Слаще патоки

— Еб- бляять, — надсадно гудит Дрим, утыкаясь лицом в мокрую от пота простыню, и с усталым рвением цепляется зубами за наволочку, мученически принимаясь пожëвывать уголок подушки. Сжал бы и руками, если бы они не были крепко связаны за спиной — силы у Дрима неуëмной немерено, да и руки у него больно гибкие, наглые, сильные, слишком мешающие. К тому же, как хитро подметил Техно, следы от пут смотрятся на испещренных шрамами предплечьях очень соблазнительно. Это всего два пальца — огромных, толстых и узловатых, грубых и мозолистых, но Дрим, как бы ни жаловался, ни за что не согласится растягивать себя самостоятельно по одним ему известным причинам, — быстро входящих и выходящих из его напряжённого хлюпающего от обилия смазки нутра, от которых дерзкого, подлого, циничного и самодовольного тирана и диктатора, лишённого всяких моральных принципов, размазывает по матрасу словно ягодный джем по куску душистой булки. Трахает его быстро и рьяно, заставляя подмахивать бёдрами в такт, и Дриму это, блять, нравится, ощущается так, как надо, абсолютно правильно, чтобы беспощадно жёстко и мучительно, чтобы держать почти на грани уже в самом начале. Напряженные мышцы кипят, растягиваются, как свежая абрикосовая смола, и рвутся под огрубевшей кожей, Дрима выгибает и корёжит всем телом, пока он бьётся почти что в предоргазменной истоме, доведённый до состояния, близкого к безумию, одним очень дотошным и любопытным свином. Техноблэйд не лучше — сначала бессовестно пытается из него душу вытрахать одними пальцами, почти лениво удерживая свою пассию лежащим на его коленях (напряженный живот после такого опыта болит просто пиздец, да и дышать нормально почти возможности нет), а потом играет в недотрогу, святую невинность, игнорируя оскорблённое шипение, упрямые тычки в рёбра, преступно крепкую грудь и живот, и прочие крайне красноречивые жесты, в полной мере показывающие, что Дрим о нём думает и что хочет сказать, но не имеет возможности. Балансирование на грани между жгучей болью и истязающим удовольствием — то, от чего администратору сложно отказаться и что он может позволить себе только в компании больно чуткого к каждому изменению в чужом теле свину. — Ну ты там всё? — грубо выдыхает парень, с озлобленным нетерпеливым предвкушением впитывая в себя каждое весомое проникновенное движение по его телу чужих рук, скользких от горячей медовой смазки. Стойкий запах растопленного в душный солнечный полдень воска и цветочного светлого мëда стоит в носу, приятно обволакивает и скребёт в дыхательных путях — патокой стекающий жар с привкусом сладкого заката и одомашненного огня невозможно не ассоциировать с подобными уютными вечерами наедине с Техноблэйдом, всеми силами старающимся обеспечить как можно более качественный досуг. Его старания невозможно не оценить по достоинству — от попытки гармонично выстроить нужную атмосферу с помощью эфирных масел, горячие, но ненавязчивые дурманящие пары которых витают в мягком багряном полусумраке каюты, до вдумчивых действий, своеобразных ритуалов, которые Техно умудряется из раза в раз чутко соблюдать и вовлекать в это самого Дрима, заставляя тоже предаваться долгим прелюдиям и попыткам втереть в кожу и мышцы друг друга сладкую негу, особенный смысл. Дрим никогда не считал себя слишком сентиментальным — род деятельности не позволяет, — но чужим настроениям, чужому томлению и вниманию он поддаётся сполна. — Сейчас, погоди. Отдохни пока, — бормочет пиглин над ним, с терпкой чуткой силой разминая ноющие перенапряжённые мышцы и размазывая по плечам, пояснице и бёдрам Дрима медовую сладость с рук. Парень утыкается лбом в приятную мятую ткань постели, всей грудью вдыхая особенный запах, почти намертво приставший к ней, и всё-таки позволяя себе немного отпустить вожжи. Вкупе с заставляющими крышу Дрима планомерно отъезжать сладкими касаниями что-то острое, крепкое, по-мужски тяжёлое и оседающее вулканическим пеплом на языке, тревожащее рецепторы и беспокойные мысли, поселившееся в ткани и слишком знакомое Дриму заставляет его тихонько беситься, выводя его на новую грань возбуждения. Он не знает, действительно ли это на все сто процентов запах тела Техноблэйда, но с уверенностью готов в это поверить. В этот раз пиглин слишком торопится с прелюдией даже для себя — не успел Дрима и до мягкого безумия довести, не успел заставить захотеть кончить так сильно, чтобы в глазах умирали и рождались вселенные под вспышки взрывающихся звёзд и грохот разрывающегося на лоскутки пространства в ушах, а уже спешит подмять расслабленного и чувствительного администратора под себя и хорошенько, со вкусом отыметь. Дрим не против даже, пусть и закатывает глаза больно выразительно и едко для человека, давно размягчённого вездесущим вниманием и преданной самоотдачей, когда его действительно вжимают грудью и лицом в подушки, наваливаются всем нешуточно ощутимым весом и раздвигают бёдра коленом. Техно почти не изменяет себе и своим полуживотным привычкам — только бы, потакая раззадоренным бесам в голове, раззявить почти не сопротивляющуюся жертву под собой, продавить в пояснице едва ли не до боли и вцепиться клыками в загривок, заставляя замереть от ужаса и предвкушения и подчиниться судьбе. Техноблэйд уже однажды проворачивал с ним такой трюк — действительно прикусил за шею слишком крупными для человека и слишком непохожими на свиные зубами, оставив на усыпанной тёмными некрасивыми веснушками коже хищные следы. Пиглин всеяден на все сто процентов и способен переварить как вполне себе нормальные бобы и всякие трюфели, так и сырое подгнившее мясо, сомнений нет, но всё же как забавно поиздевалась природа, сделав из милого розового поросёнка ста пятидесяти килограммового хряка с кровожадными привычками и склонностью к (не всегда) непреднамеренному насилию. Дрим шумно выдыхает, чувствуя на себе тяжёлый член многообещающе прижавшегося кожа к коже нависшего над ним пиглина, и пошире раздвигает бёдра, стараясь хотя бы минимально подготовиться к тому, что его ждёт. Его друг не маленький, и бесконечные прелюдии с ним бесполезными назвать никогда не повернётся язык, но парень, вроде бы, уже должен привыкнуть к тому, каким невероятно огромным и распирающим Техно должен ощущаться в его нутре — но нет. С тем, чтобы заниматься сексом с людьми, есть свои маленькие неоспоримые минусы, например, то, как такое вроде бы податливое, гибкое, послушное и шёлковое, но местами абсолютно упрямое тело умудряется упорно забывать, что такая махина должна в него вместиться только после должной кропотливой подготовки и долгих вдумчивых стараний как с одной стороны, так и с другой. Дрим трепещет, как девственница в брачную ночь, а после горячо и страстно матерится так, что у неженки Бэда отвалились бы его длинные уши, когда Блэйд проникает в него наполовину. Тем не менее, администратор не сомневается, что его партнёр будет достаточно чутким, чтобы дать ему минуту-другую, чтобы привыкнуть — он одинаково очаровательно заботливый и милый и когда он чертовски жестоко выколачивает из тела Дрима всякий дух, заставляя его высоко повизгивать и поскуливать на всякое движение, рвя преступно тонкое покрывало зубами, и когда сонно, медленно и нежно трахает его, обняв со спины в особо приятные утра, если администратор всё же остаётся со своим любовником на ночь по той или иной причине. И даже когда Дрим умудряется перехватить контроль, настойчиво и дерзко подчиняет и склоняет непокорного и неприступного никому другому, кроме него единственного, воина, делая его мягким, чувственным и расслабленным, заставляя с лихвой принять всю ту вложенную в самого Дрима заботу в ответ, даже тогда умудряется ввязать своё ненавязчивое, но очень заметно беспокойное «ты в порядке?», пока юноша в поте лица над ним старается и порыкивает от раздражённого гнева, пытаясь доставить то же наслаждение, что и пиглин из месяца в месяц ему. И Блэйд всё ещё ужасно чуткий и внимательный, даже когда наваливается на него всей своей неподъёмной кабаньей тушей, придавливая к матрасу и заставляя думать о дыхании, даже когда резко и неумолимо двигается в нём, монотонностью и ритмичностью движений позволяя сознанию улететь ввысь и вдаль, воспарить, и скользит сухими горячими губами по плечам и лопаткам. Кажется, умеет читать мысли по пульсу и поверхностности сдавленного хаотичного дыхания — ускоряется, если это чувствуется чем-то жизненно необходимым, и замедляется в нужный момент, когда хочется полноценно охватить весь спектр эмоций и их почти физическую целостность, порочное единство и связь. И Дрим в восторге с того, как умудряется улететь почти сразу, будто Техноблэйд имеет над ним какую-то непонятную силу и власть, а Дрим, стоит заметить, ненавидит быть понятным хоть кому-либо, настолько ему образ хаотичного непредсказуемого психопата дорог. Всё, что чувствует, пытается передать вслух, но получается только гортанный ошеломлённый стон, неожиданно пробирающий их обоих до мурашек по телу: Дрима от того, что он и вовсе не ожидал от себя таких звуков, а Техно — из-за того, насколько несдержанным, чувственным и заведённым выглядит любовник при этом. И Дрим отлично знает, что ему, наверное, стоит сказать, что у него ебать как сильно затекли плечи, и что перевозбуждение уже не приятно дурит голову, а становится сущим садистским мучением, потому что Техно действительно просил говорить о своём состоянии, но ему так, так чертовски сильно плевать. Он, вероятно, позволит миру рухнуть, только б не спугнуть терпко интимной с привкусом полевого мёда атмосферы между ними, страсти, оборачивающейся не агрессивным пожаром, в котором они бы сгорели быстро и неотвратимо, зато вместе, а приятным трескучим жаром костра, не сжигающим, а окутывающим и согревающим, словно надёжное тяжёлое одеяло, заставляя заземлиться и мыслями и чувствами остаться в этом мире. Происходящее между ними можно назвать и порочным грехом, и случайностью, и ничего не значащей договорённостью между двумя весьма самодостаточными гордыми людьми, и просто чистым незамысловатым сексом ради секса, но Дрим слишком хорошо знаком со всем вышеперечисленным, чтобы с упрямой уверенностью заявлять: что бы ни происходило между ними двумя, ни на что другое это не похоже. Слишком липкая ласковая страсть, слишком внимательная нежность, слишком изысканное удовольствие, слишком это всё, от нелепых попыток установить правильный настрой до ненужного, но такого приятного изучения привычек друг друга, становится личным и подозрительно похожим на самую настоящую любовь, которой здесь, среди мёда, горькой остроты и эфира, и не пахнет, чтобы от этого можно было бы так просто откреститься. Слишком всё это глубоко въелось в разум и тело, чтобы не стать самой приятной рутиной и слабостью, и Дрим уверен, что не будет готов от этого отказаться никогда. В конце концов, где о нём ещё будут так заботиться?