Не стоило приходить

      Не стоило сюда приходить.       В висках шумно пульсировало собственное сердце, а во рту кислило от выпитого вина. Эйгон посмотрел на подрагивающую раскрытую ладонь: на кончиках пальцев всё ещё тлел жар чужой кожи.       Эйгон даже не понимал, куда нужно идти. Невидимая рука сама вела его, будто знала нужный путь. Запах чужого тела шёлковой нитью прокладывал путь туда, где находился человек, щедро этим запахом поделившийся. Лимон, мед и горькие лесные травы. Эйгон туго сжал кулаки — опьяняющий запах хотелось запереть в себе, втереть в кожу, как одну из лечебных мазей, что матушка заботливо наносила на его сбитые костяшки много лет назад. Но этот запах ему не принадлежал и уже растворялся в солёном влажном воздухе.       Эйгон знал наверняка, что между Эймондом и Люком что-то происходит. Что-то запретное и не совсем правильное. Одно на двоих происшествие из их общего прошлого. Один на двоих секрет. Эйгон любил секреты, иначе бы не стоял нетвердыми ногами на светлом каменном полу Высокого прилива и не пялился бы на целующихся брата и племянника.       Они даже не стеснялись. Люк слепо шарил по телу Эймонда, грубо сжимал, собирая темные одежды складками и что-то яростно шептал тому в ухо, прикусывая мочку. Брат кривился, сжимая тонкие губы, и слабо мотал головой. Однако от прикосновений не уходил, а наоборот подставлялся. Какое наглое лицемерие: Эймонд с готовностью порицал всех за грехи, прилюдно высмеивал, а сам развлекался с племянником, нисколько не боясь быть обнаруженным.       Запоздало Эйгон подумал, что в Высоком приливе снова проблемы со стражей: вечно её где-то носило, пока в замке, почти что на глазах у всех, творилось всякое непотребство. Высечь бы этих бравых гвардейцев на площади, под крики жадной до насилия толпы, чтобы не повадно было.       Эйгон ушёл ни с чем: лишь потуже сжал руки в кулаки, сохраняя в них крохи тепла, которые смог урвать у Люка этим вечером.       Разгоряченный вином и быстрыми танцами племянник был сегодня так очаровательно красив, что Эйгон не смог сдержаться. Рука сама потянулась к вороту его дублета, поправляя и распрямляя сбившуюся ткань. Люк кивнул, улыбнувшись уголками губ, и поспешил влиться в противоположный ряд танцующей толпы. Эйгон же, случайно задев пальцами пульсирующую венку на чужой шее, проводил племянника взглядом и тяжело опустился на своё место, сжимая руку в кулак под столом.       Сейчас его кожа почти остыла, почти растеряла отголоски мягкого тепла, и Эйгон скрылся в тени коридора, беззвучно ступая по каменному полу под затихающие звуки поцелуев и шорохи одежд.       Празднование юбилея принцессы Рейнис продолжилось и на второй день. Лорд Корлис не скупился на яства, развлечения и зрелища, хотя сам в них почти не принимал участия, проводя всё время в покоях. Последние пару лет Морской змей был прикован к постели. Поговаривали, что до следующей зимы он не доживёт. Значит, совсем скоро Люк станет новым владетелем Дрифтмарка.       Даже странно, что Рейнира так долго тянула со свадьбой второго сына. Видимо, сестрица совсем не чувствовала угроз своему правлению и не боялась, что права Люка на Дрифтмарк кто-то вновь посмеет оспорить. Что ж, в этом Рейнира очень походила на их отца: тот тоже никогда не слыл особо деятельным. Едет — не трогай, так он любил повторять.       Эйгон размышлял о том, что было бы, если бы он, его мать и дед вздумали бороться за Железный трон? Рейнира наверняка об этом и не думала: какой смысл размышлять о том, чего никогда не было и вряд ли будет? Иногда подобные мысли только мешали. Как и мысли о Люке, которые Эйгон старательно пытался вымести из головы, заменяя их неинтересными думами о Железном троне, наследии и наследниках.       Эйгон сидел в горячей ванне, склонив голову набок. Слипшаяся влажная челка закрывала одну половину лица. Мыльный раствор на поверхности воды медленно закручивался и складывался в причудливый рисунок. Интересно, во сколько Эймонд вчера покинул комнаты Люка? Как долго они были вместе? Что делали?       Действительно, что? Уж этот вопрос можно было и не задавать.       Эйгон коснулся воды, ломая мыльный рисунок. Рука скользнула ниже. Разбухшими от воды кончиками пальцев Эйгон медленно провёл по груди, всё ниже и ниже, коснулся напряженного живота. Двинулся дальше, пока рука не оказалась на члене. Эйгон прикрыл веки и откинулся на низкий борт ванной.       Как бы ему сейчас хотелось оказаться в покоях племянника. Получить его внимание, вдохнуть запах, зарыться носом в буйные кудри, морщась от щекотки. Эйгон завидовал Эймонду. Тот мог в любой момент воспользоваться телом племянника для своего удовольствия. Они с Люком уже давно играли в эту игру. Эйгон тоже любил играть — вот только жаль, что детские игры уже давно кончились, а во взрослые его никто не спешил посвящать.       Выгнувшись, Эйгон неудобно приложился затылком о ванну, уперся пятками в горячее дно и приподнялся. Левой рукой он держался о борт ванной, а правую убрал с члена и завёл ниже, исследуя себя, касаясь горячей распаренной кожи. Эйгон разминал себя, прикрыв глаза, и думал о том, что в этот самый момент Люк мог делать с Эймондом. Вот племянник ловко согнул его гибкого от природы брата, а спустя мгновение намотал на кулак длинные растрёпанные волосы. Умелые пальцы Люка сжимали и ласкали белую кожу брата, щипали, оставляя красные болезненные следы, заставляя Эймонда задыхаться от возмущения и возбуждения. Образ был почти реальным: собственные пальцы разминали податливый вход, пока в грёзах именно Люк ласкал его тело.       Интересно, каким Люк мог бы быть с ним? Неторопливым, заботящимся о его удовольствии, или порывистым и грубым? Эйгона устроили бы оба варианта.       Пятка неловко соскользнула, заставляя Эйгона сжаться на собственных пальцах. Свободной рукой он крепче вцепился в борт ванной.       Возможно, Эйгон слишком сильно любил чужие секреты и игры со странным смыслом, иначе не тащился бы во второй раз по уже ставшему почти родным коридору. Он всё ещё был принцем. Принцем, позорно выглядывающим из-за угла в чужом замке. Ну что за вздор! Благо, что хоть в этот раз никто перед дверьми не целовался, пошло причмокивая влажными губами. Никто притворно не сопротивлялся, строя из себя великого девственника, никто не шипел, притворяясь, что эти игры ему не по вкусу. Какое лицемерие.       — Заблудился, дядя?       Эйгон вздрогнул, услышав знакомый низкий голос — его звук осел где-то глубоко в животе, плавя органы горячей патокой.       Дядя.       Так звал его человек, что на добрых полторы головы возвышался над Эйгоном.       Вместо приветствия Эйгон сложил руки на груди, принимая оборонительную позу.       — Вовсе нет. Всего лишь повторно знакомлюсь с замком. Давно тут не был, многое подзабыл.       Люк усмехнулся и обошёл Эйгона, намеренно или случайно задевая его плечом. В коридоре, к слову, было полно места.       — Врать ты совсем не умеешь, — Люк смерил Эйгона насмешливым взглядом.       Эйгон фыркнул, поймав улыбку племянника. Из всех сыновей сестрицы именно в Люке Эйгон видел своё отражение. Было в нем что-то тёмное, некая червоточина, которую можно было увидеть лишь при долгом и тщательном наблюдении.       Эйгон любил наблюдать.       И Эймонд наблюдать любил тоже. Ещё бы братец не видел в Люке его червоточину. Эту его способность открыл именно Люк: взрезал, выпустил наружу, словно птицу из клетки. Брату следует быть благодарным: пусть у него и один глаз, но видел он побольше многих.       — Так и будешь тут стоять, знакомиться? Или зайдешь?       Эйгон медленно выдохнул. Пришлось сглотнуть невысказанные мысли, чтобы ничего не испортить. Его проклятый язык в присутствии племянника всегда становился слишком длинным.       — А где же Эймонд? Прячется под кроватью? — вопрос сорвался с губ, как только Эйгон вошел в гостевые покои и прикрыл за собой дверь.       — Почему тебя так волнует Эймонд? Я чего-то не знаю? — с мягкой улыбкой спросил Люк, приближаясь.       Племянник подходил осторожно, боясь спугнуть свою добычу. Эйгон именно так себя и ощущал — трусливо захотелось отступить назад, прижаться спиной к холодной каменной стене, врасти в нее, стать одним целым с этим замком, чтобы… Чтобы иметь возможность всегда быть рядом с его будущим владельцем.       Рука Люка поднялась вверх, и холодный палец прижался к нижней губе Эйгона, слегка оттягивая.       Эйгон скривился — во рту стало горько.       Почему его так волнует Эймонд? Хороший вопрос. Может быть потому, что он его родной брат? Родной брат, который спит с племянником, вырезавшим ему глаз?       Или потому, что Эймонд всегда был тем, кому Эйгон исступленно завидовал? Любимый сын, любимый внук, любимый брат, умелый воин. Эйгону никогда не получить в свою сторону того восхищенного взгляда, которым Эймонда порой одаривал их скупой на эмоции дед.       В жизни Эйгона был всего один человек, который смотрел на него так, будто в нём был заключён весь мир и весь свет. И прямо сейчас этот человек ждал его ответа. Ждал с мнимым терпением, но Эйгон видел истину: Люк никогда смирением и терпением не отличался. В этом он был похож на Рейниру. Жадный неуёмный мальчишка. Он так и касался нижней губы Эйгона, мягко поглаживая подушечкой пальца. В животе у Эйгона сладко затрепетало.       — Эймонд меня совсем не волнует, — тихо сказал Эйгон, дёрнув головой. Палец Люка соскользнул с губы, и Эйгон отвернул голову в сторону. Ладони вспотели, и он вытер их о полы дублета.       — Полагаю, ты снова врёшь, — Люк так расслабленно пожал широкими плечами, что Эйгону тут же захотелось приблизиться, сжать его шею руками и впиться в нее пальцами, заставляя хриплые звуки вырываться из его горла. Как смел он быть таким беспечным, пока у Эйгона он волнения бешено частило сердце, а ладони потели?       Эйгон закатил глаза, показательно отмахиваясь от племянника. Он прошёл дальше, вглубь комнаты, рассматривая рисунки на стенах. Притворяться заинтересованным в здешнем интерьере было куда проще, чем вести с племянником светскую беседу.       Голос Люка прорезал напряженную тишину:       — Как думаешь, а Эймонд мне врёт?       — Да плевать мне на Эймонда! — взвился Эйгон, разворачиваясь к Люку. Хотелось заткнуть его рот, дёрнуть тёмные волосы на себя, чтобы красивое лицо исказилось от боли. Вместо этого Эйгон замер, так и не осмелившись подойти.       Но Люк всегда был смелее — он медленно приближался, грациозно, как дикий кот, завидев вдалеке лакомый кусок мяса. Эйгон невольно сглотнул и почувствовал, что в штанах стало теснее.       — Докажешь, что тебе плевать? — выдохнул Люк, складывая пальцы на напряженных плечах Эйгона.       — И как мне это сделать?       Неуверенность собственного голоса Эйгона испугала. Люк ему не ответил, лишь склонил голову набок, внимательно разглядывая. Правая рука двинулась выше от плеча, невесомо прошлась по вороту, с точностью повторяя движение руки Эйгона. То самое, что сутками ранее он проделал на Люке.       — Для начала просто признай, что завидуешь ему, — пальцы Люка кружили по коже, поглаживая тонкую пульсирующую вену.       — Сдался тебе этот Эймонд! — воскликнул Эйгон, дергаясь в сторону, вырывая себя из чужих пальцев. Люк его не держал, даже и каплю силы в свои движения не вкладывал, но Эйгон чувствовал себя пойманным. Загнанным в угол зверем.       И загнал он себя в этот угол сам.       Люк прищурился, всматриваясь в лицо напротив. Эйгон ощущал чужое тёплое дыхание на губах, в то время пока виски плавились от жара. Хотелось потянуться вперёд, приблизиться, увидеть медовые вкрапления в глазах Люка, и Эйгон даже чуть качнулся вперёд, однако вовремя спохватился.       — Скорее это я ему сдался, — беззаботно ответил Люк, усмехнувшись полными губами. Он отстранился и прошёл вглубь комнаты.       В его руках оказался графин с вином, переливающийся багряным в свете свечей. Люк щедро плеснул напиток в бокал.       — Вы с ним в этом очень похожи, — произнёс Люк, как только вытер с уголков губ капельки вина. — Вы оба так жаждете моего внимания.       — И вовсе я не… — начал Эйгон в попытке оправдаться, но Люк оказался быстрее.       — Молчи, — твёрдо сказал он. Хотя правильнее было бы сказать приказал. От стального, но обернутого в мягкий шёлк голоса племянника, Эйгону стало ещё жарче. Он передёрнул плечами, неловко переступил с ноги на ногу, пытаясь совладать с возбуждением. Нестерпимо хотелось прикоснуться к себе.       — Выпей, — Люк протянул ему бокал с вином. Эйгон сделал пару небольших глотков под пристальным вниманием чужих глаз. Проклятое теплое вино чуть не пошло носом. — Эймонд пришёл к тебе, потому что ему не к кому было больше идти, — сказал Эйгон, когда молчание затянулось, а вино больше не лезло в глотку. Красные пятна проступили на лице, обжигая и плавя кожу. Люк же продолжал внимательно смотреть: чёрный зрачок отслеживал каждое движение Эйгона.       — А я, значит, принимаю в свои объятия всех несчастных и обездоленных?       — Не всех, только Эймонда.       Голос прозвучал до противного обиженно. Эйгон всучил пустой бокал Люку и тут же принялся снова блуждать взглядом по стенам, скрывая неловкость. Жар обжигал лицо, и капелька пота скатилась с затылка под ворот дублета.       Люк больше ничего не ответил — он вальяжно прошёл вперёд, медленно поставил бокал на поднос. Эйгон наблюдал, как тело племянника двигалось в полумраке, а под камзолом, что идеально на нём сидел, бугрились мышцы. Вот бы он скинул с себя эту ненужную тряпку…       — Ты помнишь, какими мы были в детстве? — спросил вдруг Люк.       Он снова приближался, угрожающе надвигаясь и отбрасывая длинную тень себя самого. Помнил ли Эйгон детство? Да только его он и помнил. Самое лучшее время его жизни.       — Я ведь считал тебя почти богом, молился на тебя, заглядывал тебе в рот, готов был принять Ночную тень из твоих рук и с радостью участвовал во всех проделках, — ласково шептал Люк, отбрасывая с лица Эйгона взмокшую прядь.       Кажется, теперь они поменялись местами. Теперь Эйгон готов спрыгнуть с самой высокой башни, чтобы Люк его наконец заметил. Именно он сейчас молился о нём по ночам, сбивая простыни заледеневшими ногами, именно он заглядывал ему в рот. Нестерпимо хотелось этот самый рот взять и опустить на свои губы. Укусить, проливая кровь, размазать её по своим зубам.       Наверное, на лице Эйгона была написана вся правда. Или же он слишком много думал. Люк же всегда был более проницательным: он приблизился, вжав Эйгона в стену, и втиснул своё крепкое колено ему между ног. Эйгон на мгновение задохнулся и приоткрыл рот, чтобы глотнуть воздух — дышать было решительно нечем.       Люк придвинулся ближе — поерзал, ища более удобное положение, и нащупал бедром именно то, что искал. Широкая улыбка осветила его лицо.       — Так и знал, — прошептал он Эйгону в губы и, взяв его лицо в руки, крепко поцеловал.       Целовался Люк превосходно: наверняка натренировался на брате. Перед глазами возникло недовольное лицо Эймонда, его презрительно искривленные влажные губы. Мутными облаками в голове проносились образы Эймонда, медленно слизывающего чужую слюну со своих губ. Лицо брата презрительно кривилось, когда он просил Люка постараться получше.       Короткая вспышка зависти угасла перед опьяняющей мыслью: прикасаться к тому, кто пусть и не целиком, но частью души принадлежал Эймонду, было приятно. Одурительно приятно.       Ещё приятнее было отвечать на нежные поцелуи, отдаваясь сильным рукам, что не тянули, не управляли, а лишь удерживали и дарили тепло.       Эйгон думал, что поцелуй Люка будет острым, злым, дразнящим, но точно не нежным. Он не думал, что его нижнюю губу будут легко прикусывать, а потом зализывать языком это место, побуждая скулить от наслаждения.       Колено Люка поднялось выше, притираясь сильнее, и Эйгон застонал в поцелуй. Так тихо, что сам себя едва ли услышал.       — Ты не Эймонд. Не хочу, чтобы ты сдерживался, — отпрянув от его губ, сказал Люк. И вновь эта тихая просьба, звучащая как приказ.       Эйгон сам к нему потянулся. Раз племянник так просит, он не будет сдерживаться.       Эйгон развернул их обоих и прижал Люка к стене, надавливая ему на плечи. Люк тихонько рассмеялся, и Эйгон с силой зажмурился. Возбуждение было таким сильным, что кружилась голова.       Они целовались как безумные, и спустя бесконечное множество времени, когда губы у обоих распухли до красноты, Люк оттолкнулся от стены и повёл Эйгона вперёд, к огромной кровати. Мягкая перина послушно приняла Эйгона, заставляя его неловко подпрыгнуть. Эйгон приподнялся на локтях и смахнул с лица чёлку, загораживающую обзор.       Люк стоял возле кровати и, не разрывая зрительного контакта, потянулся к Эйгону. Он ловко расправился с завязками на его штанах: твёрдый член Эйгона нетерпеливо вырвался наружу. Люк обласкал его мутным взглядом.       — Что ж, боги вас обоих тут не обидели, — усмехнулся Люк.       Кровать под Эйгоном слегка прогнулась, когда Люк опустился на неё коленями. Большая горячая ладонь оказалась на его члене. Эйгон упал спиной на подушки, подмахивая бёдрами. Это ощущалось как сон после макового молока, когда ты только наполовину чувствуешь своё тело. Когда ты паришь на мягком облаке, а потом проваливаешься сквозь него, обретаешь силу и вес, и продолжаешь проваливаться всё дальше и дальше, сквозь невесомую мягкость, которой лишь едва касаешься.       Эйгон посмотрел вниз, на трудящегося между его ногами племянника, и оказался в шаге от того, чтобы опозориться скорым финалом.       Люк остановился, приблизился и грубо засунул свой язык Эйгону в рот, вылизывая нëбо, запуская слюну ему в рот. Может быть, всё дело было в ней? Может быть, в его слюне содержался какой-то опасный яд, вызывающий привыкание и действующий исключительно на братьев Таргариенов?       Пребывая в своих мыслях, Эйгон и не заметил, как Люк полностью избавил его от одежды. Мягкие потоки воздуха приятно холодили обнаженную грудь.       — Перевернись, — Люк легонько подтолкнул Эйгона в бок.       Эйгон резко приподнялся и открыл Люку всего себя: он упирался коленями в кровать, сложив голову на руки. Чёлка упала ему на лицо, и волна жара прокатилась по всему телу. Колени дрожали. На секунду Эйгона захлестнула волна стыда, но он заставил себя не сжиматься: он ведь пришёл сюда с конкретной целью.       Люк медлил, пока голая спина Эйгона покрывалась мурашками. Он был так открыт, так уязвим.       Люк поднялся с кровати, и в висках Эйгона запульсировало вместе с ритмом удаляющихся шагов племянника. Тот звенел какими-то склянками, искал что-то определëное, стучал ногтями по стеклу.       Когда прохладный смазанный палец коснулся его срамного места, Эйгон вздрогнул. Вторая рука, опустившаяся на ягодицу, тут же поспешила его успокоить. Палец легко скользнул дальше, проталкиваясь в тугой жар.       — Ты подготовил себя, — восхищенно произнёс Люк.       Эйгон со всей силой сжал челюсти, чтобы не застонать: услышать одобрение в голосе Люка было так приятно.       Эйгон промычал что-то невнятное, вжимаясь лицом в собственные руки, дрожа на чужих пальцах. Люк усердно разрабатывал его вход, подливая всё больше и больше масла — его запах щекотал нос Эйгона, хотя он и утыкался им в свои руки. Масла было так много, и пальцы Люка так легко скользили внутрь, будто предназначались только для этого.       Когда Люк решил, что поработал над ним достаточно, Эйгон уловил шорох одежды, и все внутренности внутри содрогнулись, собрались в один большой ком, сжимаясь и пульсируя.       — Ты должен расслабиться ещё немного, — шептал Люк.       Мягкое поглаживание по ягодице успокаивало, а во вход уже настойчиво толкался член. Эйгон хотел Люка, но не мог расслабиться достаточно. Ожидание отдачи от собственного тела едва не лишило его разума и последних крох терпения. Хотелось развернуться, схватить племянника за плечи и заставить его взять себя силой. С болезненными стонами, с болью, срывая голос, только чтобы быстрее закончилась эта пытка.       — Давай попробуем ещё раз, — сказал Люк, слегка наваливаясь сверху.       Запах его тела окутывал собой пространство вокруг, и это помогало расслабиться. Эйгон чувствовал, как сокращаются мышцы, как ему становится теплее, как сведённые судорогой ноги оттаивают и наполняются силой. Нагревшийся от трения и тепла их тел палец проникал в него, растягивал, давил на нужную точку. Но хотелось большего. А для большего Эйгону необходимо расслабиться…       Люк добавил ещё один палец, а потом еще один, и Эйгон выгнулся, приподнимаясь на руках, откидывая голову назад. Он с трудом сдержал вскрик. Люк тут же приник к нему, схватил за горло свободной рукой и влажно выдохнул в шею:       — Ты очень отзывчивый. С Эймондом в этом плане сложнее.       Эйгон зарычал, и Люк отреагировал смехом. Лёгкая вибрация прошлась по спине Эйгона, заставляя его сглотнуть вязкую слюну и сжаться на чужих пальцах. Люк прикусил мочку его уха и продолжил толкаться пальцами. Если он думал, что Эйгона заводила мысль о незримом присутствии Эймонда в их постели, то он сильно ошибался. Но если Люку так хочется, если его это возбуждает… Что ж, Эйгон попробует совладать со своей злостью и ревностью.       Горячая головка раздвинула вход, и Эйгон уткнулся лицом в кровать, закусив губу до крови.       Хорошо.       Как же это было хорошо.       Войдя на всю длину, Люк негромко вскрикнул, и этот отзвук прокатился по телу Эйгона, задевая все нужные точки. Он будет помнить этот звук вечно — сигнал того, что Люк оказался в нём целиком. Сигнал того, что этим вечером он полностью принадлежит ему.       Движения Люка были ровными и плавными. Он точно знал, что делал: вертел его как хотел, искал позу удобнее, выходил из него, подливал масла и входил заново, врываясь на всю длину, растягивая и заставляя Эйгона закусывать губу всё сильнее.       Люк остановился и медленно вышел из него. Горячий влажный член опустился на бедро Эйгона. Глаза, застеленные пеленой соленых слез, подводили: так хотелось взглянуть на племянника, на его спутанные красивые волосы и сочащийся член. Одна только мысль об этом заставляла сердце Эйгона заполошно трепыхаться в груди, сбиваясь с ритма. Но сил, чтобы перевернуться или просто пошевелиться, почти не было.       — Не сдерживай себя, — побуждал Люк, поглаживая рукой поясницу Эйгона. — Обещаешь, что не будешь сдерживаться?       Люк дразнил его, водя головкой по припухшему входу. Слегка входил, замирал, а потом выходил, и так снова и снова, бесконечно долго, пока Эйгон не заскулил, сбивчиво мыча единственную тихую просьбу.       — Скажи громче, — попросил Люк.       Племянник совершенно не торопился, тем самым заставляя Эйгона дрожать от возбуждения — нестерпимо хотелось прикоснуться к себе, оказать давление на собственный член.       — Ты можешь уже продолжить? — сбиваясь на каждом слове, спросил Эйгон. Собственный язык его не слушал, будто бы прирос к зубам, а в горле сухо першило.       Люк позади него еле слышно хмыкнул и завозился. Сильные руки подхватили Эйгона и резко развернули, взяли под коленями, заставляя тут же развести ноги. Мокрыми от слез глазами Эйгон уставился в высокий потолок — если Люк будет тянуть ещё дольше, он попросту начнёт умолять его взять себя.       Люк подтянул Эйгона к краю кровати. В ту же секунду Эйгону захотелось свести ноги по привычке, но делать этого он не стал — в конце концов, он именно этого и желал. Чтобы в него резко вошли, чтобы влажная кожа соприкасалась с раскалённой кожей Люка, чтобы он брал и брал его, пока в теле Эйгона совсем не останется сил.       Люк снова не торопился, и заболоченный взгляд Эйгона опустился на его лицо. Племянник рассматривал его, обнажённого, раскинувшегося на кровати, открытого и доступного.       И он снова медлил, проклятый мальчишка.       Что, если он сейчас просто уйдёт, назвав Эйгона распутником, шлюхой? Наверняка ведь слышал все эти слухи о нём… Об Эймонде никаких подобных слухов не ходило: кажется, он был верен Люку. Люк же не отвечал верностью взамен. Так почему же тогда медлил?       Чёрные глаза облизали покрытую красными пятнами кожу Эйгона. Люк прошёлся взглядом по его груди, острым соскам, опустился вниз и, Эйгон точно не мог сказать, ибо собственное зрение его подводило, но кажется, глаза Люка засияли сильнее.       Люк резко опустился на кровать и издал короткий рычащий звук, пристроившись к Эйгону, надавливая членом на его вход. Сильные руки впились в бёдра, и Эйгон развёл их шире.       — Хочешь знать, как ведет себя Эймонд, когда я трахаю его? — сбивчиво спросил Люк, толкаясь в тело Эйгона.       Люк закинул одну ногу Эйгона на свою талию, выбивая из него хриплый вскрик, а другой рукой давил на бедро Эйгона, раскрывая его сильнее. С каждым толчком Люк прижимался всё сильнее и сильнее, а шлепки кожи о кожу становились всё глуше и глуше.       Люк был везде и всюду. Он был в нём, в его теле и голове.       — Я не он! — выругался Эйгон, слегка приподнимаясь на локтях.       Взгляд опустился вниз, туда, где они соединялись. Люк толкнулся удачно и глубоко — грудь Эйгона сдавило. Весь воздух сжался в маленький комок под рёбрами, грозящийся в скором времени их разорвать.       Как же жарко. Как же хорошо.       — Тут ты прав, — дыхание Люка тоже сбилось, и он рвано вдохнул. — Но кое в чём вы всё же очень похожи.       Племянник ждал, что Эйгон задаст следующий вопрос: он толкался мягко, входя совсем неглубоко, плавно раскачивался на одном месте, словно лодка без вëсел. Каким же он был избалованным и жестоким.       Люк вышел из него, и Эйгон задавил в глубине горла протестующий вопль. Между ног невыносимо горело, но Люк не спешил вновь войти в него. Он легко поглаживал колено Эйгона и тёрся членом о его бедро, пачкая кожу смазкой и маслом.       Несносный мальчишка! Лучше бы занялся делом. Эйгон пошевелился, ища более удобную позу, всё ещё будучи прижатым к крепкому телу внизу. Люк играл по своим правилам, так и продолжал тереться об Эйгона, но ничего не предпринимал. Эйгон сжал руки в кулаки: терпение было на исходе. Хотелось плакать и умолять, но то ли сил в теле совсем не осталось, то ли крохи здравых мыслей еще не до конца покинули его голову, но Эйгон молчал. Он продолжал лежать, раздвинув ноги, наслаждаясь легкими касаниями к своей коже.       Люк отстранился, видимо, устав ждать, и направился к резному комоду — Эйгон стыдливо сжал ноги и прикрылся собственной рубашкой, что до этого белым комом валялась рядом на кровати. Плеснув вино в бокал, Люк улыбнулся уголком рта. Его голая грудь опадала и поднималась, пока он медленно подносил прозрачный бокал к губам. Люк пил не торопясь, смотрел точно на Эйгона, обводя лижущим взглядом его обнаженное тело.       — И в чём мы похожи? — не выдержал Эйгон, завозившись под рубашкой. Это было просто невыносимо: лежать посреди кровати и ждать, пока Люк соизволит вновь к нему прикоснуться. Дурацкая, дурацкая игра, он ведь мог больше и не притронуться к нему.       Племянник довольно улыбнулся и, сделав ещё один глоток, облизал губы. Несколько капель вина упали на его голую грудь, рассыпаясь по коже, словно бисеринки граната. Эйгон поёрзал: как же было жарко. Ниже груди Люка его взгляд не опускался: Эйгон запретил себе смотреть на его член, хотя и очень сильно хотелось.       — Вы оба просто помешаны на мне.       Люк наконец получил, что хотел: он приближался к кровати с улыбкой на пухлых розоватых от вина губах, и глухой звук его шагов отдавался у Эйгона в висках.       Сейчас. Сейчас он снова войдёт в него.       Люк не сказал ничего нового — Эйгон и сам всё это знал. Он уже давно желал заполучить для себя хоть капельку внимания Люка. Мальчика, который в детстве вырезал его родному брату глаз, в то время пока сам Эйгон напивался где-то в стенах Высокого прилива.       Сейчас он снова гостил в Высоком приливе, а этот мальчик, уже успевший стать мужчиной, наконец-то вновь вошел в него, и Эйгон не сдержал долгого протяжного стона. Люку этот звук определенно понравился: он впился ладонями в бедра Эйгона, оставляя на коже белые пятна.       Наверняка результатом сегодняшнего вечера станут синяки на теле. Но Эйгон совсем не против: вчера он отчаянно хватался за ощущение чужого тепла на кончиках пальцев, так что синяки будут самым настоящим подарком от племянника. Жаль, что и они со временем сотрутся.       — От Эймонда никогда не дождёшься стонов. Всегда молчит, даже когда я трахаю его вот так, — сказал Люк, набирая скорость.       Он двигался неистово быстро, и это так сильно контрастировало с тем, каким Люк был минуту назад: вальяжно попивающим вино, неторопливым и расслабленным.       — Когда-то я тобой восхищался, — продолжил Люк, не прекращая своих движений. — Я хотел быть похожим на тебя: таким же беспечным, весёлым, живущим в своё удовольствие. А теперь посмотри на себя.       На себя Эйгон смотреть не хотел — он вообще никуда не хотел смотреть. Он хотел кричать. Эйгон отвернул голову, но Люк быстро это исправил. Он схватил пальцами лицо Эйгона, впиваясь в щёки, и развернул к себе. Потянувшись вперед, он вжался еще сильнее Эйгону между ног, и тот поморщился: не от боли, а от чрезмерного давления.       С губ всё же сорвался громкий полустон-полукрик. Эйгон зажал рот рукой, но Люк отбросил её в сторону, придавил своей ладонью, переплёт их пальцы между собой.       — Вот так. Не сдерживайся. Ты такой хороший.       Эти слова разбили Эйгона: он задрожал, глаза заполнились слезами, и он простонал ещё раз. Стон вышел таким громким, что заложило уши. Эйгон не был уверен, что его не услышали в самой отдаленной башне замка.       Но пусть. Пусть на звуки сбегутся ленивые гвардейцы, пусть лорд Корлис встанет с постели, разбуженный громким голосом, пусть сам Эймонд примчится сюда, размахивая мечом.       Пусть.       Эйгон кончил, разрываемый нечеловеческими звуками: зубы стучали друг о друга, пока всё тело билось и горело. Ни разу не притронувшись к себе, он излился себе на живот, шумно сглатывая недостающий раскалённый воздух. Люк тут же последовал за ним, растворяя себя в его теле.       Эйгону было хорошо: ни огонь, плавящий виски, ни разрываемая жаром грудная клетка, ни тяжёлое тело, лежащее сверху не могло помешать ему насладиться осознанием того, что только что произошло.       Наконец-то. Семеро, наконец-то!       Сколько прошло времени, Эйгон не знал. Когда Люк поднялся с него, дыхание у обоих уже чуть выровнялось. В голове совсем не осталось мыслей: думать не хотелось ни о хорошем, ни о плохом. Последствия, причины — всё это не имело значения.       Люк медленно одевался, поглядывая на Эйгона, всё ещё раскинувшегося на кровати. Прикрыться больше не хотелось.       Сердце Эйгона разбилось надвое, когда в шелестящей тишине прозвучал вопрос:       — В следующий раз в моей постели окажется Хелейна? Надеюсь, не у всех детей леди Алисент есть нездоровый интерес к моей персоне.       Люк усмехнулся, поправляя ворот своего дублета. Он вёл себя так, будто между ними ничего не было. Будто это ничего не значило. Так, будто не он несколько десятков минут назад вбивался в его тело. Будто не он хвалил его и поощрял быть громким.       Эйгону почти больно.       — Смолчишь? Как думаешь, Эймонд смолчал бы?       Люк Эйгону не принадлежал. Не принадлежал он и Эймонду. Для него это всё забава, игра: для него, вероятно, нет особой разницы, с кем из детей леди Алисент делить постель.       — Нет, Эймонд бы не смолчал, наверняка бы уже бросался на меня с кулаками, ты его знаешь, он…       Люк продолжил говорить, улыбаясь, но Эйгон его уже не слушал. На короткий миг Эйгон даже посочувствовал брату: Люк явно относился к Эймонду не так, как тот относился к нему. Однако сочувствие сейчас было бы совсем не к месту. Учитывая, чем только что занимался сам Эйгон.       Это было бы слишком лицемерно.       Эйгон невесело улыбнулся: теперь, после случившегося, говорить о лицемерии Эймонда было бы слишком… лицемерно.       Здесь, на Дрифтмарке, много лет назад, Эйгону следовало лучше присматривать за Эймондом. Не стоило напиваться, не стоило бродить по замку и искать укромное место. Возможно, если бы он лучше смотрел за братом, Люк бы не вырезал ему глаз. Возможно, всё обернулось бы совсем иначе. Возможно, Люк был бы сейчас его…       Но как Люк и сказал, Эйгон всегда был беспечен. Этим же он в нём так восхищался? От судьбы не сбежать, не спрятаться. И сути своей не изменить. Что в детстве, что сейчас, Эйгон продолжал делать то, что хотел, идя на поводу у своей слабости.       Раньше его беспечность выражалась в пьянках, приставаниях к служанкам и нежеланию познавать науки. Сейчас же она переросла во что-то большее.       Ничего не изменилось.       «Не стоило приходить», — думал Эйгон, возвращаясь к себе.       Не хватало ещё наткнуться на разъярённого Эймонда.       Не стоило приходить к Люку.       Но Эйгон не жалел, что пришёл.