Снежная Королева

      У Людмилы Прокофьевны в кабинеты стояли часы. И всегда они показывали одно и тоже время - 9:30. Начало рабочего дня. Она никогда не придавала этому особого значения, а если честно, то даже ничего и не замечала. Ей было не до часов. В приметы Людмила Прокофьевна всё равно не верила, так что застывшая на месте стрелка ей ни о чём не говорила. Сколько уже эти часы стоят не знал никто. Может пару дней, может месяц, может год... А может и несколько лет. Причем, были они совершенно исправны. Никаких поломанных деталей! Тайна, покрытая мраком...       Калугина была... Холодной. Ледяной взгляд, безупречный контроль эмоций, сдержанность и замкнутость. Она выглядела безусловно ухожено. Волосы всегда были причёсаны, костюм выглажен, на лице лёгкий и незаметный макияж... Но всё равно, она не была похожа на женщину. На робота. На бездушную машину. На директора. На начальника! Да на кого угодно, но только не на женщину! Людмила Прокофьевна была мымрой, старухой... Льдышкой, не способной на обычные человеческие эмоции, как думали её коллеги. Теплота ей была чужда. Она как Снежная Королева. Да... Как та злая ледяная колдунья из сказки Андерсона.       О том, что её недолюбливают женщина знала. Ей было как-то всё равно. Любят не любят - главное, что она хороший руководитель. Она любит свою работу и выполняет её так, как следует. Министр её хвалит. Этого достаточно. Что ей ещё надо? Отношения? Ха! Зачем? Это бессмысленно... Всё равно итог будет один и тот же. Её предадут, найдут замену, используют... Поиграют и бросят. Зачем терзать себя, если финал и так очевиден? Люди жестоки: они все одинаковы, все предсказуемы... Ей хватило боли в прошлом, она не хотела этого повторять. Не хотела снова чувствовать себя брошенной и обманутой.       Но что-то пошло не так. Появился этот Новосельцев. Работал себе раньше, работал... Не мешал ей, жил своей жизнью. А потом резко взял и ворвался в её... Он... Он просто невыносим! Рохля и мямля, вечно поправляющий свои очки. Нерасторопный, робкий и совершенно безынициативный, как она считала. Написал полный бред в отчёте и несмотря на это продолжал тянуться на роль начальника отдела! Каков нахал!       Она не знала зачем он вообще пришёл к ней. Ладно бы ещё вопросы по поводу отчёта, но это было явно не то, что ему нужно! Притащил ещё этот поднос с коктейлями, бубнил себе что-то под нос, постоянно заикаясь. Сказать в лоб, чтобы он ушёл у неё почему-то не получалось. Казалось, что это будет слишком грубо. Поэтому Калугина старалась вежливо намекнуть коллеге, что не заинтересована в продолжении беседы. Хотя, похоже, ему было на это абсолютно плевать. Женщине даже начало казаться, что он умственно отсталый. Ну кто в здравом уме начнёт с начальницей диалог о грибах?       – Меня зовут Анатолий Ефремович... – мужчина прикрыл глаза, словно становясь статуей, не способной пошевелится.       – Я это запомню. – с лёгкой ноткой иронии ответила ему Людмила Прокофьевна, изрядно устав слушать его лепет про грибы и пни.       Даже после этого он не остановился. Настырный, наглый... Просто невозможно! Словами нельзя выразить, как он её выводил из себя! Мало того, что он посмел выдать стихи Пастернака за свои, так ещё и посмел нахамить ей и унизить перед коллегами! Женщина думала, что на следующий день, протрезвев, он извинится и одумается, взяв все свои слова назад. По его мнению, в ней нет ничего человеческого! Его оскорбления действительно задели её, ведь она точно знала, что вовсе не такая, какой он её описал. И пусть о ней все так думают... Это ложь.        Но после, Новосельцев снова оскорбил начальницу, на этот раз в её собственном кабинете! Довёл до слёз, заставил проявить слабость... Растопил лёд.       – Что вы делаете?! Вы что - плачете?! – в голосе Новосельцева читалось искреннее удивление. Он действительно не мог себе представить, что начальница способна на хоть какие-то человеческие чувства и эмоции! А уж тем более слёзы...       Она не понимала, как до этого дошло. Не понимала, почему заплакала, почему ей стало так больно и грустно. А Верочка ещё говорила, что он безобиден! Кажется, он даже не хотел её оскорблять, но слова сорвались с языка сами собой, раня больнее меча. Ей действительно было грустно одной, действительно плохо... Её волновало то, что она на самом-то деле никому не нужна. Просто она старалась это скрывать, боясь показаться жалкой и слабой. Боясь поделиться своими переживаниями и страхами с кем-то... Она смотрела ему в глаза и удивлялась, почувствовав, что сердце отчего-то бьётся быстрее. Новосельцев мало того, что заставил её расплакаться, так ещё и заставил рассмеяться... А также, рассказать о себе. Что же он натворил...? Что же он наделал?       Она попыталась исправить ситуацию, пока не стало слишком поздно. Людмила Прокофьевна не хотела сближаться с кем-то, а уж тем более влюбляться... Особенно в него! Ну это же просто глупо, серьёзно! Холостяк с двумя детьми, на кой черт ему ещё и она? Хотя... А сам то он ей на кой чёрт нужен?       – Я совершенно не нуждаюсь ни в вашем сочувствии, ни в вашем покровительстве! – холодно произнесла она, снова надевая маску Снежной Королевы и выстраивая между ними прочную стену из льда.       – Я думал... Что сегодня утром вы были настоящая, – голос Новосельцева был тихим и даже печальным. – Но я ошибся. Настоящая вы - сейчас.       От его слов снова стало как-то больно... Калугина молча глядела на него и вдруг почувствовала, что новая, только что надетая маска растаяла также, как и предыдущая. Они смотрели друг другу в глаза, совершенно не замечая пришедшую Шуру. Боровских, лошадь, подарок, юбилей... Всё проходило мимо ушей. Людмила покрепче сжала в руке дипломат и резко развернулась, стараясь поскорее уйти. Сбежать.       Утро Людмилы Прокофьевны началось также, как и любое другое. Чашка кофе и завтрак в полной тишине и одиночестве... Но всё же, что-то было не так. Не как раньше. Все её мысли продолжал занимать лишь Новосельцев и их вчерашний разговор. Его тихий голос, тёплые голубые глаза, робкая улыбка... Он казался хоть и простоватым, но хорошим человеком. Не таким, который мог бы подставить и предать, как например... Хотя, это и не важно. Внешность всегда обманчива и довериться первому встречному мужчине, который выслушал слезливую историю - по прежнему глупо и опрометчиво! Она не должна забывать это.       Правда, когда Людмила Прокофьевна была уже готова выходить из квартиры, она остановилась у зеркала и впервые за долгое время решила себя детально рассмотреть.       «Вы только одеваетесь мрачновато... Без лоска!» – пронеслись в голове вчерашние слова сослуживца. И вправду мрачно. Словно какая-то старуха. В глазах женщины появилась неуверенность и даже какая-то удивлённость. Внешний вид её раньше мало заботил, но сейчас... Собственный образ показался Людмиле Прокофьевне просто ужасным. Она была готова сию минуту броситься переодеваться, да вот только... Не во что. Все вещи в её гардеробе абсолютно такие же, как и эти. Безвкусные, старые, мешковатые... А о том, что носят сейчас она и понятия не имеет! Очередная маска спала... Ещё одна льдинка растаяла. Кажется, она хоть немного, но почувствовала в себе женщину.       Даже придя на работу эта мысль продолжала крутиться у Калугиной в голове, и с каждой секундой всё сильнее, попросту не давая сосредоточится на чем-либо. Попросить совета она ни у кого не могла, так как подруг у начальницы просто не было. Она сама прекратила с ними общение, боясь, что её предадут. Она перестала верить людям, а женщинам в первую очередь. Женщины самые хитрые и подлые создания, которых когда либо создавала природа. Это было её абсолютное убеждение. Но всё же... Ей нужен был совет. А такой совет могла дать только женщина... Калугина мельком взглянула на селектор, продолжая размышлять, как разобраться со всем этим и тут её осенило... Вера! Какая удача! Вера как никто другой разбирается в моде! Почему она не додумалась до этого раньше?       Правда, когда Людмила Прокофьевна вызывала Веру к себе, вся её уверенность вдруг пропала. Стало неловко и даже страшно. Калугина знала, как секретарша к ней относится и не раз слышала из-за двери это её "старуха". Хотя, она и сама к Вере относилась со скепсисом, не разделяя многие взгляды девушки. Раньше она казалась ей вульгарной, но сейчас... Почему-то этой вульгарности и заносчивости она не замечала. Зато обратила внимание на неплохой стиль, что говорило о наличии вкуса...       Обращаться к ней за помощью было действительно страшно. И дело было даже не в том, что Верочка самая главная сплетница коллектива. О том, что этот разговор останется лишь между ними она знала точно, так как Вера относилась к начальнице с каким-никаким, но уважением. Она могла сплетничать о многом, но то, что касалось работы и разговоров с начальством всегда оставалось в тайне. Людмиле Прокофьевне было страшно за другое... Ей казалось, что Вера её попросту засмеёт. "Старуха решила погнаться за модой, вот умора!" Она боялась осуждения, хотя раньше чужое мнение её абсолютно не волновало... Голос заметно дрожал, язык заплетался, она не могла правильно подобрать слова, чтобы адекватно сформулировать свою мысль. Вера смотрела на Калугину в ожидании, с лёгким недоумением. Она чувствовала сильные изменения в её поведении. Начальница впервые за долгое время стала походить на человека и даже во взгляде не ощущался привычный холод! Это было что-то необычное... И безумно интересное!       – Что теперь носят...? – всё же произнесла начальница, засунув руки в карманы и опустив взгляд в пол. Вера удивлённо моргнула, не веря своим ушам.       – В каком смысле? – спросила девушка, ничего не понимая.       – В смысле одежды! Вот... – Людмила Прокофьевна небрежно провела рукой по пиджаку, всё же взглянув секретарше в глаза. Та продолжала смотреть на начальницу в недоумении, хлопая глазками. После нескольких секунд она опустила взгляд на свою одежду, а после снова перевела взгляд на Калугину.       – А зачем это вам?       Людмила Прокофьевна быстро отвернулась, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Именно этого она и боялась. Она знала, что последует именно такая реакция. Правда, через мгновение, Вера спохватилась, поняв, что сморозила глупость и извинилась, почувствовав себя не менее неловко, чем сама начальница. Калугина постаралась снова всё исправить и сделать вид, что это вовсе и не для неё, а для родственницы! Она быстро оправдалась, но в этот раз у неё не вышло использовать лёд. Кажется, Вера сразу поняла, что рассказанная Калугиной легенда о родственнице из маленького городка - враньё. Но она лишь улыбнулась и кивнула, делая вид, что верит. И к удивлению Людмилы, её улыбка была достаточно искренней.       Наконец-то Верочка осознала, что Калугина на самом то деле и не такая плохая... Как и Людмила Прокофьевна поняла, что Верочка вовсе не та инфантильная дурочка, думающая лишь о себе, за которую она её принимала. Вера ведь могла действительно посмеяться. Могла специально наговорить глупостей или вовсе отказаться от всего этого, оставив колкий комментарий. Но она ничего подобного не сделала. Она правда решила помочь. Людмила Прокофьевна быстро записывала слова секретарши, пока та терпеливо ждала и сдерживала лёгкую улыбку, стараясь оставаться серьёзной. Она поясняла непонятные для начальницы моменты, иногда углубляясь в детали, если вопрос того требовал. Девушка поняла, что к ней обратились за помощью...              Людмила Прокофьевна внимательно наблюдала за Верой, пока та продолжала активно жестикулировать, перечисляя, что всё-таки делает женщину женщиной. Людмила поражалась её искренности. Вере было абсолютно не страшно говорить начальнице правду и указывать на её недостатки. Причем, без какой либо грубости или упрёка! И скажем так, за это она была ей безумно благодарна, так как раньше женщина попросту всего этого не видела! Каждую секунду у неё словно открывались глаза. Весь лист был почти полностью исписан, ведь Калугина, кажется, конспектировала каждое слово девушки. И туфли с сапогами, и батник с блайзером, и миди с макси... Всё было подмечено и вот, Вера перешла к самому главному по её мнению пункту. Походке.       С этого момента Вера действительно стала серьёзной, теперь уже перейдя к практике. Она двигалась плавно, непринужденно, спокойно и расслабленно. Движения были грациозными и элегантными. После, она попросила Людмилу повторить за ней, подбадривая и говоря перестать нервничать. Её слова произвели нужный эффект и Калугиной действительно стало легче. Она поднялась на ноги и всё же решилась сделать первый шаг. Первая попытка, как и ожидалась, была неудачной, но никто не стал унывать.              – Вы же женщина, а не солдафон! – с лёгкой улыбкой проговорила Верочка, взяв Людмилу Прокофьевну под руку, словно подружку. Они шли медленно, осторожно и каждая фраза девушки заставляла начальницу робко улыбаться, впервые чувствуя себя "в своей тарелке".       Женщина. Да! Она женщина! Даже после всего, что с ней приключилось она продолжала оставаться женщиной! Ещё одна льдинка была растоплена. Не только Новосельцев заставил её улыбнуться. Возможно... Не все женщины так плохи. Может быть, когда-нибудь у неё снова появятся подруги. И не исключено, что Вера станет одной из них.       Полностью осмелев, Людмила Прокофьевна сняла пиджак и уже собиралась вновь пройтись по залу, уже более уверенно, чем прежде. Но её застали врасплох. Всё тот же Новосельцев. В этот раз не один, а с Шурой и... Бронзовой лошадью.              Смущение, смятение, небольшой страх. Голос женщины вновь дрожал, только что пришедшая уверенность пропала также быстро, как и появилась. Калугина заплеталась в словах, стараясь смотреть мимо вошедшего мужчины, чувствуя, что к щекам снова приливает кровь. Она что-то бубнила себе под нос, прослушав почти все слова Шуры, которая, к счастью, ничего не заметила. И судьба снова словно решила поиздеваться над ней, который раз оставив наедине с Новосельцевым. Вера с Шурой словно растворились. Правда, Верочка, кажется, покинула начальницу специально, заметив появившуюся неловкость и смущение обоих.       Разговор в этот раз был ещё более неловким. Ледяную маску просто не выходило надеть! Она буквально таяла в руках... Её ложь была неубедительной, в отличие от вчерашней. Заикание, бормотание, бегающий взгляд... Её собственная мимика всё выдавала! Новосельцев, кажется, сразу понял, что она врёт и даже начал наглеть, в очередной раз напирая. "А где вы были вчера, Людмила Прокофьевна? А что же вы ели, Людмила Прокофьевна? А что же было после ужина, а? Людмила Прокофьевна!" Правда, после, его наглость обернулась против него, ведь сама Людмила Прокофьевна начала тот же допрос, что и он. Стала ведущей в его игре. Лёгкий холодок всё же появился в её голосе, особенно когда Новосельцев упомянул свою жену, видимо думая, что начальница не знает об их разводе. И... Кончилось это тем, что "матёрый всадник" упал с коня. Точнее, в данной ситуации... Скорее конь упал на него.       Держать эмоции под контролем в этот раз у неё не вышло совсем. Практически сразу начальница присела возле пострадавшего, прикладывая смоченный водой носовой платок к месту, где предположительно, должна была образоваться шишка. Она волновалась за него и уже не могла ничего отрицать. Даже известие о смерти Бубликова не испугало её так сильно, как момент падения Новосельцева с этим злосчастным конём. Когда их руки соприкоснулись, она вздрогнула, словно коснулась чего-то горячего. Когда они прощались, Калугина продолжала заикаться, всё ещё чувствуя тепло от его нежного, пусть и случайного прикосновения... И ещё одна льдинка растаяла.       Следующий день тоже начался не так, как раньше... Войдя в кабинет, Людмила Прокофьевна сначала не заметила ничего необычного, пока не взглянула на свой рабочий стол, поняв, что он выглядит немного иначе. Она тут же замерла, так и не успев до конца снять пальто. От изумления женщина приоткрыла рот, не в силах выдавить и звука. Сердце пропустило удар, а после забилось с неистовой силой... Щеки который раз порозовели. На столе стояли цветы... Гвоздики. Ей подарили цветы. И она точно знала кто.       Она ждала, что Новосельцев признается в этом... Ждала и надеялась, осторожно касаясь лепестков гвоздик, пока мужчина сидел перед ней, опустив свой взгляд в ноги. Но он не признавался, он лишь искал оправдания, стараясь сделать вид, что вовсе не причём! Анатолию либо не хватало мужества признаться ей в своих чувствах... Либо он просто решил поиздеваться над ней! Если это правда... Зачем же так больно шутить...? Зачем растапливать глыбы льда, добираясь до её израненного сердца, если оно вовсе и не нужно?       – Никому из сотрудников... – прошептал Новосельцев, медленно поднимая с пола брошенные в него цветы. – Вы бы не позволили себе швырнуть в физиономию букетом... – и после, ещё тише, покраснев, добавил. – Неужели вы ко мне неравнодушны?       – Ещё одно слово, и я запущу в вас графином... – произнесла Калугина с наигранным холодом. Её голос снова несильно дрожал. И румянец на щеках был также отчётливо виден.       – Если вы сделаете графином... Значит вы действительно меня...? Того... Этого... – теперь и его голос стал дрожать.       – Уходите. – лишь прошипела Людмила, сжимая кулаки.              Она была неправа. Людмиле Прокофьевне стало стыдно, она поступила неверно... Весь последующий день её грызла совесть, даже грусть и одиночество ушли на второй план. Все мысли вновь занимал краснеющий Новосельцев, а также его пострадавший букет. Цветы тоже было жаль, они то в чём провинились? Каждый раз, когда её взгляд падал на них, она вспоминала вчерашнюю перепалку. Уборка тоже не помогала. Не могла отвлечь... В голову пришла просто дикая мысль - позвонить ему. Не зная зачем, она после ссоры выпросила у Веры его номер. Она ведь тогда не планировала извиняться, тогда... Зачем же записала номер? Калугина и сама ответить не могла.       Её голос немного дрожал, лёд был готов растаять совсем. Она знала, что это он подарил, но была готова пойти на уступки. Правда, он почему-то признался. В лицо сказать об этом побоялся, а сейчас, во время телефонного разговора, просто взял и признался. Каков наглец! Был бы он перед ней, то в него точно бы полетел графин. Разговор прервался также быстро, как и начался. Извинения она забрала. Если и получится примириться, то только на работе. А это куда проблематичные...       Он с ней точно что-то сделал. Теперь вместо работы она подолгу стояла около окошка кабинета, заглядывая за штору и вставая на цыпочки, чтобы увидеть, пришел ли он. Любой бы, кто увидел её, вероятнее всего бы подумал, что ей дурно! Вот и ещё одна льдинка растаяла, кажется, даже быстрее предыдущей.       День тянулся медленно, даже медленнее, чем раньше. Ждать встречи было невыносимо, особенно тогда, когда и вовсе было не ясно, случится ли она вновь. Когда в её кабинет пришли полотёры, она даже обрадовалась, пусть и не показала этого. Можно пойти в зал заседаний, походить между рядами, развеяться. Там, после разговора с Верой, ей стало находится немного легче. Правда, войдя, она обнаружила Шуру и Самохвалова, из-за чего стало как-то неудобно. На подсознательном уровне стало ясно, что что-то не так. И как только мужчина ушёл, она узнала что именно не так.       Стало мерзко. Гадко. Просто омерзительно! Как он мог? Как подло! И его Анатолий назвал своим товарищем? Они все назвали его своим товарищем! Придать огласке письма с признаниями в любви... Пусть Рыжова тоже неправа, её никто не оправдывает, но... Зачем так жестоко? Он не имел право поступать с ней вот так! Можно было поговорить, попросить. Попросить хоть сто раз, пусть даже накричать! Но не обнародовать личное...       Его оправдания она не слушала. Ей было всё равно. Вернулся привычный холод и даже частичка ярости. Подлости и предательства она не выносила, а Самохвалов поступил именно так. Он предал Рыжову, предал друга... Он предал всех. И дело было даже не в том, что он был любящим семьянином, боящимся интриг и измен. Он боялся лишь за свою репутацию, поскольку все прекрасно видели, как он посматривает на молоденьких сотрудниц. Ему просто была не нужна Ольга.       Сколько они провели в кабинете Калугина не знала. Она повторяла одно и тоже, пока Самохвалов не сдался и не взял письма, соглашаясь решить конфликт самостоятельно, без вмешательства общественности. Когда она собралась уходить, прямо перед её носом распахнулась дверь. Послышался голос Веры, старающийся остановить разъяренного Новосельцева, которого буквально трясло. Это её удивило. За диалогом старых приятелей она наблюдала с любопытством, не понимая, к чему тот ведёт. А после, когда Новосельцев влепил Самохвалову пощечину, она вздрогнула и приоткрыла рот от удивления. Он был не похож сам на себя. Нет той робости и неуверенности. Он её даже восхитил...       – Докатились, товарищ Новосельцев! До чего дошло, – хмыкнула Людмила Прокофьевна, подходя к мужчине, который, кажется, и сам не верил, что только что сотворил. – Драку затеваете в кабинете директора.       – Заместителя директора, – уточнил мужчина, медленно подняв на Калугину взгляд.       – Не важно.       – А в прочем, вы правы. В следующий раз я поколочу его в вашем кабинете! – более уверенно произнёс Анатолий, стараясь выпрямить спину. Калугина улыбнулась. Хотелось ответить, что она с нетерпением ждёт этого прекрасного события и как свидетеля, позовёт Веру. Будут вместе наслаждаться зрелищем. Правда, решила промолчать.       Людмила Прокофьевна и в судьбу никогда не верила. Но сейчас от чего-то поверила... Может так и должно было быть? Может они должны были встретиться изначально? Может всё было предрешено? Впервые за несколько лет вечер её не был скучным и серым. Впервые её сердце так бешено колотилось, впервые она ждала гостя и считала секунды. Если тогда, на вечеринке у Юрия Григорьевича он хотел произвести на неё впечатление, то сейчас этого хотела она.       Когда она вышла и предстала перед ним, сердце снова замерло. Было страшно. Вдруг ему не понравится? Вдруг все эти вещи ей попросту не идут? Вдруг Вера ошиблась...? Щёки горели алым, руки тряслись, голос дрожал. Его взгляд ей был непонятен. Людмила обнимала себя за плечи, одёргивала платье и старалась оправдаться, совсем перестав походить на строгую начальницу. Но, услышав его слова она успокоилась. Почти совсем растаяла.       – Вы красавица, Людмила Прокофьевна... – прошептал Анатолий, не в силах отвести от женщины взгляд. Он застенчиво улыбнулся, из-за чего она также робко улыбнулась в ответ.       Всё было каким-то неловким. Словно они были не взрослыми людьми, а детьми, не знающими, как и что делать! Слова путались, язык заплетался, каждый краснел и не мог нормально высказаться. Но всё же, эта неловкость была такой... Приятной. Никто из них не мог этого объяснить, но чувствовал, что всё хорошо. Всё правильно. Смущение рано или поздно уйдет, нужно лишь подождать. Подобрать слова. Успокоиться.       – Знаете, Людмила Прокофьевна, вы, как мне кажется, очень похожи на Снежную Королеву. – от чего-то произнёс Анатолий Ефремович, глядя Калугиной в глаза. Женщина печально хмыкнула, отведя взгляд.       – Так вот кем вы меня видите, товарищ Новосельцев? Страшной и злобной ведьмой, олицетворяющей абсолютное зло и холод? – в её голосе появился лёгкий сарказм. Она не знала, расценивать это как комплимент или как оскорбление. Вообще, Снежную Королеву Андерсон описывал очень красивой женщиной, но всё же... Она была бесчувственной злодейкой.       – Нет, Людмила Прокофьевна. Я вижу вас брошенной и печальной женщиной, старающейся закрыться ото всех льдом, словно щитом. На самом деле я никогда не видел в Снежной Королеве что-то плохое... Может быть... Ей просто хотелось тепла? Сами подумайте, почему она украла Кая? Зачем он ей нужен? Быть может, ей просто было тоскливо и одиноко?       Он признался ей в любви, сделал предложение... Пусть и странновато, но сделал. На это у него смелости хватило, хотя он и сказал честно, что очень боится и волнуется. Она хотела сказать да, хотела обнять его, но что-то всё равно препятствовало. И его дети были тут не при чём. Преградой были её страхи, её прошлое. Она боялась, что Анатолий также бросит и предаст её, как он. Что всё это лишь игра, лишь забава для того, чтобы сделать ей больно. Её губы дрожали, но лёд, сковывающий сердце продолжал таять.       Ответа нет не прозвучало, ответа да тоже. Вместо них, на пороге, около двери, уже готовая выскочить Калугина остановилась, чтобы надеть пальто. Новосельцев остановился возле неё, помогая. Не ясно как, но губы их соприкоснулись. И слова стали не нужны. Лёд ушёл полностью. Снежная Королева, кажется, обрела счастье.       Утро следующего дня началось также необычно. Потому что она опоздала. Впервые за всю свою жизнь Людмила Прокофьевна опоздала на работу. Но она даже не собиралась грустить! Зачем же ей теперь грустить, когда она наконец-то повстречала того самого? Всё казалось теперь ярким, тёплым, приятным, а не серым и однообразным, как раньше. Хотелось петь, танцевать, кричать от радости! Все взгляды были устремлены к ней, её было невозможно узнать! И дело даже не в модном платье и причёске. Её глаза... В них не было льда. Не было холода, не было стали. Они были живыми, они горели счастьем.       Все заметили, как они смотрят друг на друга. Поняли, что между ними что-то есть. Стало как-то всё равно на чужое мнение. Пускай говорят, что хотят. Главное, что они любят друг друга. С Верой тоже разговор начался необычно. Глаза девушки были полны изумления, а после восхищения. Они выпили кофе, посмеялись, поговорили... Словно правда были подругами. Не было холода, не было желчи. Всё было хорошо... Пока не пришёл Самохвалов.              Сначала разговор был обычным, на лице у неё продолжала сиять счастливая улыбка. А после... После он решил таки дать Новосельцеву сдачи.       – Вот тогда-то Новосельцев и решил за вами приударить - это его собственное выражение! – проговорил Юрий Григорьевич, заставляя Людмилу вздрогнуть и замереть, не веря своим ушам. – Ну... С целью получить должность начальника отдела.       Весь мир словно рухнул. Это счастье, этот блеск в глазах. И из-за того, что было видно... Видно, что Самохвалов не врал. Захотелось плакать, захотелось закрыться ото всех. Руки тряслись, голос дрожал. Лёд вновь вернулся, закрывая её сердце под ещё более прочный замок. Она не хотела в это верить, просто не хотела! Он не мог! Ну не мог! Или... Или всё таки мог?       Слова Веры пролетали мимо ушей, в голове продолжала крутиться лишь фраза Самохвалова. Было невообразимо плохо, она снова чувствовала себя использованной... Преданной. Хотелось взглянуть Новосельцеву в глаза, быть может это всё же была ложь? Быть может Самохвалов врал куда умелее приятеля и она просто повелась на выдумку?       На его улыбку стало больно смотреть. Больно смотреть на него самого. Надежда постепенно уходила, Людмила еле сдерживалась, чтобы не зарыдать и попросту не высказать коллеге всё, что накопилось в её душе. Её продолжало трясти. И затрясло ещё сильнее, когда он сознался. Это была не ложь.       – Вы страшный человек, Новосельцев... – прошептала она, чувствуя, что ещё немного и слёзы вновь прорвутся.       Но опять что-то пошло не так... Она ведь дала ему должность, дала ему то, чего он и добивался. Почему же он решил уйти? От чего? Неужто его слова были правдой? Нет... Никуда он не уйдет.       Его заявление было порвано. Прямо у него на глазах. После второе. В голосе Калугиной виднелся сарказм, желчь, ярость... А лёд снова пропал. Он тоже огрызался, тоже рычал, стараясь не глядеть на неё. Новосельцев крепко сжимал ручку в руках, быстро выписывая третье заявление об уходе, уже сам не зная, от чего так злится. И главное, на кого. На неё, не себя или на Самохвалова, который всё это и затеял?       – Вы уходите... Вы уходите потому что... Директор вашего учреждения Калугина - самодур...? – тихо проговорила она, медленно переводя взгляд на мужчину.       – Самодура. – едко поправил он, хмыкнув.       С каждым словом атмосфера накалялась. Буквально искрило. Их обоих трясло. Но все предыдущие слова были ничем... Новосельцев, совсем осмелев, назвал её мымрой.       По кабинету словно ураган пронёсся, и имя тому урагану было Людмила... Всё, что попадалось под руку летело в мужчину: бумага, ручки, графин, мусорная корзина, подушка дивана... А после к ней в руки попал зонтик. Кабинет кажется был слишком мал, и выжить в нём у Новосельцева шансов было мало. Поэтому он решил сбежать, стараясь отгородить себя от ударов возлюбленной чем угодно. Под руку попалась несчастная Вера, которой, по вине мужчины, Калугина попала по ноге. Всё учреждение с замиранием сердца наблюдало за дракой начальницы и подчинённого, стараясь не влезать, чтобы не стать ещё одной жертвой. Женщина уже была похожа не на Снежную Королеву, а на разъяренный вулкан, готовый загубить своим извержением всё живое!       – Я тебя уничтожу! Я тебя покалечу! Я тебя ненавижу! – отчаянно кричала Людмила, избивая Анатолия зонтом, пока тот старался унять женщину и вырвать оружие из её рук. Страх и злость в его глазах вдруг пропали. В них появилась любовь... Поняв, что слова её не успокоят, мужчина решился на отчаянный шаг и поцеловал её. Водитель Калугиной его не смущал, как и её. Сопротивления и удары прекратились. Им двоим резко стало всё равно. Машина тронулась неизвестно куда, сейчас было не до этого.        Лёд вновь растаял, теперь уже навсегда.       У Людмилы Прокофьевны в кабинеты стояли часы. И всегда они показывали одно и тоже время - 9:30. Но... После их поцелуя, часы почему-то снова пошли.