопку друга, тихо произнес: - Твое здоровье, брат! Вино было горьким.