Алексей Дмитриевич Ступин, волею судеб капитан общесистемного звёздного корабля геофлота Земли, устало потёр глаза. До конца его ночной смены оставались считанные минуты, и настанут благословенные часы, когда можно наконец-то закрыться в своей берлоге и завалиться спать. Тяжело ему давалась эта полугодовая вахта. То ли возраст – под сраку лет – сказывался, то ли общая накопленная неудовлетворённость кочевой жизнью: на Земле даже места как такового не было, которое Алексей мог уверенно назвать домом – есть где вещи между полётами бросить, и ладно. Раньше это устраивало, но последние пару лет начало вызывать дискомфорт.
Перед тем как сдать мостик старпому кэп как всегда мониторил по приборам и камерам работу систем и заступивший на утреннюю смену персонал. Геовойска не зря называли именно войсками – дисциплина должна была соответствовать военной, ведь от этого зависело многочисленное население маленького голубого шара, который так неразумно засрали предыдущие поколения.
Эксперименты с климатом и неразумная экологическая политика привели к тому, что после смещения оси Земли и ряда природных катаклизмов планета стала грёбаным магнитом для астероидов всех мастей и размеров, равно как и для космического мусора в виде обломков спутников и орбитальных станций предыдущих поколений. После трагической гибели нескольких крупных городов и окончательного вымирания ряда представителей флоры и фауны политики всех стран наконец-то пришли к общему решению, и был сформирован международный космический геофлот. Уничтожать на орбите космические тела, стремительно несущиеся к Земле, как пробовали делать вначале, без последствий не получалось – раздроблённые на более мелкие, но всё равно несущие разрушение и смерть астероиды сыпались ковровой бомбардировкой, так было потеряно ещё несколько городов и тысячи жизней.
В итоге в Солнечную систему были выведены корабли с целью расчёта траектории космических вредоносных объектов. Как только очередной астероид начинал движение к Земле, его необходимо было уничтожить, и чем дальше от орбиты это происходило, тем лучше. Некоторые небесные тела признавались полезными, несущими сплавы и микроэлементы, тогда их цепляли специальные боты и транспортировали к огромной перерабатывающей станции – таких было три на всю Солнечную систему.Правителям ведущих мировых держав с огромным трудом удавалось делить прибыли от космической добычи: вначале корабли геофлота тоже были интернациональными, но люди такие люди – после серии диверсий и откровенных террористических актов было решено разбить Солнечную звёздную систему на сектора и каждый отдать одной из стран, способных содержать космофлот в соответствии с мировыми стандартами. Естественно, такие страны получали больший процент средств и полезных космических ископаемых.
Ступин, в прошлом десантник-штурмовик, поднявшийся по карьерной лестнице и ценимый за несгибаемый характер и чёткие принципы, был по всем показателям фигурой значимой. Отвоевав на Земле в ряде горячих точек, разогнав свой организм на военных «витаминках», он своей двухметровой мощной фигурой перестал легко вписываться в технику и амуницию, что приносило ряд неудобств. В двадцать пять лет ему не то чтобы намекнули, в лоб сказали: или увольняйся с почётом, или переучивайся, в космические войска набирают не по габаритам, а по наличию мозгов.
Соображалка и чуйка у Ступина была дай бог каждому. Отучившись с отличием в космоакадемии для высшего командования и после примерив на себя ряд должностей по нарастающей, Алексей Дмитриевич к тридцати шести годам добрался до должности капитана космического корабля геофлота. Дальше были только адмиральские нашивки, но их обычно давали при смерти на боевом посту или при выходе на пенсию.
За четыре года командования с выходом на вахту по графику шесть месяцев в космосе – три на Земле Ступин собрал свою основную команду проверенных и надёжных людей. Кэпом среди подчинённых считался суровым, но справедливым – понапрасну никого не прессовал, но и вольности пресекал на корню. Всё-таки космическое судно – объект хоть и большой, но не бесконечный, а замкнутое пространство и ограниченность круга общения не на всех влияет хорошо, риски случайных нервных и прочих срывов необходимо было минимизировать, а персонал подбирать стрессоустойчивый и контактный.
Алексей зорко следил за подчинёнными – шутка ли, почти сто человек! В районе двадцати голов – общебытового обслуживания, и восемьдесят основных сотрудников – пилоты, техники, механики ботов и космороботов, инженеры, разведчики и прочие, прочие, прочие.
Костяк из пятидесяти-шестидесяти человек был постоянный, проверенный не одной нештатной ситуацией, остальные менялись – кто-то отрабатывал с десяток вахт для солидной прибавки к будущей пенсии, у кого-то сил и нервов хватало на одну-две. Космос – это дело такое, не для всех.
Ступин, проверив все показатели работы корабля, привычно перещёлкивал картинки с камер наблюдения в разных отсеках. Утренняя смена, только вступившая на пост, кипела энтузиазмом, кто-то ещё допивал кофе и трепался с коллегами, кто-то уже погрузился в процесс. Алексей по инерции переключил вид с ещё нескольких камер, прежде чем вернулся назад в отдел механиков. Взгляд приклеился к вальяжно развалившейся на своих креслах сладкой парочке. Раздражало в них всё – и небрежность в форменной одежде, и небритость на мордах. Звук с динамиков капитан не включал, и так видел, что этим двоим дохуя весело. Ганин и Рыбаков – новички, впервые вышедшие на вахту геофлота, раньше бывали в космосе, и не раз, работали в разведке полезных ископаемых, записались на службу вдвоём – друзья не разлей вода, и если бы не очевидная альфа-принадлежность, можно было бы заподозрить их в плотно сложившейся семейной связи.
Ступин их выделил и запомнил сразу, отметил как потенциально опасных для общей дисциплины, когда на второй месяц вахты поймал их пьяными, несмотря на жёсткий сухой закон во время полёта. Эти умельцы, благо что механики, в свободное от работы время сварганили самогонный аппарат, нагуглив архивных чертежей, и положенные по рациону фрукты тайком уносили из столовой, пуская в дело.
Аппарат был церемониально уничтожен прессом, Ганину и Рыбакову был назначен выговор с занесением в личное дело, кроме того, Ступин запретил выдавать этим весельчакам фрукты, заменив их на витамины, рассчитанные штатным медиком в необходимом количестве. На детские попытки провинившихся возмутиться, как они без вкусностей столько времени будут, кэп с улыбкой доброй акулы предложил капсулы с витаминами заменить на ректальные свечи, ещё и слабительного добавить, чтобы жопы от стула боялись оторвать и сидели на службе не расслабляясь.
Сейчас не в добрый час помянутые Ганин и Рыбаков выглядели как нельзя более подозрительно, словно уже нагадившие где-то хулиганы. Ступин подключил к камерам микрофон.
– Я же говорил тебе, он омега! А ты – бета, бета! – Рыбаков уже не мог смеяться и от этого лишь всхлипывал.
– Да его же хрен поймёшь, и не похож он на омегу, кулаки его и рожу видел? Губы только хороши, пухлые, как у рыбки, в такой бы ротик… и пох, что он страшилище, – по шакальи засмеялся Ганин. – Как ты вообще понял, что он омежка, запаха-то нет?
– Просто у папочки опыт большой, – пошло подёргал бровями Рыбаков. – Есть звоночки. Запаха – да, нет, подавители же пьёт, но у него сейчас явно течка, задавленная препаратами. Я к нему разок-другой типа по работе подкатил, то под локоток возьму, то руку на плечо положу, а у него глаза бешеные, радужки почти не видно, и зрачок пульсирует, ну чисто в течке, и от прикосновений уходит, потому что чувствительный сейчас.
– Слуш, но всё равно очкливо, вдруг нажалуется? – Ганин более осмотрительный или трусливый: хоть и лыбился, но был начеку.
– Да ему сейчас не до жалоб, а потом стрёмно будет, он же весь из себя такой строгий и серьёзный, а тут такая жопа в прямом смысле слова, – с подхрюком снова не удержал ржач Рыбаков, ещё больше заходясь, когда товарищ подхватил шутку.
У Ступина холодок по спине прошёлся. В данной вахте из офицеров омега на корабле был всего один – умница и тихоня инженер Миша Горовой, молодой специалист, тем не менее уже пошедший на третий год службы под командованием Ступина. То, что Горовой – омега, знали считанные единицы из постоянного состава. Да и не скажешь по нему: двадцативосьмилетний парень по внешнему виду был альфой – высокий, лишь на полголовы ниже горы-кэпа, широкоплечий детина, в прошедшем юношестве спортсмен пятиборец с кучей наград. Тяга к инженерному делу и золотые руки пересилили любовь к спорту: выучившись и прочно сев на подавители, Михаил осуществил свою детскую мечту и работал теперь в космосе.
Не то чтобы за пределы орбиты Земли омег не брали – ага, попробуй скажи это сообществу омежистов, пройдутся, как на танке, потом только рожки да ножки останутся, – но всё же были ограничения, с трудом выторгованные и согласованные с мировым сообществом. Альфы могли заступать на вахту со своими омегами, состоя в браке, если у обоих партнёров были сопутствующие профессии, отдельно взятых свободных омег тоже брали, но по негласному правилу – только если специализация и профессионализм был вне сомнений. Все омеги на время вахты по контракту обязаны были пить подавители во избежание щекотливых ситуаций в ограниченном пространстве корабля. Работа в космосе не самая лёгкая, благо что омеги не рвались на неё, за исключением единиц.
Миха, так ласково его называли «старики», был хорошим, другого слова не подобрать. Несмотря на габариты, у него были мягкие черты лица, русый ёжик на голове и приятная открытая улыбка. В свободное от службы время он из отработанных схем и деталей мастерил робо-игрушки, и все члены экипажа, у кого на Земле имелась детвора, были им одарены.
Ганин с Рыбаковым ещё проржаться не успели, а за Ступиным уже захлопнулась створка двери в их рабочий отсек. Кэп уже проверил по камере – кабинет инженера пустовал, в личную каюту видеодоступа не было даже у капитана, да и наблюдение там не велось, но, судя по датчику на двери, последний раз её открывали рано утром.
Увидев на пороге кэпа с перекошенным ебалом, механики ржать перестали и, вскочив, вытянулись по стойке смирно.
– Рассказывайте! – рявкнул Ступин, возвышаясь над подчинёнными.
– Что рассказывать, капитан? – изобразил ангельское неведение Рыбаков.
– Где Горовой?
– Не имеем возможности знать, – соврал за обоих механик.
– Я тебя, мудака, сейчас по стенке размажу и скажу, что это из-за перегрузки, – стальные нервы всё же подвели, и, схватив за грудки Рыбакова, Ступин угрожающе оскалился в сбледнувшую рожу подчинённого. Никогда не занимался рукоприкладством и неуставщиной, но сейчас понял, что пора начинать.
– Мы его в четвёртом складском отсеке заперли, – вмешался Ганин, видя, как друг дышит через раз и скребёт по зажавшим ворот формы пудовым кулакам.
– Что вы сделали? – Алексей, не отпуская Рыбакова, обратился к наиболее ссыкливому, следовательно, и более болтливому.
– Ну…
– Живо! – рявкнул кэп так, что слюна полетела.
– Мы просекли, что Горовой омега, ну и, походу, у него течка сейчас на подавителях, и решили эксперимент провести…
– Суки! Какой?
– Мы, это… – Ганин потёр тупую башку. – Ну, подрочили на полотенца и ему подбросили, хотели посмотреть, возьмёт природа своё, или таблетки сильнее. А он на складе возился, ну и когда ему в рожу прилетело, что-то произошло, мы не поняли. Матом нас обложил, кидался всяким, а потом дверь изнутри заблокировал и сидит там теперь.
– Ой, да что ему сделается? – зашипел Рыбаков, которому надоело болтаться у кэпа в руках, как говно в космосе. – Подрочит, засунет себе что-нибудь в жопу пару раз и успокоится.
От такого сказочного похуизма у капитана красная пелена глаза накрыла. Коротко, без замаха, он прописал в челюсть Рыбакову так, что тот отлетел к железной переборке и схватился за морду, пуская кровавые пузыри – то ли губу прокусил, то ли язык.
– Мудилы ёбаные, если я узнаю, что вы его хоть пальцем тронули… – Ступин вытер руки об форменные штаны, словно к гнуси какой дотронулся. – Дорабатываете этот контракт, и чтобы я вас больше не видел, ещё одна выходка – и в карцер до конца вахты. Молитесь, чтобы с Горовым ничего не произошло, иначе под суд пойдёте, и волчий билет вам обеспечен, экспериментаторы-хуёлоги.
Соваться так сразу к омеге, которого, вероятней всего, сурово гормонально переклинило, Ступин не решился. Быстрым шагом, удерживаясь от того, чтобы перейти на бег, ибо если капитан любого судна бежит, то и подчинённые побегут, Алексей добрался до медблока. Пришлось выдернуть главврача смены из послеоперационной палаты и коротко посвятить в неприятное настоящее.
Проверенный не одним десятком общих вахт старший медик Петрович лишь досадливо хекнул и выругался сквозь зубы.
– Проблемные ребятки, я им за Мишеньку слабительного пропишу со снотворным. Эх, мне бы к нему сейчас, но не могу, у одного из поваров только что палец пришил, в утилизатор сунулся чудило, нужно понаблюдать, как срастается. Приведи его в медблок, Мише сейчас под капельницы нужно, чтобы симптоматику ослабить, я ему давно говорю, что пора с космосом заканчивать, дитёнка родить, а то организм взбунтуется, шутка ли, столько природу свою задавливать. Да, погоди ты! – тёртый жизнью бета Петрович быстро набирал с полочек в шкафу-холодильнике нужное и заправлял шприц-пистолет. – Это Мишке вколи, тут успокоительное конское и обезбол, а это тебе, руку давай, – Петрович перехватил крепкое запястье Ступина, задрал манжет форменной рубашки и жахнул болезненный укол.
– Коновал несчастный, что это?! – по руке кэпа словно огнём ожгло, но боль быстро разошлась.
– А это, мой дорогой, успокоительное для тебя и временная стерилизация. Ой, да не смотри ты на меня так, видел я, как на нашего омегу-великана иногда слюну пускаешь, на всякий случай пусть будет, – отмахнулся Петрович от гневного сверкания глаз начальства: он лицо по званию рангом ниже, но как старший по возрасту мог себе позволить отойти от субординации и просто побыть другом. – Иди с богом, может, что и сладится.
Кэп сделал вид, что последнюю фразу не слышал, да и что у него могло с Мишей сладиться?! Он бы себе никогда не позволил и полунамёка в сторону Горового, как бы ни хотел его благосклонности, потому что капитан и офицер, и честь для него – не пустое слово. Миша никогда и полповода не давал, дружил со всеми, общался ровно, приветливо, а то что смотрел иногда долго и как-то по-особенному, так, может, это и неправда, лишь выдача желаемого за действительное.
Складские отсеки располагались на уровне ниже мастерских и медблока. Повесив на лицо маску «капитан очень чем-то недоволен», Ступин добрался до нужного отделения, редкие встреченные на пути обитатели станции предпочли отойти в сторонку и не отсвечивать. Повозившись с заблокированной дверью и применив капитанский код доступа, Алексей оказался в большом заставленном стеллажами и ящиками помещении, верхняя слабая подсветка не позволяла рассмотреть подробности окружения – лишь не натолкнуться на что-нибудь.
В самом дальнем и тёмном углу, уткнувшись лицом в колени, несчастным комочком сидел Горовой. Большим таким комочком.
В воздухе ничем особым не пахло, только маслом, которым смазывались механизмы, и немного пластиком от упаковок. Алексей аккуратно, как к опасному хищнику, подошёл вплотную и опустился на колени. Решил для себя, что будет относиться к Мише как к раненому боевому товарищу, что бы свой собственный организм ни нашёптывал, да и укол Петровича уже значительно ослабил нервное напряжение, затянувшееся суровым узлом внутри.
– Миша… – тихо окликнул Ступин и положил руку на плечо подчинённого.
Горовой застонал, как от прикосновения к открытой ране, и постарался уйти от контакта, но стена не дала, от этого он вскинулся и поднял красные от слёз расфокусированные глаза.
– Миша, Степан Петрович сказал сделать тебе укол и отвести в медблок. Ты меня понимаешь? – Ступин показал маленький пистолет-шприц, смотрящийся игрушечным на его большой ладони.
Миша, похоже, не понимал. Он, наклонив голову набок, принюхивался по-звериному, на его обычно сосредоточенном умном лице сейчас не отражалось ни единой мысли. Ступин мог поклясться, что у Горового глаза в полумраке сверкали, как у дикого кошака, когда он вдруг резко выбросил себя вперёд всем своим крупным натренированным телом и, сбив на спину присевшего рядом кэпа, взгромоздился сверху, припал к его груди, утыкаясь носом в шею, повозил туда-сюда, опустился до расстёгнутой застежки на вороте и жадно задышал, потираясь всем собой, чувствительно проходя стоящим членом, ощущающимся горячим даже сквозь форменный комбинезон.
Алексей, не ожидая такой прыти от подчинённого, приложился затылком об пол, зашипел сквозь зубы, но не от наливающейся шишки, а от болезненно приятного трения, и, перехватив Мишу, прижал его к груди, чтобы не трепыхался. Выждав паузу между рывками, всадил потерявшему связь с реальностью омеге в бедро укол через ткань одежды и замер, ожидая, когда лекарство подействует. Слава всем святым, что от Горового ничем, кроме пота, не пахло, всё же хоть на что-то подавители сгодились, а то не факт, что капитан смог бы так долго ожидать, когда Мишу немного отпустит амок.
Через время, показавшееся Алексею бесконечным и сладко-мучительным, лежащее на нём мешком тяжелое тело пришло в движение, Горовой приподнялся, а после и неловко слез со своего начальника. Зашипел болезненно, снова садясь, глянул испуганно на кэпа и отвёл глаза.
– Добро пожаловать обратно в мир разумных, – Ступин, ничем не показывая, что он смущён или недоволен, поднялся, оправился и протянул руку Горовому. – Михаил Иванович, пойдёмте, я провожу вас в медблок.
– Алексей Дмитриевич, я… – Горовой, ухватившись за предложенную опору и кряхтя, поднялся. Боль внизу живота не позволяла разогнуться полностью и отдавала в бёдра. Всё так же не поднимая глаз он стоял, покачиваясь и умирая от стыда.
– Миша, Ганин и Рыбаков… они ничего вам не сделали? – как бы ни было неприятно, но нужно прояснить этот момент сразу, от него зависели дальнейшие действия капитана – просто выгнать под зад из-за жестокой шутки или отдать под суд.
– Ничего. Но лучше им мне на глаза не попадаться. Извините, Алексей Дмитриевич, но я набью обоим морды, когда приду в себя, – увлекаемый надёжной рукой, кряхтящий, как старый дед, Миша гусиными шажками двигался к выходу из складского блока.
– Имеешь право, я не буду заносить подобный инцидент в журнал происшествий, больше этих муд… механиков на корабле не будет, отслужат контракт, и всё. Мог бы, в космос их выкинул прямо сейчас, – Ступин с удовольствием подхватил бы наверняка значимо весящего Мишу и дотащил к Петровичу побыстрее, чтобы уже потом пойти и отдрочить себе как следует. Он тоже был не железный, и хоть Горовой не пах омегой в течке, а всё равно флюиды какие-то витали, и фантомное ощущение желанного и такого соблазнительного тела рядом заставляли встать в альфью стойку и присвоить себе свободного и красивого парня, который уже давно заставлял сердце пропускать удары.
Горовой плёлся медленно, то и дело отираясь о твёрдое бедро и бок Алексея Дмитриевича, норовил вдохнуть поглубже притягательный запах своего капитана, несомненно самого альфистого из альф, и умирал от стыда и желания. Мысли не то чтобы прояснились, но некая осознанность всё же появилась: после укола он хотя бы начал ощущать себя человеком почти разумным, а не похотливым животным. Горовой привалился спиной к стенке в межуровневом лифте и посмотрел сквозь опущенные ресницы на своего кэпа.
Миша, всегда решительный и настойчивый на профессиональном поприще, как инженер был уверен в своих знаниях и принимаемых решениях, но как омега он был никакой – не привлекательный, не реализованный, не обладающий правильным умением себя вести. Да и не нужно ему это было. А потом на первой своей вахте увидел капитана Ступина – ещё до отлёта, в командном центре – и понял, что он омега много раз «не такой как надо», но хотя бы смотреть, быть тайно влюблённым – это уже большое счастье. Шансов было ноль. Миша бы никогда не подошёл к такому альфе, не предложил бы себя, скорее сдох бы молча, сцепив зубы.
И вот сейчас ему, кажется, выпал тот самый, единственный, невозможный случай из нулевых шансов. Мозг, подкидывая фривольные мысли, нашёптывал, что лучше один раз сделать и вспоминать потом с удовольствием, чем не сделать и жалеть всю оставшуюся жизнь. В конце концов, после вахты можно спокойно уволиться, чтобы не испытывать мучительный стыд за своё развязное поведение.
Миша решительно нажал на кнопку «стоп», Ступин, пребывая где-то в своих мыслях о дрочке под душем, а потом, вероятно, ещё в кровати, непонимающе вскинул голову.
– Капитан… Алексей Дмитриевич… Я не хочу идти к Петровичу, давайте лучше пойдём к вам в каюту, симптомы течки можно снять не только медикаментами…
– Миша… Не думаю, что это уместно, позже ты будешь жалеть, – сглотнув невольно выступившее обилие слюны, попытался призвать к голосу разума Ступин. Ему бы очень хотелось забрать желанного омегу в свою берлогу и насладиться им сполна, но Горовой не вполне отвечал за свои действия, скорее, поддался воле инстинктов.
– Не пожалею. Я… давно об этом думаю, слишком давно, чтобы это было интересом одного момента, – краснеть, казалось бы, уже некуда, но у Миши открылись скрытые резервы, и он, наплевав на все комплексы, смело поднял глаза на капитана. По телу прошла очередная жаркая волна от того, что этот мощный невероятно мужественный альфа так близко и, кажется, колеблется в своём выборе отказаться или согласиться. – Пойдём к тебе, – поломав враз все внутренние запреты, выдохнул Горовой и прижался грудью к груди кэпа, заглянул снизу в глаза: расширенные и пульсирующие зрачки Ступина подсказали, что не один омега сходит с ума от плотского голода и стоит на грани. – Пойдём?
Алексей зажмурился от удовольствия, когда к нему прижались мягкие губы, а язык Миши притронулся в первой робкой ласке. Это было сладко и очень маняще, как обещание скорого выполнения заветной мечты. Шумно вдохнув смешавшийся запах двух разгорячённых тел, Ступин поддался искушению, не ощущая никакой неправильности: кто он такой, чтобы не дать омеге, которого всегда тайно оберегал и защищал, всё, что тот пожелает?
Разорвав долгий мокрый поцелуй и любуясь Мишей, облизывающим пухлые губы, капитан нажал на кнопку жилого уровня. Святые угодники, какие у Горового ресницы! Светлые, под масть его короткого ёжика на голове, но длинные и пушистые, чуть закручивающиеся на кончиках, обрамляющие насыщенные, как грозовое небо, глаза – никогда не замечал раньше, но теперь сил не было прекратить рассматривать. Поцеловав в выцветшую веснушку на кончике ровного носа, Алексей увлёк Мишу за руку из лифта: в этом рукаве коридора располагалась только его каюта, и чужие глаза не засвидетельствовали грехопадение двух членов экипажа, а записи с камеры лифта позже можно будет стереть.
За закрытой створкой двери личной каюты Горовой снова оробел, словно это не он пятью минутами ранее вис на капитане и неприлично о него отирался.
– Миша, ничего страшного, это из-за долго подавляемых гормонов, я всё понимаю. Пойдём в медблок? – Ступин как мог сдерживал внутреннее напряжение – он-то уже завёлся не по-детски – и старался говорить спокойно.
– Нет, – Горовой упрямо сжал челюсти, совсем как на летучке, когда отстаивал свою конструктивную идею, – я всё решил! Или вы… не хотите? Я понимаю, я и не омега почти, так себе... на любителя. Не буду навязываться…
Алексей перехватил двинувшегося к двери Мишу и подтянул за руку, пока тот не упёрся лбом в его плечо, обнял, покачивая.
– Ну что за глупости, Миш? Как можно тебя не хотеть? – зашептал в горящее от румянца ухо Ступин. – Ты моя самая мокрая фантазия чёрт знает сколько времени, а говоришь «навязываешься».
– А почему тогда ты… ничего не делал раньше, вёл себя как будто всё равно? – пробухтел в могучую грудь Миша, невольно подрагивая от нагнетаемых неприятных ощущений внизу живота: всё-таки резкие движения сейчас давались ему с трудом.
– Потому что ты – подчинённый, а я – капитан, потому что не хотел, чтобы ты подумал, что я пользуюсь положением, и ещё я мечтать не мог, что такой красивый молодой омега, как ты, обратит внимание на старого, потрёпанного жизнью альфу.
– Дурак, – выдохнул с присвистом Горовой и сжал зубы от особо заковыристого спазма.
– Дурак, – согласился Ступин, подхватив не очень элегантно, скорее, как на силовой тренировке, Мишу под задницу, усадил себе на бёдра, пересёк небольшую гостиную зону и, транспортировав желанный объект в спальню, завалил на широкую кровать, – но обещаю исправиться!
– Самое время, меня, кажется, опять накрывает, – Горовой решительно потянул молнию замка на комбинезоне, показалась белая футболка с логотипом геовойск, и попытался приподняться, чтобы стянуть с себя рукава, но, застонав от боли, завалился на спину.
– Тише-тише, маленький, – неосознанно воркуя над омегой, кэп кинулся помогать: сексуальные желания отошли на второй план, всё перекрывало чувство беспокойства и желание помочь.
Придерживая под спину, Алексей стянул с Миши рукава комбинезона, потом майку, дотащил вниз всё время стопорящиеся на влажной коже очуметь каких ног штанины, отбросил скомканной тряпкой влажный на заднице комбез в сторону, ухватился за резинку боксеров и после разрешающего кивка Миши стянул и их. Ровный, красивый, как и всё в Горовом, член стоял по стойке смирно и был немаленького такого размера, под стать всему остальному телу – не каждый альфа выдержит подобную конкуренцию, скорее, сбежит. Ступин облизнулся, как голодный волк у овчарни, поспешил избавиться от одежды, опустился на свою мечту первозданной наготой тела, кожа к коже, и тут же перехватил контроль над потянувшимися к нему губами.
Миша застонал от снова застилающей разум похоти и от спрута, поселившегося у него в животе, оплёл руками и ногами своего альфу как единственно возможное лекарство от всех бед. Всей глубоко спящей и только просыпающейся в нём омегой почувствовал правильность своего выбора, это было трудно объяснить словами, только принять и поверить.
Их прелюдия больше походила на борьбу – альфа пытался огладить и облизать всё, что мог поймать, распробовать терпкий пот и слюну, солоноватость кожи, выступающую обильно из текущего ануса смазку, насладиться на химическом и осязательном уровнях, раз обоняние ему в этом пиршестве не помощник, а омега хотел только одного – поскорее слиться в единое существо, сцепиться в общий клубок, жадно вобрать в себя семя и гормоны.
– Лёша, пожалуйста, – скулёж Миши и такое нежное обращение прервало возню на простынях: Ступин подхватил любовника под задницу, подтягивая ближе, и наконец сделал то, что омеге нужно было больше всего. Двинулся одним плавным непрекращающимся движением в пульсирующую тесноту, туда, где побывали лишь пальцы, но не успел добраться язык, и более не отвлекался ни на что, покрывая своего омегу, как хотел – по-звериному жадно, до взрыва под веками сверхновой.
Горовой выгнулся под тяжёлым телом и, когда узел надулся, плотно запечатывая родовой канал, забился в экстазе, почти скидывая любовника с себя, а Алексей, удержавшись сверху, во все глаза смотрел на расслабляющееся, какое-то умиротворенное лицо омеги под собой: он не видел ничего прекраснее в этой жизни. Если бы у кэпа были альфьи клыки, как у далёких предков, он пометил бы Горового вдоль и поперёк, чтобы ни одна сволочь и близко не подошла к тому, что теперь принадлежит только ему.
Тренированные тела пробивали мелкие судороги непрекращающегося удовольствия, Миша, кажется, отключился, а капитан так и нависал над ним, пока руки окончательно не подвели, и тогда он перекатился на бок, крепко прижимая к себе своего могучего, пускающего во сне слюну медвежонка. Кто его знает, сколько взбесившийся организм омеги будет держать петлю в спазме, нужно тоже отдохнуть, а после повторить, и чтобы Миша был в уже более осознанном состоянии.
Второй раз тоже не походил на сознательный. Алексей, откинувшийся во сне на спину, встрепенулся от того, что на него навалилось горячее тело, и Миша, кажется, так до конца и не открывший глаз, заёрзал сверху, пытаясь насадиться на член. Ступин, проморгавшись, одной рукой прижал омегу к груди, чтобы тот не съезжал вбок, а другой направил процесс куда надо, чтобы прекратить безумную рыбалку – на его яйцах так скакать всё же не стоит. Горовой ёрзал удовлетворённо, получив в себя нужную деталь альфы, то убыстрялся, то замирал, и тогда Алексей поддавал снизу, покачивая бёдрами, приближая разрядку. Не до конца сдувшийся узел снова связал их в единое целое, и Мишка, пустивший струйку спермы между прижатыми животами, так и не ставший вменяемым, выдохнул довольно, что-то пробормотал и вырубился на своём капитане, обмякнув, как сонная панда на ветке. С мыслью, как бы половчее вытереть себя и любовника, Ступин заснул следом.
Третий раз был не столь феерический, зато все участвующие были в относительном уме и несколько смущены, что добавляло изюминки и пикантности. От Горового по-прежнему не пахло течкой, но, видимо, телесные жидкости, щедро нализанные Алексеем, несли в себе нужную информацию о состоянии омеги, и организм альфы всецело настроился на долгий многократный секс с вязками.
***
– Чёрт, чёрт, черт, ещё и со сцепкой – сука! – ругаясь сквозь зубы, Горовой ощупывал твёрдое бедро человека позади себя и боялся повернуться так, как никогда не боялся, потому что он знал, кто там сзади старается не дышать и не двигаться, хотя член этого кого-то пульсирует и дрожит в заднице Горового, прочно закупорив его слабую надежду на «показалось-намечталось» в бреду внезапного гормонального шторма.
– Миша, прости, – Ступину сделалось сильно неловко, но вот уж вряд ли он жалел о чём-то. – Без сцепки никак было, иначе бы тебя не отпустило. Нам Петрович «комплимент от доктора» передал в виде уколов со временной стерилизацией, так что не волнуйся о последствиях.
Горовой, ладонями прикрывающий горящее лицо, попытался отползти к краю кровати, кэп, естественно, двинулся за ним, получая болезненно-приятные ощущения и надеясь, что кроватное цунами скоро затихнет – так же и оторвать можно.
– А где сам Степан Петрович? – пробухтел Миша чуть слышно.
– Он не мог прийти, у него послеоперационный пациент. Позвать?
– Вот только этого не хватало! – взвизгнул не своим голосом Горовой, и далее от общего травматизма их спасла только сильная рука, придавившая несчастного омегу к матрасу. – Стыдобища какая! Простите, Алексей Дмитриевич!
Мишка сжался под руками, как-то весь скукожился и – о ужас – тихонько заплакал.
– Миш, ну чего ты? – Ступин никогда не знал, что делать, когда плачут дети и омеги, а уж тем более, когда плачет «кажется, свой» омега, поэтому навалился неловкой горой, обнимая, пытаясь оторвать мокрое лицо от подушки, прижать плотнее скорбную спину к груди.
– П-п-простите, Алексей Дмитриевич…
– А совсем недавно был просто Лёшей, и мне нравилось. Миш, ничего страшного не произошло, ведь так же? – кое-как изогнувшись, Алексей умудрился заглянуть в мокрое от слез, но вполне осмысленное лицо, наклонился медленно, чтобы у Миши было время отстраниться, если он не хочет, и прижался губами к губам. Поцелуй был неспешный и, пожалуй, более желанный, чем спонтанная вязка, с него бы стоило начинать, и со свидания тоже, но увы.
Горовой ответил, приоткрыв рот впустил язык, и застонал, слегка прихватывая нижнюю губу кэпа, спросил, неуверенный, можно ли ему так:
– Лёша?
– Он самый. Всё остальное мы обсудим позже, – почувствовав, что давление на член спало, и спазм в петле понемногу проходит, Ступин выскользнул из своего чудного омеги и, перевернув его на спину, устроился сверху – такого, как Миша, не особо-то раздавишь, а показать ему, что всё замечательно, необходимо именно сейчас. Нежными поцелуями пройтись по лицу, облизать шею, огладить ходящую ходуном твёрдую грудь, прикусить соски и ничуть не соврать, выдохнув с восхищением: – Ты чудесный! Ты – космос!
***
Михаил Иванович Горовой – солидный офицер космических геовойск – забился в кабинку туалета в огромном кипящем, как улей, здании Центра управления на Земле и всеми доступными силами старался позорно не разрыдаться, как омежка в банальных мелодрамах. Глаза нещадно жгло, из груди словно кусок вырвали, и никакие доводы не помогали успокоиться. Ведь ему никто ничего не обещал, Миша сам себе надумал. Ведь так же?
Они с Лешей никогда не говорили на тему: «А что будет дальше на Земле?»
Оставшиеся два с лишним месяца вахты были просто волшебными, Горовой никогда не думал, что так может быть, и тем более – с ним. Капитан Ступин был не только внимательным любовником, он вообще оказался самым-самым. После трёх дней на больничном по причине внезапной течки Миша не расставался со своим альфой больше чем на полдня, и не потому, что был так навязчив, вовсе нет! Это все Лёша, он окружил своим вниманием, ухаживаниями и заботой. Омега внутри Горового расплывалась довольной медузой, и как только инженер покидал свой рабочий пост, он сразу превращался в ванильное нечто, сам от себя такого не ожидая. Ни одной ночи, за исключением тех, когда кто-то из них был на ночном дежурстве, альфа не отпускал, и Мишка плавился под ним, жадно стараясь добрать ласку и внимание, не получаемое долгие годы, реализуя себя ещё и с этой стороны. А чего стоили романтические свидания во всяких необычных местах станции – ужин в переходной галерее между энергоблоками, где одна сторона коридора была полностью прозрачной, и казалось, что звёзды можно потрогать рукой, или заплыв в конденсаторном бассейне и секс там же под звонкую капель воды, сочащейся с переборок?! Ведь это всё что-то же значило? Как и нежные прозвища «Мишутка» и «Медведик» и выдыхаемое в неге оргазма: «Ты – космос!» Или нет?
Команда к образовавшейся новой паре отнеслась спокойно: старички не стали зацикливать внимание, а новички поболтали и успокоились, тем более от Горового теперь пусть и слабенько, но вполне отчётливо пахло омегой, и Лёша любил утыкаться носом ему за ухо, втягивая лёгкий аромат чего-то свежего с терпкой ноткой, которую он внёс как альфа, покрывая со всем старанием своего омегу. Космос и не такие альянсы видел, у них в коллективе были несколько пар альф и бет – уже давно сформировавшиеся и устойчивые, были и альфы с альфами – в конце концов, это дело личное, главное, чтобы работу свою выполняли, а кто с кем под одним одеялом – не суть важно.
Все свободные вечера и совместные ночи позволили Мише перестать стесняться, привыкнуть к Лёше, которым раньше мог любоваться только издалека в спортзале, столовой или на общих летучках. Они переговорили обо всём на свете, о мечтах и планах, которые каждый строил, но эти планы были до их сближения, и, может быть, поэтому разговора, что будет по возвращению на Землю, так и не состоялось.
В последние сутки перед стыковкой с диагностической станцией на орбите Земли капитан был ужасно занят: сдавал дела, подводил итоги вахты, подавал рапорты с рейтингами сотрудников и личными рекомендациями. Ганина и Рыбакова, так и не встретившихся Мише из-за грамотной смены их рабочих графиков, предсказуемо отправили с отметкой о непригодности работы в ограниченном пространстве и сложных психологических условиях. В последнюю ночь Горовому достался замотанный и усталый капитан, который завалился к нему под бок в третьем часу, а утром после быстрого завтрака и смазанного поцелуя кэп умчался руководить стыковкой со станцией. Миша сдал дела ещё вчера, запаковав несколько новых робо-игрушек, которые смастерил ещё до случившейся с ним любовной связи, отнёс в транспортный контейнер кофры с личными вещами, которые по прилёту будут доставлены на его домашний адрес, и с лёгким рюкзаком отправился в командный пункт издалека наблюдать за своим альфой – таким серьёзным и красивым на капитанском мостике.
А потом была стыковка, короткий спуск и дорога до космоцентра. В последний раз Миша видел Ступина там, в центре, когда получал отметку о прохождении вахты и бумаги из бухгалтерии: кэп вежливо кивнул своему инженеру и прошёл мимо в окружении чиновников. Горовой не знал, что делать, стоял наверняка с глупым видом, словно вынутая из воды рыба, и пришёл в себя, когда его окликнул проходящий молоденький альфа, потому что он заслонял своей внушительной фигурой проход. В голове мысли метались, как испуганные мыши. Это всё? Любовь капитана закончилась вместе с вахтой? Да и какая любовь, он же никогда не говорил ни о чём таком… Идея пойти и немедленно подать рапорт об увольнении, чтобы никогда больше не возвращаться на корабль к Ступину, пришедшая от отчаяния, была пока оставлена для обдумывания.
Миша категорически не хотел становиться любовником только на время полётов, но он, обычно спокойный и уравновешенный, всё же осадил себя и запретил принимать решение, руководствуясь сердечными метаниями. В конце концов, у него будет три месяца отпуска, чтобы подумать и разобраться в себе, а заявление на увольнение или перевод можно подать в любое время.
Умывшись и осмотрев своё грустное лицо, Горовой встряхнулся, поправив лямку военного рюкзака, нацепил фуражку и пошёл на выход. Дома нарыдается, раз уж организму требуется развести сырость.
Большое стеклянное здание светилось на солнце, как гигантский огранённый драгоценный камень. Миша вдохнул полной грудью сладкий воздух, такой отличный от стерилизованного воздуха станции, сощурился от ярких бликов и щебета птиц, уверенно двинулся в сторону остановки надземки, на которой всегда ездил домой в пригород, и чуть не попал под колёса огромного, как танк, автомобиля.
Из скрипнувшего тормозами чёрного монстра выскочил Ступин.
– Миша, слава богу! Я уж подумал, что мы разминулись, и придётся искать твой адрес в личном деле! – Леша, не видя замешательства омеги, распахнул перед ним переднюю пассажирскую дверь, на которой лежал огромный букет пахучих роз, и, вытянув шуршащую обёрточной бумагой охапку цветов, протянул её хлопающему глазами Горовому. – Миш, ты чего?
– Я думал, ты всё…
– Что всё? – не понял Ступин.
– Отдыхать после вахты уехал.
– Куда я уеду без тебя? Ты о чём вообще? Мишутка, ты что, подумал, что я тебя бросил? – кэп скинул так и не принятые цветы на капот машины и ухватил омегу за предплечья, чтобы тот не отворачивался.
– Да, подумал, – подняв лицо, Миша впервые при солнечном свете всматривался в своего альфу -такого красивого и сурово сейчас хмурящегося. – Мы ни о чём не договаривались, и если ты придумал себе какие-то обязательства, то можешь не беспокоиться – ты свободен.
– Что за глупости?! Я не хочу быть свободным! С ума сойти, какой ты у меня! – вспылил Ступин.
– Какой?
– Глупый, но любимый. Миша, ты – мой космос, я тебе уже говорил. И не отпущу, понял? Всего на полчаса тебя оставил машину со стоянки забрать и цветы у доставщика, а ты уже ерунду надумал, – Ступин давно понял, что Миша будет ещё долго сомневаться в крепости их отношений и переживать по абсолютно вымышленным поводам, и только в его альфьих силах медленно и постепенно убирать эти комплексы и застарелые страхи. Нужно только почаще целовать своего пугливого Медвежонка – сам, дурень, не поговорил о важном, и Миша себя уже накрутил!
Мимо здания центра управления Космическими геовойсками ехали машины и сновали озабоченные люди в форме и штатском, а два офицера без зазрения совести целовались у всех на виду, не обращая внимания на свист и смешки проходящих. Мише было всё равно, что подумают и скажут чужие люди, у него на одного близкого и родного стало больше, и он был бесконечно счастлив, так что даже зажмурился и руки сами легли на широкие плечи, обняли за шею. Рядом с этим альфой он действительно чувствовал себя маленьким и уязвимым, тем, о ком позаботятся. Непросто будет с этим свыкнуться, но к хорошему всегда быстро привыкаешь.
Вместо забронированного Лешей номера люкс Миша уговорил ехать сразу к нему в пригород. В конце концов, небольшой домик с садом в сто раз лучше, чем самый крутой, но безликий гостиничный номер. Тем более папа всегда нанимает службу уборки дома перед его прилётом и забивает полный холодильник домашними вкусностями, а скорый визит родителей Лёша уж как-нибудь переживёт: он даже астероидов не боится, а с ними никакое нашествие родителей и брата-альфы с семейством не сравнится, главное все стороны морально подготовить.
Алексей и родственников не испугался, и поднять вопрос о будущем – тоже. Пожив немного вместе, они тихо расписались в местном отделе регистрации браков – оба не хотели шумихи – и поставили родню перед фактом. А ещё позже решили, что через одну совместную вахту выйдут на военную пенсию: в конце концов, у Миши уже целый склад во дворе забит роботами, а мечту о собственном магазине игрушек пора воплощать в жизнь. Алексею с командно-организаторскими способностями будет чем заняться, да и детей в космосе растить не очень удобно.
