Пусть идет снег

Императрица Наннали Справедливая едва пережила свое тридцатилетие, скончавшись от осложнений травмы позвоночника, полученной еще в детстве. Она не оставила наследников и ее последним приказом было упразднение императорской власти. Британия вошла в эпоху демократии, присоединившись к Сверхштатам и отказавшись от личной армии. В новой столице не осталось и следа правящего дома, а имена бывших монархов теперь упоминались лишь в контексте истории великого героя в маске, исчезнувшего вслед за Последней Императрицей. Попрощавшись с подругой, Сузаку порывался остаться в Верховном Совете Британии, но Корнелия напомнила ему, сколько всего он уже сделал. Теперь Зеро был больше не нужен. Дальше они справятся сами. Сузаку вернулся в бывшую резиденцию Куруруги. Участок, ранее принадлежавший его семье, был пожалован ему в частном порядке несколько лет назад, а разрушенный в 2010ом дом за это время отстроен с привлечением старых архитекторов-японцев. Созданный по приказу Наны для Сузаку, он был почти точной копией того, где они провели детство. Девушка достаточно подробно смогла передать дизайнерам то, что когда-то рассказал ей брат, описывая их новое жилье. На свое место вернулся зал-додзе, светлый двухэтажный особняк с легкими раздвижными дверями, панорамными окнами и изящной крышей-иримоя, и маленький пруд на заднем дворе, где теперь вновь плавали пестрые карпы, красиво бликуя в воде. Словно и не было никакой войны, словно не прошлись по этой земле сапоги британских солдат, сея смерть и разрушения. Первое время мирная жизнь вызывала тревогу. Лишенный постоянной загруженности, прятавшей его от собственных мыслей, и маски, прятавшей его от самого себя, Сузаку чувствовал себя потерянным. Он скрашивал досуг чтением, тренировками, молитвами и редким общением с Карен, навещавшей его во время увольнительных. Ему понадобилось много времени, прежде, чем он смог решиться выйти в город, надеясь, что люди уже забыли его юное лицо, а возраст достаточно исказил его черты, чтобы не быть сразу узнанным. К его облегчению, новый Токио, в отличии от Сузаку, смог зализать свою страшную рану. Так прошли годы. Вслед за Наннали ушли многие герои Черного Восстания и последующей войны с Британией и Дьяволом-Лелушем. Во время конфликта на востоке погибла Корнелия и защищавший ее Гилфорд, а вскоре после них и Джино, ставший одним из офицеров Черных Рыцарей. Возраст забрал Тодо, болезнь — Джеремию. Кагуя умерла при родах, но ее сын выжил и Сузаку иногда читал про него, радуясь тому, как мальчик чтит наследие шести семей. Чьи-то похороны были пышными и об этих трагических событиях Сузаку узнавал из новостей, кто-то исчезал тихо и он не мог их даже оплакать. Последней умерла Карен, просто не вернувшаяся с Хораидзимы в оговоренный день. Однажды Сузаку перестал зажигать фонарь во дворе. Поместье Куруруги стало домом призрака. Во всем мире не осталось никого, кто бы мог прийти к нему, ориентируясь на мерцающий в горах огонек. Но Сузаку ошибся. Огромная комната освещалась лишь одной настольной лампой в углу у кресла, возле ножек которого опасно накренилась целая стопка книг. Сузаку понял, что читать больше не может и снял очки. Время было позднее, пора было идти спать. Сегодня голова была особенно тяжелой. Помассировав переносицу, он вздохнул и выключил свет. Комната высеребрилась лунным светом, к ногам Сузаку подбежала острая тень, отброшенная стоящим в витрине манекеном. Куруруги подошел к нему и положил ладонь на стекло, слабо отразившее его лицо напротив причудливой и сложной маски. — Ты все еще ее хранишь? Сузаку даже не вздрогнул, когда заметил блеск лиловых глаз на стекле, но почувствовал, как радостно забилось его сердце. — Миру нужна легенда по имени Зеро, ты сам так сказал. Я надеюсь, что он навсегда теперь будет за стеклом, но боюсь уничтожить. Поверх ладони Курурги легла изящная рука, от чего контраст высохшей, тонкой, как рисовая бумага, смуглой кожи, и вечно молодой бледной стал еще более очевиден. Сузаку огорченно прикрыл глаза. — Ты совсем не изменился, Лелуш. — Ты тоже. — Не ври мне так очевидно… А где Шицу? — В Академии. Мы рады, что она еще функционирует. — Милли приложила много сил, чтобы сохранить ее… — Сузаку устало покачнулся и оперся спиной на Лелуша. — Тебе стоит присесть. Британец проводил друга обратно к креслу и помог ему сесть, сам опустившись на пол и положив голову на колени Куруруги. — Сколько лет прошло с нашей последней встречи? — Шестьдесят. — Невероятно… — на пару минут воцарилось молчание — Где ты был все это время? — Путешествовал. Приглядывал за вами всеми. Мы с Шицу уничтожили остатки культа. Все записи, памятники, храмы, все. Не осталось ничего, даже в музеях. И Гиасс больше никому не достанется. Это будет только наша ноша… Кстати, Шицу перестала говорить о смерти. Похоже, все это время ей просто не хватало хорошей компании и чувства безопасности — Лелуш улыбнулся — Мир теперь славное место. Люди делятся друг с другом, помогают, ведут диалог. Границы во многих местах номинальны. Культура расцветает. Оно того стоило… — Я рад это слышать… Посмотри на меня, Лелуш? Бывший Император поднял голову и позволил японцу разглядеть свое лицо, такое же юное и прекрасное, как в день его смерти во время Реквиема. Ни одной новой складочки в уголках глаз — кожа нежная и светлая, как сливки, гладкая, словно лицо было высечено из мрамора; волосы цвета воронова крыла, не тронутые сединой; и ясные, как у ребенка, фиалковые глаза, которые никогда не затуманит старость. Сузаку обхватил ладонями его шею и провел большими пальцами вдоль линии челюсти, опустил руку ниже, удивленно поглаживая метку носителя кода между ключиц. На глаза набежали слезы. — Как же же приятно снова тебя увидеть… — Я тоже счастлив найти знакомое лицо. Сузаку сухо рассмеялся: — Ну, не такое уж оно и знакомое! Время к нам — простым людям — беспощадно. — Я знаю… — Лелуш помрачнел и опустил голову, пряча лицо. — Кто-то еще.? — Нет. Были надежды на Аню, но 4 года назад в Бразилии, где у них с Джеремией была ферма, я нашел лишь ее могилу. — Значит мы последние… — Да. Диалог вновь затих. Сузаку откинулся на спинку кресла, рассеяно и нежно перебирая волосы на макушке Лелуша, позволяя другу выплакаться. Спина британца мелко дрожала, он втягивал горький воздух сквозь зубы, удерживая крик внутри. — Я так боялся. — голос был сдавленным и сиплым — Не могу описать, какой груз упал с моей души, когда я увидел свет в этой комнате. — Понимаю… И все же… — Сузаку сгорбился обнимая голову друга — Отпусти меня, Лелуш. Сними свое проклятье. Я так устал… Бывший император встрепенулся и вскочил, на его лице отразился ужас: — Нет! Только не ты! — Да, Лелуш. Мне тоже пора. Пожалуйста. — Сузаку улыбался той самой доброй и смиренной улыбкой, всепрощающей и любящей, улыбкой, которой когда-то была достойна только Юфемия, но ресницы его были мокрыми от слез. Лелуш выдохнул и упал на колени, очертания комнаты стали расплываться. Сердце панически стучало в горле, а руки дрожали. — Я только пришел… Я так давно тебя не видел… Сузаку не ответил. Лелуш закрыл глаза. Минуты растянулись в вечность. Где-то в глубине дома пробили полночь старые часы. И в этот момент британец обнял друга, прижимаясь губами к его скуле и смешивая их слезы на щеках, и тихо прошептал: — Лелуш Британский повелевает: спи спокойно, Сузаку… — Да, Ваше Величество… Над горизонтом уже задребезжал розовый рассвет, когда Лелуш закончил работу. В саду, рядом с прудом, теперь возвышался над землей небольшой столбик, на верхушке которого висела маска Зеро. Лелуш стоял, закусив губу. — В Японии мертвых кремируют… — Я знаю. И хоронят в семейной могиле. Но кладбище, где была его семья, давно разрушено. И я не уверен, что он хотел бы лежать рядом со своим отцом. В любом случае — Лелуш судорожно вздохнул — Могилы нужны живым, а не мертвым. Шицу подошла и обняла Лелуша со спины. — Кажется, теперь ты понимаешь… Но дальше больно не будет. Они стояли, наблюдая, как золотые солнечные лучи медленно пробираются в сад, пробиваясь сквозь густые и тяжелые осенние облака, подсвечивая рубиновую кленовую листву, слизывая ночную изморозь с поздней травы и растворяя робкий тонкий лед на поверхности пруда. Когда солнечный зайчик, отразившись от выпуклого стекла маски, ослепил Лелуша, вновь вызвав слезы, он поднял лицо к небу и на его дрожащие веки упала первая снежинка. — Лелуш… Позволь снегу идти и в твоей душе. Дай всему стать белым. Так будет легче. — Шицу прижалась к нему еще крепче — Пусть идет снег.