Догматы и ересь

      Это не входило в план.       Ну, то есть, Азирафель не хотел покидать дождливый Лондон, свой книжный и уж тем более Кроули. Всё это было слишком сумбурно и свалилось на голову как очень кровавый снег посреди июля в Эквадоре. Конечно, предложение Метатрона было весьма и весьма привлекательным: можно было изменить устоявшийся порядок на Небесах, не допустить второй попытки Армагеддона и, что больше всего воодушевляло Азирафеля, возможность сделать Кроули снова ангелом, и, может, он бы даже создал пару-тройку новых туманностей и галактик — он был таким счастливым, когда запустил Вселенную, что Азирафель не мог понять причину отказа. Кроули и при первом Армагеддоне тянуло на Альфа Центавру, в шестнадцатом веке он много времени проводил с Коперником, а Ньютону он сам помогал с его теорией гравитации. Ангел всё ещё помнит, как был расстроен Кроули, когда Джордано Бруно был сожжён.       «Почему тех, кто критикует и задаёт вопросы постоянно пытаются убрать куда подальше?! И я не зря ведь создавал Вселенную бесконечной, уж точно не для того, чтобы в ней сомневались!» Исключительно тревожные воспоминания, как Кроули не просыхал больше недели, когда его похвалили за Испанскую инквизицию.       Ну а что же теперь? Честно говоря, Азирафель предполагал, что раз уж он ещё не согласился, значит, он всё ещё в праве отказаться. В конце концов, что в действительности могло случиться? Второй Армагеддон устроить будет непросто, и, без Её вмешательства, невозможно. А остальное его в общем-то не касалось — жаль, конечно, что на Небесах всё так запущено, но, быть может, прецедент с Гавриилом, с ним самим и с Кроули заставит их наконец пересмотреть нынешний порядок вещей? Так думал ангел, стоя напротив лифта рядом с Метатроном, натянуто улыбаясь и уже собираясь сказать: «Нет, спасибо, мне это не интересно, до свидания», но… — …Назовём его «Второе пришествие». Кровавый снег будто кинули прямо в лицо.       Азирафель матерился всего два раза в жизни. Первый — около четырёх тысяч лет назад, второй — когда из-за Шедвелла он развоплотился. Даже в собственной голове кроме этих двух случаев был всего только один, когда Кроули не отвечал на звонок о том, что Азирафель нашёл Антихриста. Но прямо сейчас этот странный воображаемый счётчик сквернословия сломался — если внезапно взять вещь, которой ты пользуешься раз в тысячелетие (если не реже), которая за это время успела отсыреть и покрыться пылью, и попробовать использовать на полную мощность, она очень быстро развалится. Но счётчик успел сломаться на цифре 427, хотя будь он исправен, цифра уже должна была бы вырасти до четырёхзначного. А лицо ангела выражало крайнюю степень ступора, непонимания и огромного сомнения.       Ну нет, блять, ну не может такого быть, сука…       Ангел оглянулся на Кроули. Демон стоял у своей Бентли с таким несчастным видом, что Азирафелю стало только хуже. Не скажи Метатрон о Втором Пришествии, Азирафель бы отказался, и просто ушёл бы обратно к Кроули. Извинился бы несколько смущённо, а Кроули быть может улыбнулся от того, что ангел непонятно зачем решил, что отказываться надо прямо перед лифтом в Рай, будто героиня мелодрамы в последний момент передумывает и убегает к другому. Поговорили бы спокойно, обсудили бы всё, может за чашкой чая и бокалом вина. Конечно, Азирафелю понадобилось бы время, ведь когда ты меньше века осознаёшь, что любишь всем сердцем и душой своего друга-демона, который, к тому же, по всей видимости испытывает то же самое, с той лишь разницей, что осознаёт уже многим дольше, то для Азирафеля требовалось много, даже слишком много времени — он всё ещё не привык к тому, что уже не пятидесятые, а от него хотят, чтобы он сразу свыкся со всем происходящим! Но времени не было. Если Небеса хотят Второе Пришествие, они его устроят — с Азирафелем или без него (а без него так ещё и определённо и ему и Кроули будет угрожать лишь большая опасность). И ангел очень сомневался, что всё закончится одной лишь Землёй и людьми. Нет, конечно, они с Кроули — команда, как он выразился, и скорее всего опять бы противостояли силам Ада, Рая и чего бы то ни было ещё. Но если они не будут знать хоть чего-нибудь, что происходит Внизу и Наверху, каковы их шансы на победу?       Выбор перед Азирафелем стоял крайне внезапный и сложный: Кроули или Мир? Азирафель любил Кроули. Любил его жёлтые глаза, любил его необычную доброту, которая оставалась в нём даже после падения, любил его решительность и странную добрую грубость, любил его бунтарскую натуру и своеволие. Азирафель любил Мир. Любил старые книги, виниловые пластинки, блинчики и ужины в «Ритц», любил дождливый Лондон и людей, что могли быть не «плохими» или «хорошими», а человечными.       Но, если так рассуждать, будет ли иметь что-то из этого смысл, если не будет существовать другого?       Он не хотел выбирать.       Лондон — хотя, почему только Лондон? Земля вся прекрасна — стал ангелу домом, который грозились снести ради того, чтобы проложить новое скоростное шоссе, а он скорее сам ляжет под экскаватор, чем позволит исчезнуть всему этому. И Азирафель был готов защитить этот дом, чтобы однажды вернуться к Кроули попросить наконец прощения и поговорить. Но это будет потом — когда миру (и Кроули в том числе) не будет ничего угрожать, когда он останется жить, пока Солнце не взорвётся, через миллиарды лет, когда люди будут жить на других планетах и исследовать бескрайнее пространство-время. А сейчас, после всего того, что они пережили, после огромного количества раз, когда Кроули рисковал собой, когда демон спасал их обоих, Азирафель решил, что пришёл его черёд спасать. Его очередь сделать всё, чтобы сберечь эти шесть тысяч лет, чтобы они не пропали даром, чтобы защитить его любой ценой. Пусть Азирафель не смог правильно объяснить, что значило «я прощаю тебя», пусть сейчас всё идёт наперекосяк, пусть они не смогли поговорить и Кроули, скорее всего, ужасно расстроен и обижен — Азирафель хотел всё исправить.       И самое главное — успел простить Кроули за то, что они не смогли нормально поговорить, за то, что они так торопились. Азирафель хотел одним взглядом извиниться перед демоном, сказать, что он вернётся, сказать, что всё исправит. Через снующую толпу передать, что обещает всё исправить и что ему ужасно жаль. Но Кроули не поймёт — как бы не писали в романах, по одному лишь взгляду нельзя передать мысли, всегда нужно говорить. Азирафель нервно вздохнул, в последний раз отпечатал на подкорке сознания родной силуэт, медь волос и скрытое за тёмными очками золото, и вошёл в лифт, с ужасающе по-человечески бьющимся сердцем.       Было тошно. От самого себя, от всего произошедшего, от Ада и Рая. У ангелов не может быть истерики — являясь существами эфирными, у них не было нервной системы. Азирафель уже слишком долго был человеком, чтобы нервная система его физического тела достаточно расшаталась, и вполне себе человеческая истерика билась наружу, застывала в горле острой костью, заставляя глаза слезиться. Но при Метатроне и ангелах нельзя, и острая кость тревоги оставила раны на пищеводе и лёгких. Было страшно, непонятно и тяжело. Груз вины перед Кроули, сомнения в правильности собственного решения, страх, что у него ничего не получится. Ангелы не врут — но Метатрон когда-то был человеком, так что мешает Азирафелю оказаться обманутым? Быть может, сейчас его сожгут в геенне огненной, а может запрут за семью печатями, и ничего уж у него не выйдет остановить.       Но что ему теперь терять?              Кроули.        Азирафель начал около-истерично улыбаться. Он всё ещё не согласился и ничего не пообещал — так что ему мешает изменить всё, перевернуть с ног на голову, пока не достучится до Неё?       Ангелы тоже способны на ропот на Бога.

***

      Кроули наблюдал за тем, как некогда его друг уходит за тем, кому он бы лично глотку перерезал. Сердце пыталось сбежать из грудной клетки куда подальше, спрятаться в морозилке и застыть, ожидая, пока всё уляжется. Теперь Азирафеля звать другом было смешно. И причину Кроули выбирать не спешил.       Кроули ненавидел всех ангелов. Когда он пал, он посчитал их всех лживыми тварями, не достойными зваться ангелами — ведь чего хорошего в том, чтобы создавать что-то лишь для того, чтобы разрушить?       Кроме, конечно, одного.       Кроули сел в верную Бентли, включил проигрыватель, повернул ключ зажигания. Соловьи. Кроули выключил проигрыватель с неопределённой тяжестью на сердце или внутри него. В голове было пусто — было просто тяжело и больно. Он не думал, что в жизни испытает что-то болезненнее падения, и ошибся дважды. Он неосторожно сказал Азирафелю исчезнуть и опять пожалел дважды. От ехидного голоса в голове с фразой «Бог любит троицу» стало только хуже. Он поехал неизвестно куда, наматывать круги по Лондону и думал, думал, думал. Он помнит их первую встречу после его падения. Сейчас он не сможет определённо сказать, почему тогда вообще подошёл к нему, почему начал разговор. Может, вспомнил, как он о нём однажды совершенно искренне волновался. Помнит, как когда Азирафель сказал, что отдал им меч, потому что он волновался о них, подумал:       «Невероятно. Действительно ангел»        Ну а кто ещё мог бы так просто отдать меч, данный ему Всевышней для защиты сада, тем, кого выгнали за неповиновение? И он совершенно искренне назвал его ангелом. Не потому, что его создали ангелом, а потому, что он действительно им являлся. Всё ещё является. Кроули сжал зубы. Больно. Конечно он всё ещё ангел — кто ещё готов простить тех, кто пытался и убить, и не просто простить, а пойти за ними, чтобы всё изменить? Только Азирафель. Только Азирафель был способен на совершенно небесное всепрощение и человечность одновременно.       Кроули просто ехал вперёд, не замечая поворотов, пешеходов и скоростей. Сзади шуршали листья цветов в коробках, Бентли тихо шумела, включила какую-то мелодию, которую за поволокой мыслей и шума в голове Кроули даже не услышал. За стёклами проносились дома и люди, магазины и парки. Демон даже не следил за дорогой — Бентли сама вела машину, пока хозяин сидел в оцепенении, держась рукой за руль. Он помнит, как думал, что потерял его. Помнит пожар в книжном, плавящийся винил и обугленные книги, собранные ангелом столетие за столетием так тщательно. Помнит как это было больно — знать, что твой друг, единственный друг, мёртв. Совсем. Как Лигур. Провалился под пески времени, растворился в них, пропал бесследно из самой сути слова «существование». Это было просто ужасно. Помнит, какая у него была истерика, как было больно, помнит гнев на всё мироздание за это, на всё существующее и не существующее, на Неё.       Но сейчас не было слёз, истерики и гнева. Были только боль и обида, разрастающиеся в груди как опухоль. Потому что на этот раз никто ангела у него не забирал — ангел ушёл сам. И от этого было больнее. Потому что когда тратишь шесть тысяч лет на одного глупого, но всё равно самого лучшего ангела, волей-неволей теряешься, привязываешься настолько, что не способен существовать отдельно от него — как в сущности и было последние пару десятков лет, начиная с шестидесятых, когда они оба осели в Лондоне. Забываешь сам себя, когда живёшь от ужина к ужину с ним. И теперь один вопрос — а что делать дальше, после того, как обрёл смысл жизни в одном-единственном ангеле, и теперь его потерял? Хотелось просто забыть всё, забыть эти ёбанные шесть тысяч лет, ужины и постоянные риски ради него, и в особенности последний разговор, который и разговором-то с натяжкой назвать можно — скорее ссора, в которой никто не пытался что-то обсудить. Кроули закусил губу.       Всё действительно закончится именно так? Было тошно. Шесть тысяч лет — и всё было разбросано по тротуару вещами из чемодана, выкинутого преданным любовником с балкона квартиры, что была покинута навсегда. Так скомкано, криво и глупо, что хотелось кричать от негодования. Кроули ударил по рулю обеими руками, выругался — Бентли испуганно затормозила. Он упёрся лбом в руль, втягивая воздух сквозь зубы. — Блять. Костяшки побелели от того, как сильно он сжал руль. Он начал злиться на себя и Азирафеля. Ну как они могли допустить такой конец? Как это могло случиться? И что самое главное — что делать теперь?       Уйти в запой как в пятнадцатом веке? Проспать ближайшие сто лет как в девятнадцатом? Кроули снова ударил по рулю со злобным выкриком «Сука!», цветы испуганно затихли, он вышел из машины, хлопнув дверью. Ему нужен был свежий воздух. Начал идти проливной дождь — Всевышняя издевается или сочувствует? Демон поднял голову к небу, на чёрные стёкла попали капли, размывая картинку. С какой вероятностью Она или Азирафель смотрят на него прямо сейчас? Он опустил глаза и опустился на мокрый бордюр, по которому ручьём стекала вода. В окне соседнего дома было видно, как кто-то повесился.       Люди часто это делали — убивали сами себя, когда их покидали любимые люди. Или просто так. Демона это злило. Ведь существа, способные создать испанскую инквизицию и интернет, даже не пытались себя превзойти. Просто брали… и обрывали всё. Так глупо. В случае демона — или ангела — самоубийство не было вариантом. Можно уничтожить тело — но душа останется. А если использовать святую воду или дьявольский огонь — тебя просто не станет. Совсем. Прецеденты разные случались, но быть стёртым из какой-либо реальности или её толкования — было слишком безнадёжной и устрашающей перспективной. Распасться на электроны и протоны, просто так или за что угодно было худшей идеей, что можно было придумать. Потому среди ангелов и демонов почти не было самоубийц.       Кроули крепко задумался, пока дождь холодом затекал за воротник, пропитывая влагой всю одежду и волосы, почти проникая под кожу. В очках уже было невозможно что-то видеть, но не то, чтобы он хотел.       Было больно и всё казалось безнадёжным. Хотелось напиться до поросячьего визга, уснуть на ближайшие лет пятьсот, пока конец света не уничтожит его во сне. Хотелось остановить время или повернуть его вспять, чтобы всё изменить. Кроули, вообще-то, мог такое устроить — он в конце концов создал вселенную с её физическими законами пространства-времени, которые в каком-то смысле должны были ему подчиняться. Но он не станет этого делать. И дело не в парадоксах или пространственно-временном континууме.       Даже если он смог бы вернуть время назад поговорить с ангелом снова, но теперь действительно поговорить, а не пытаться переспорить друг друга, разве Азирафель не уйдёт в любом случае? Ангел хочет изменить Рай, изменить устоявшиеся устои. Кроули хочет сбежать вместе с ангелом подальше от их всех. Кроули не знает, кто из них прав. Демон кладёт голову на руки, трёт глаза, вздыхает. — Что же мы наделали, Азирафель?       У ангела воистину Наполеоновские планы, если он хочет изменить Рай. Азирафель ведь добрее и лучше всех ангелов вместе взятых — они же его убьют. Кажется, он уже видел подобное, когда Люцифер хотел устроить переворот. И Кроули мало того, что больно — теперь ещё и страшно за ангела. Однажды Кроули сказал, что не возьмёт Азирафеля в Ад, ведь ему там не понравится. В Аду такого как Азирафеля почти сразу бы убили. Но ведь в Раю то же самое, разве что почище и посветлее.       Кроули боится представить, что может случиться с ангелом теперь. Но если Азирафель так уверен в своих действиях, то имеет ли он право его останавливать? Демон снова садится в Бентли, не успевает завести — она сама начинает ехать. Кроули не препятствует. В конце концов, что ему теперь делать? От Ада он отказался, Азирафель — от него ушёл, возможно, навсегда. Кроме Бентли и цветов у него ничего не оставалось, так что же теперь?       Учиться жить для себя. Звучит ужасно. Кроули шесть тысяч лет жил для себя — и вот оказывается, что не для себя, а для них. По-человечески абсурдно, драматично и романтизированно. Но факт оставался фактом — нужно было научиться жить одному. Без Азирафеля, Ада и Рая.       Но что, если Азирафель вернётся? Падёт, передумает, или действительно всё изменит? Будет ли Кроули его ждать? Когда Бентли остановилась напротив книжного, ответ оказался очевиден. Конечно, Кроули никуда не денется. Не укатит на Альфа Центавру или просто из Лондона. Не побежит за ангелом в Рай или наоборот, назло ему в Ад.       Говорят, любовь живёт три года. Что, если одиночество тоже?        Даже если ангел не вернётся, кому-то нужно было помочь Мюриель с управлением книжного, а потом… А потом — будет потом. Может, будет помогать учёным исследовать созданную им вселенную? Всяко лучше, чем спиться, впасть в спячку или что ещё похуже.       Демон выходит из Бентли, вздыхает. Дождь продолжал идти не прекращая. Камень с сердца никуда не делся, магазин без ангела выглядел мёртвым, но Кроули подошёл ближе и открыл дверь. Что ему мешает ещё немного пожить для них, параллельно стараясь научиться жить для себя?       Даже демоны способны на самоотверженность.