Ладно

      — Ты никогда не замечал этого напряжения между нами?       Максим внезапно будто опомнился и повернулся к Никите чтобы убедиться, что сказал это не вслух, но тот все так же задумчиво смотрел на воду. Иногда Максим думал, что он единственный, кто замечает эту неловкость. В такие моменты он просто не знал, что ему делать. Привалиться плечом к плечу друга? Сказать что-то? Ткнуть в бок и указать пальцем на одноклассниц, которые чуть поодаль катаются на тарзанке? Казалось, нет ни одного подходящего варианта, любое действие сделало бы момент ещё более неловким. Но, глядя на Никиту, он действительно задумывался, правда ли эта тишина между ними слишком тихая, или он сам себе это придумал. Никита, черт бы его побрал, всегда выглядел так, будто ничего не замечает, и неловких мгновений молчания в стороне от остальной компании между ними не существует. Каждый раз, простояв так несколько минут, он поворачивался к Максиму, смотрел тому в глаза и улыбался так, что Максим сразу забывал о всех неловкостях и недомолвках.       Ещё пару секунд посмотрев на профиль друга, Максим повернулся в сторону реки, на которую Никита смотрел уже несколько минут без остановки. Что он вечно рассматривает, подолгу смотря в одну сторону? Разве интересно в течение нескольких минут глядеть на одинаково текущую реку, неизменно светлую стену или неподвижный лес на горизонте? Другое дело — смотреть на живого человека. На людей Максим смотреть любил, и Никита определённо занимал высшую позицию в рейтинге объектов наблюдения. Никита Максиму нравился. Не то чтобы Максим это быстро понял и принял — нет, напротив, это был жутко долгий и достаточно болезненный процесс. Знаете, бывают моменты, когда после очередной гейской шуточки задумываешься о том, точно ли это была шутка? Так вот у Максима подобных моментов было слишком много. Раньше он даже не думал о том, что ему может нравиться парень — да боже упаси, ему всегда нравились девушки! Да и девушкам он нравился, прослыл сердцеедом, а одноклассницы постоянно морщили носы и тянули «фу-у-у» в ответ на его пошлые шуточки. В общем-то, когда его накрыли чувства к лучшему другу, он был к ним совершенно не готов.       Хуже всего было сомневаться в своих чувствах. Он часто думал — а не придумал ли он эту влюбленность? Правда ли она существует, или же это просто платоническая привязанность к близкому другу? Коварный разум частенько подкидывал различные мыслишки не самого приличного характера, и это ещё больше усугубляло ситуацию: Максима терзали сомнения, настоящие ли это чувства или он влюбился в созданный своим же сознанием образ, а проверить это, очевидно, не было возможности. Иногда он представлял, как в очередную минуту тишины между ними он бы признался Никите во всем, что терзает его душу и разум последние полтора года, но понимал, что он вряд ли когда-то сможет это сделать. Трудно было признать, но он боялся. Максим боялся даже представить, как отреагирует Никита. У него не было ни единой мысли, как тот себя поведет. Разозлится? Ударит? Посмотрит осуждающе? Тему гомосексуальности в разговорах они никогда не поднимали, поэтому Максим не имел ни малейшего представления об отношении друга к такому. Да и как это будет выглядеть со стороны Никиты? Максим пробовал представить как его друг, Илюха, с которым они учились вместе с первого класса и вместе же перешли в новую школу, ни с того ни с сего признается ему в симпатии, и ему поплохело. Конечно, он бы не стал сердиться или что-то вроде, он права на такое не имеет, сам грешен, но он бы определённо был в недоумении и не смог бы принять чувства друга. Максим был склонен судить людей по себе, так что идея с признанием могла даже не надеяться на реализацию.       Поймав периферийным зрением какое-то движение, Максим отвлекся от размышлений. Повернувшись в сторону Никиты, он с удивлением обнаружил, что тот смотрит на него. Привычно пробежавшись глазами по лицу друга, Максим отметил все давно знакомые детали: глаза цвета горького шоколада, в которых почти не видно зрачка; тонкие и слишком аккуратные для парня брови, которые, на удивление, смотрелись очень органично на стройном лице; небольшой нос, сплошь усыпанный веснушками, которые от носа разбежались на щеки и скулы; тонкие губы, сейчас приоткрытые, будто он хочет что-то сказать, но не решается.       Тёмные брови на секунду будто бы несколько огорченно нахмурились, и Никита всё-таки сомкнул губы. В следующее же мгновение улыбнувшись так тепло, что все мысли разом вылетели у Максима из головы, он, как обычно, посмотрел прямо в глаза напротив и шепнул:       — Пойдём?       Опять не признался. Опять струсил.       Ну и ладно.

***